Бото смущенно глянул на дядюшку, словно взывая к его скромности. Но старый барон был рад-радехонек, что так ловко подошел к щекотливой теме, и потому продолжал, все более оживляясь:
- Оставь, Бото. К чему таиться? Глупости. Ведель - наш земляк, он узнает обо всем раньше других. Да и оснований нет скрытничать. Ты, можно сказать, помолвлен, мой мальчик. И видит бог - как погляжу я на нынешних барышень,- лучшую тебе не найти. Зубы - жемчуга, смеется непрестанно, вся нить видна. Волосы - лен, создана для поцелуев! Будь я лет на тридцать моложе, уж я бы…
Ведель, заметив смущение Бото, решил протянуть ему руку помощи:
- Да, у Селлентинов все дамы отменно хороши, и матушка и дочери. Мы прошлым летом встречались в Нордернее, очаровательные девицы, но что до меня, я предпочел бы вторую…
- Вот и отлично. Не будет соперничества, и можно разом сыграть две свадьбы. Шёнеман вас и обвенчает, если только их Клукхун - он обидчив, как все старики,- не воспротивится. А уж я не только пожалую ему экипаж, я уступлю ему спорную землю, ежели мне, не далее как через год, доведется быть гостем на этой свадьбе. Вы богаты, дорогой Ведель, вас, коли можно так выразиться, не подпирает. А теперь взгляните на нашего друга Бото. Вид у него, конечно, цветущий, но вовсе не благодаря этой куче песка, на которой - за вычетом двух-трех лугов - не растет ничего, кроме сосен, и уж никак не благодаря его Озеру мурен. Озеро мурен - звучит прекрасно, я бы даже сказал - поэтически. А дальше что? Одними муренами сыт не будешь. Я знаю, ты не любишь об этом разговаривать, но уж коли мы все равно заговорили, что толку скрытничать? Итак, чем мы располагаем? Твой дедушка спустил за бесценок пастбища, а твой покойный отец - величайшего ума человек, но я не встречал никого, кто бы так скверно и - добавлю - так крупно играл в ломбер,- твой покойный отец по кусочкам распродал пятьсот моргенов пашни езерицким крестьянам, так что из хорошей земли осталась самая малость, да и тридцать тысяч талеров давно разошлись. Будь ты один, еще бы можно жить, но тебе придется делить состояние с братом, а покамест всем заправляет твоя матушка, а моя высокородная сестра. Превосходная женщина, умная, расторопная, но тоже не из бережливых. Чего ради, скажи, Бото, ты служишь в кирасирском полку и чего ради у тебя есть богатая кузина, которая только и ждет, когда ты явишься к ней и скрепишь формальной пропозицией то, о чем давным-давно, когда вы были еще детьми, столковались ваши родители? К чему долгие размышления? Ах, Бото, как бы порадовался твой старый дядюшка, который искренне желает тебе добра, если бы завтра, на обратном пути, он мог заехать к твоей матушке и сообщить ей: «Милая Жозефина, все в порядке, Бото согласен». Ну помогите же мне, Ведель. Ему пора уже расстаться с холостяцкой жизнью, не то он проживет остатки состояния или - того хуже - свяжется с какой-нибудь буржуазкой. Прав я? Разумеется. Итак, решено. Выпьем по этому поводу… Нет, нет, не надо остатков…- И он нажал кнопку звонка.- Шампанского. Лучшей марки.
В клубе об эту пору сидело два молодых офицера, из которых один, лейб-гвардейского полка, был высок ростом, строен и гладко выбрит, другой же, прибывший от пазевалькских кирасир, был несколько поменьше ростом и носил бороду, но, согласно уставу, оставлял часть подбородка чистым. Белая камчатная скатерть, на которой оба только что отзавтракали, была отогнута, и на освободившейся половине стола офицеры играли в пикет.
- Шесть козырей и кварта.
- Идет.
- А ты?
- Четырнадцать в тузах, три - в королях, три - в дамах. И ты не берешь взяток.
Он положил карты на стол и смешал их, второй начал тасовать.
- Ты слышал, что Элла выходит замуж?
- Жаль.
- Это почему же?
- Значит, она больше не сможет прыгать через обруч.
- Пустое. Чем усердней они выходят замуж, тем стройней становятся.
- Не все, не все. Много славных имен из цирковой аристократии цветут уже три-четыре поколения подряд, а это некоторым образом зависит от чередования периодов стройности и нестройности, или, если тебе угодно, назовем это чередованием фаз луны: молодой месяц, полная луна и так далее.
- Заблуждение. Error in calculo - иными словами, ошибка в расчетах. Ты упускаешь из виду усыновление. Все эти циркачи - тайные последователи Гихтеля. Они завещают, по уговору, не только состояние, но и репутацию, и самое имя. Ты думаешь, это одни и те же, а на самом деле это совсем другие. Приток свежей крови. Сними-ка… Впрочем, у меня есть еще новость. Афцелиуса берут в генштаб.
- Это какого же?
- Из улан.
- Быть не может.
- Мольтке от него без ума, к тому же, говорят, он блестяще завершил какие-то изыскания.
- Я таких не жалую. Все сплошь сиденье в библиотеках да списыванье. Кого бог не обидел разумом, тот пишет книги, как Ранке или Гумбольдт.
- Кварта. За тузы четырнадцать.
- Квинта с короля.
Покуда здесь брались взятки, из бильярдной, что по соседству, доносился стук шаров и пощелкивание легких мячиков.
Всего в двух задних комнатах клуба, выходивших торцовой стеной в солнечный и скучноватый садик, можно было насчитать человек шесть - восемь, сплошь люди молчаливые, погруженные кто больше, кто меньше в домино или в вист, среди них и два упоминавшихся ранее господина, которые за пикетом беседовали об Элле и Афцелиусе. Игра шла по крупной, и поэтому оба подняли глаза, лишь когда через арочный проем увидели в соседней комнате нового посетителя. То был Ведель.
- Ну, Ведель, если вы не принесли с собой ворох свежих новостей, мы отлучим вас от нашего общества.
- Прошу прощения, Серж, у нас ведь не было точного уговора.
- Был почти точный. Впрочем, лично я настроен сговорчиво. А уж как вы поладите с человеком, который только что проиграл сто пятьдесят очков,- дело ваше.
Говоря так, они отложили карты, и тот, кого Ведель назвал Сержем, достал свои часы новейшей марки.
- Три часа пятнадцать минут. Следовательно, кофе. Какой-то философ, а на мой взгляд это был один из самых выдающихся, сказал: в кофе лучше всего то, что его можно пить, когда угодно и где угодно. Поистине мудрые слова. Остается только выяснить, где мы будем его пить. Я предлагаю террасу - на самом солнцепеке. Чем меньше обращаешь внимания на погоду, тем лучше себя чувствуешь. Так, Пелеке, три чашки кофе. Я больше не могу слушать, как щелкают шары, это действует мне на нервы, правда, на террасе тоже шумно, но там другой шум, там вместо дурацкого щелканья мы будем наслаждаться гулом и стуком нашего подземного кегельбана и воображать, будто сидим на Этне или на Везувии. В конце концов - все наслаждения порождены исключительно нашей фантазией, у кого богаче воображение, тот больше наслаждается. Лишь воображаемое имеет цену, оно-то и есть единственная реальность.
- Серж,- перебил его другой, тот, кого ранее назвали Питтом.- Если ты примешься за свои знаменитые периоды, ты накажешь беднягу Веделя строже, чем он того заслуживает: Да и меня не грех пощадить - я как-никак в проигрыше. Ну вот, здесь мы и расположимся. За спиной - газон, сбоку - плющ, перед глазами - голая стена. Божественный приют для гвардии его величества! Так мог бы сказать старый князь Пюклер, если б увидел наш сад. Эй, Пелеке, этот стол сюда… вот и отлично. И в завершение гавану из ваших сокровеннейших закромов. Ну, Ведель, если вы хотите заслужить наше прощенье, перетряхните хорошенько свои одежды, пока оттуда не вывалится война или другая новость того же калибра. Вы ведь через Путткамеров в родстве с господом богом. С каким именно - уточнять не буду. Итак, какую кашу он заварил на сей раз?
- Питт,- сказал Ведель,- заклинаю, не расспрашивайте меня о Бисмарке. Во-первых, вы знаете, что я ничего не знаю, ибо семнадцатиюродные братья отнюдь не являются самыми близкими и интимными друзьями великого человека, во-вторых же, я пришел к вам не из княжеского дворца, а со стрельбища, где с переменным успехом было выпущено множество стрел по одной мишени, и мишенью этой был не кто иной, как его светлость.
- А кто был отважный стрелок?
- Старый барон Остен, дядя Ринекера. Достойнейший человек и вообще премилый старик, хотя и хитрец.
- Неймаркцы, они все такие.
- Я тоже неймаркец.
- Тем лучше. Следовательно, вы знаете это по себе, А теперь выкладывайте, что говорил старый барон?
- Много чего. Политические его речи едва ли достойны упоминания, но тем важней другие новости: наш Ринекер зашел в тупик.
- Это в какой же?
- Он должен жениться.
- И это вы называете тупиком? Да если хотите знать, Ринекер уже давно пребывает в тупике: он получает в год девять тысяч, а проживает двенадцать,- вот безвыходнейший из всех тупиков, во всяком случае, значительно безвыходнее, чем женитьба. Жениться для Ринекера не угроза, а спасение. К тому и шло. А кто она?
- Кузина.
- Тоже вполне естественно. Нынче слова «спасительница» и «кузина» почти однозначны. Бьюсь об заклад, ее зовут Паулой. Всех кузин зовут так.
