Сердце трактирщицы забилось сочувствіемъ: она вспомнила тотъ день, когда сама была также невѣстой, полною надеждъ на будущее, и — поправивъ чепчикъ, бросилась въ помѣщеніе жильцовъ-нѣмцевъ.
Ей удалось уладить дѣло. Нашелся добрый человѣкъ, геръ Грунтцъ, или, лучше сказать, ангелъ въ образѣ человѣка, — который съ перваго же слова уступилъ свою комнату въ распоряженіе сокрушавшейся невѣсты. Онъ посовѣтовался съ товарищами, и они согласились пожертвовать собою, и легли спать втроемъ на одной постели.
— Всѣ люди прекрасные; они въ свитѣ принца Скратченберга, объяснила хозяйка гостиницы.
— Какъ они добры! какъ великодушны! восклицала благодарная Анастасія. — Утромъ, милый Адольфусъ, вы должны пойдти поблагодаритъ этого джентльмена.
Не воображалъ бѣдный Долли, ставя за дверь свои маленькія сапожки, что этому самому господину Грунтцу, которому онъ былъ такъ благодаренъ за уступку постели, суждено сдѣлаться несчастіемъ его жизни!
Долли, быть можетъ, изо всѣхъ людей на свѣтѣ, былъ самый робкій, наименѣе ищущій извѣстности или одобренія толпы. Онъ любилъ свободу уединенія и спокойствіе какого-нибудь тѣнистаго лѣснаго уюта. Нельзя сказать, чтобъ онъ совершенно не любилъ общества себѣ подобныхъ; но онъ былъ человѣкъ нервный, и не желалъ служить предметомъ чьего бы то ни было созерцанія.
Можно себѣ представить его смущеніе, когда на слѣдующее утро онъ очутился героемъ «Іюньской Розы». Куда бы онъ ни пошелъ, за нимъ слѣдовали улыбавшіеся слуги. Если онъ позволялъ себѣ побродить взадъ и впередъ предъ домомъ для возбужденія апетита предъ завтракомъ, посвистивая какой-нибудь незатѣйливый мотивъ, немедленно за его движеніями наблюдали головы въ шляпахъ и чепцахъ, гладко выстриженныя или завитыя въ букли. Онъ принужденъ былъ удалиться въ свою комнату и ждать, чтобъ Анастасія защитила его.
Это любящее созданіе услышало его шаги.
— Долли, милый, крикнула она изъ спальни:- что вы желаете, чтобъ я надѣла, а?
Онъ подумалъ съ минутку, а потомъ сказалъ:
— Надѣньте, милочка, кружевную пелеринку! Вы въ ней восхитительны!
— Глупый вы барашекъ! возразила она: — вѣдь это была мамашина пелеринка.
Минуту спустя, милый голосъ опять крикнулъ:
— Долли, милый я не могу найдти брошку!
— Не безпокойтесь, мы поищемъ ее послѣ завтрака, возразилъ онъ. — Надѣньте алмазную,
— Какой же вы безумецъ, милочка! отвѣчало благородное созданіе: — вѣдь вы знаете, что алмазная тоже принадлежитъ мамашѣ.
Господи, подумалъ Долли: она все носила вещи матери!
Тотъ же сладкій голосъ еще разъ сказалъ;
— Вѣдь хорошо будетъ надѣть браслеты; да, душа моя?
Долли любилъ видѣть ее въ браслетахъ.
— О, дорогая, надѣньте, задумчиво отозвался онъ: — тѣ золотые браслеты, которые я видѣлъ на вашихъ прелестныхъ ручкахъ въ первое наше свиданіе!
— О, злой лукавецъ, воскликнула Анистасія: — будто я вамъ не говорила, что эти браслеты также мамашины!
Господи помилуй! мысленно воскликнулъ удивленный супругъ съ досадой: отчего это все принадлежало мамашѣ?
Но всякая досада исчезла, когда очаровательная мистриссъ Икль сѣла за завтракъ, восхитительно одѣтая въ платье нѣжно-лиловаго цвѣта, которое сидѣло на ней очень ловко и чрезвычайно шло къ ея прекрасной фигурѣ. Она такъ граціозно распоряжалась завтракомъ, что онъ выпилъ цѣлыхъ три чашки.
Послѣ завтрака, карета была нанята, ящики уложены; булоньскій пароходъ уже сильно звонилъ въ призывный колоколъ, а надо было еще благодарить учтиваго германца, уплатить по счету и присмотрѣть за багажемъ. Долли былъ командированъ внизъ для изъявленія признательности великодушному чужеземцу, а Анастасія въ это время сдавала сундуки. Долли вручилъ свою карточку слугѣ, изъявилъ желаніе видѣть г. Грунтца, и сталъ бродить по залѣ, въ ожиданіи отвѣта.
Между тѣмъ, слуги, цѣлое утро ожидавшіе случая поймать новобрачнаго, сейчасъ замѣтили, что благопріятная минута наступила. Съ быстротой молніи по всему дому пролетѣла вѣсть, что новобрачный ходитъ одинъ въ залѣ. Они всѣ начали собираться вокругъ несчастнаго Долли, набѣгая по лѣстницѣ изъ кухни, спускаясь по той же лѣстницѣ изъ спаленъ, выбѣгая изъ конюшенъ и флигелей: тутъ явились лакеи, горничныя, швейцары, чистильщики сапоговъ, повара, даже кучеръ. Они окружили его такъ, что не было никакой возможности ускользнуть. «Долго здравствовать новобрачной, сэръ», кричалъ одинъ; «надо бы выпить за ея здоровье, ваша честь!», говорилъ другой; «дай Богъ счастія и благополучія и дома, и въ чужихъ краяхъ», торжественно пѣлъ третій.
Новобрачному оставалось только улыбаться и сунуть соверенъ въ ближайшую руку. Но это не усмирило жадныхъ доброжелателей.
— Намъ изъ этого ничего не достанется, ваша честь, замѣтили чистильщики сапоговъ.
— Велите ему сейчасъ раздѣлить этотъ соверенъ! сказала горничная.
Былъ раздѣленъ и второй соверенъ, за вторимъ — третій, и невозможно сказать, сколько пришлось бы ихъ пожертвовать, — еслибы неустрашимая Анастасія, сходя съ лѣстницы, не замѣтила алчныхъ грабителей; она бросилась въ толпу и избавила своего ягненка отъ гибели.
— Выпить! Я вамъ дамъ выпить, вскричала негодующая лэди.
— Они такіе ненасытные! прибавилъ Долли съ отвращеніемъ.
Пока Анастасія вела разсчеты съ хозяйкой гостиницы, къ ея супругу подошелъ, кланяясь и улыбаясь, осанистый, увѣсистый джентльменъ, съ большими ушами, въ золотыхъ очкахъ, во фракѣ, плотно обхватывавшемъ его талію, и въ короткомъ атласномъ жилетѣ. Это былъ, очевидно, геръ Грунтцъ. Онъ протянулъ свою широкую ладонь и пальцы его охватили крошечную ручку Долли такъ легко, какъ бы это была рукоятка перочиннаго ножика.
Краснѣющій Долли началъ рѣчь очень хорошо: «я весьма обязанъ, сэръ», но улыбающійся иностранецъ прервалъ его короткимъ замѣчаніемъ:
— Я не говорю по-англійски, сэръ!
Потомъ дожалъ плечами, покачалъ головой, и добросердечно улыбнулся.
Чтобы дать возможность лучше понять чужеземцу нашъ прекрасный языкъ, Адольфусъ заговорилъ громче. Онъ знакомъ пригласилъ нѣмца сѣсть, и указывая на адресъ, напечатанный на карточкѣ, закричалъ изо всѣхъ силъ:
— Вотъ мой адресъ! — очень радъ васъ видѣть! Лондонъ — дома!
Иностранецъ, очевидно, понялъ слово «Лондонъ», потому что поцаловалъ концы своихъ пальцевъ и испустилъ звукъ: «О!», желая, вѣроятно, выразить свои восхищеніе британской столицей; потомъ, видя, что дальнѣйшій разговоръ затруднителенъ, онъ опять принялъ шутливое выраженіе лица, и раскланялся, очевидно, чрезвычайно довольный собою. При этомъ онъ нашелъ время бросить долгій взглядъ на прекрасную Анастасію, которая въ минуту спорила съ хозяйкой изъ-за разсчета; красота новобрачной замѣтно поразила его. Между тѣмъ, разсчетливая Анастасія восклицала:
— Гинея за постель! Это неслыханная цѣна! Я не дамъ! Это грабежъ!
— Прошедшею ночью вы не назвали бы это грабежомъ, мадамъ, возразила съ гнѣвомъ хозяйка гостиницы. — Тогда вы были очень любезны и кротки!
— Моя милая, вступился было Адольфусъ.
— Пожалуйста, не вмѣшивайтесь, мой милый, отрѣзала ему Анастасія.
Бѣдный парень отступилъ въ смущеніи.
— Боже милостивый, уже! прошепталъ онъ.
ГЛАВА V
Мистриссъ Икль учитъ, какъ должно расходовать деньги
Что сдѣлалось съ нашей интересной парой послѣ прибытія въ Парижъ, — я никогда не могъ достовѣрно узнать. Дѣйствительно, дѣла велись такъ секретно, что я думаю, должно было случиться что-нибудь серьёзное.
Новобрачные сознались только въ тѣхъ бѣдствіяхъ, которыя, обыкновенно, постигаютъ людей, посѣщающихъ чужія страны, не будучи въ состояніи говорить на туземномъ языкѣ. Эти маленькія мученьица Долли въ значительной степени приписывалъ наклонности своей возлюбленной Анастасіи слишкомъ рьяно пускаться въ разговоры съ мѣстными жителями, и никогда не позволять супругу подать мнѣніе относительно значенія сказанныхъ словъ.
— Она женщина чрезвычайно талантливая, замѣчалъ Долли: — но какъ она знаетъ по-французски не болѣе шести словъ, включая въ то же число «да» и «нѣтъ», то а думаю, должна бы позволять мнѣ заглядывать, по временамъ, въ карманный лексиконъ.
Самое непріятное обстоятельство, одно изъ самыхъ мучительныхъ безпокойствъ, какія только могутъ постигнуть лѣниваго человѣка, — бываетъ тогда, когда вернувшись домой послѣ трехмѣсячной сонливой, распущенной праздности — онъ находить у себя на столѣ до сотни писемъ, съ надписью «спѣшное» или «нужное», — писемъ, требующихъ отвѣтовъ въ возможно скоромъ времени.
Изъ привязанности къ Долли, я въ теченіе его медоваго мѣсяца, часто посѣщалъ его комнаты, и приводилъ въ порядокъ на столѣ его обширную корреспонденцію, такъ что, первый предметъ, поразившій бѣдные глаза новобрачнаго, при входѣ въ комнату, была огромная змѣя писемъ, извивавшаяся по его столу причудливыми изгибами.
