Вскоре, отвлекшись от неприятной темы, он обратился мыслями к другой, более радостной. Он стал размышлять о Лестере Бардетте, и темная тучка растаяла, в душу хлынул солнечный свет. Сумрачный взгляд, каким он смотрел на мир, просветлел. Конечно, женщины в мире существуют, и больше, чем надо, но этому можно противопоставить тот факт, что в старом добром мире живут и такие мужчины, как Лестер Бардетт, готовый легко и быстро выложить двадцать штук.
Мистер Леман все еще упивался мыслями о Бардетте, и чем дольше он думал об этом честном и справедливом производителе одежды, тем больше успокаивалась его душа, когда снаружи раздался непонятный шум. Дверь распахнулась настежь, и в комнату влетел его партнер Джек МакКлюр, всем видом своим напоминавший жителя, уцелевшего после последних дней Помпеи.
– Джо! – закричал МакКлюр, слишком возбужденный, чтобы сообщать жуткие новости исподволь. – Ты представляешь, что стряслось?! Лестер Бардетт дает деру!
Джек МакКлюр представлял в «Леман продакшнс» спокойствие и воспитанность. По-видимому, существует некий закон природы, согласно которому в каждом театральном агентстве всегда есть спокойный, приятный джентльмен. Джек был куда симпатичнее Лемана и, более того, привлекательнее – высокий, красивый, спортивного типа. Леман спортом не занимался, и по окончании делового дня все помыслы его неизменно устремлялись к «Астор-бару». Джек ходил в нью-йоркский спорт-клуб и играл там в сквош, в летние же месяцы его можно было видеть на Лонг-Бич, где он неутомимо рассекал волны. Одевался он по моде и даже чуточку опережал ее – на голове у него красовалась мягкая серая шляпа, которую он, как и Леман дерби, не снимал никогда.
– Дает деру, – повторил Джек и, подойдя к бачку, налил себе в бумажный стаканчик бодрящий глоток.
Леман, который после ухода Глэдис Уиттекер устроился в своей любимой позе, то есть закинув ноги на стол, рывком сбросил их, чуть не опрокинув кресло. Лицо у него побелело, глаза выпучились, словно у Макбета, узревшего дух Банко, заглянувшего к нему на обед.
– Как это?
– А вот так. Он забирает свои деньги. Все. До последнего цента.
– Но – почему?
– Вот он тебе расскажет, – посулил Джек, тыкая бумажным стаканчиком на дверь, в которую входил Мэрвин Поттер, задержавшийся, чтобы дать автограф офисному юнцу.
Мэрвин, как обычно, был спокоен, любезен и невозмутим. Вчерашняя ночь, лишившая бы румянца обычного человека, не оставила на нем следа. Глаза у него блестели, держался он бодро и весело и, по-видимому, ни чуточки не страдал от головной боли.
– Приветствую тебя, благословенный Леман! – тепло поздоровался он. – Давненько не виделись, но ты все такой же… Жаль-жаль. И славная старая контора – тоже. Вроде бы подбавили сюда пыльцы, а в остальном все по-прежнему. Что за великолепная пыль! – прибавил Мэрвин, проводя пальцем по столешнице. – Где ты такую раздобываешь?
Мистер Леман сосчитал до десяти. Как ни странно, его доктор дал ему тот же совет, что и другой доктор – мистеру Андерсону.
– Оставь в покое мою пыль! Что там с Лестером Бардеттом?
– Ох уж этот Бардетт, – скорбно покачал головой Мэрвин. – Такой вспыльчивый. Вопреки совету поэта, дает волю страстям. Не поддавайся гневу, учили меня в воскресной школе. Очевидно, никто не внушил этой мудрости Бардетту. Не припомню, чтоб хоть один производитель одежды так лиловел и багровел на моих глазах. А все из-за совершеннейшего пустяка.
– Какого это?
– Он поджег Лестеру ногу, – объяснил Джек.
Мистер Леман страдальчески воздел руки и непременно стиснул бы голову, если б не мешала шляпа.
– Поджег ногу?
– Да, а что такого? Будьте разумны, дорогой мой Леман! – призвал Мэрвин. – Вы так возбудились. Можно подумать, будто я виновен в злодеянии или преступлении, а я и всего-то сделал то, что сделал бы на моем месте любой тонко чувствующий актер. Бардетт опять заснул в кресле, и я решил, совершенно справедливо, что, пожалуй, другого такого случая больше может и не подвернуться. Птицы, пчелы, ветерок и деревья – вся природа взывала ко мне: подожги ты ему ногу, подожги! Я и поджег.
– Лестер взбесился, – не к месту вставил Джек.
– Да, – согласился Мэрвин. – Я старался урезонить его, убедить, но он ничего не желал слушать. Хотя можно было взглянуть и с моей точки зрения. Мне показалось, будто в этом субъекте течет змеиная кровь. Не знаю, много ли вам известно об аспидах, – продолжил Мэрвин, – но главное их свойство – не слушать заклинателя. Заклинай, не заклинай – им без разницы.
Мистер Леман легко вспыхивал, а вспыхнув, не задумываясь выплескивал эмоции в достаточно едких словах. Не запнувшись ни на секунду, он припечатал Мэрвина шестью определениями, на что тот предположил, что так называет Леман и девушек.
– Улыбнитесь мне! – попросил Мэрвин. – Горько, через силу, но улыбнитесь. Господи Боже, никак не пойму, из-за чего весь этот сыр-бор! Да в Голливуде поджечь ногу – это так, мелочь, рядовая любезность.
– К черту Голливуд!
– Чувство, достойное восхищения, – отозвался Мэрвин. – Я и сам частенько так говорю.
Леман снова забросил ноги на стол. Так ему лучше думалось, а сейчас было самое время пошевелить мозгами пошустрее. Двадцать тысяч долларов испарились в одно мгновение. Это послужит ему уроком. Не будет обольщаться, будто кто-то, кроме санитаров из буйнопомешанного отделения, сумеет удержать под контролем звезду вроде Мэрвина Поттера. Единственным светлым пятнышком во всем этом черном происшествии, единственным слабым серебряным лучиком в черной туче, сгустившейся над ним, было отсутствие Фаниты. Хоть она не может бросить ему торжествующе: «А я что тебе говорила!»
Джек МакКлюр снова наполнил бумажный стаканчик и хмуро выпил.
– Ну вот и кончен бал, – изрек он.
Мистер Леман кивнул так же уныло.
– Да, придется нам прикрывать шоу.
– Это с чего ж вдруг? – удивился Мэрвин.
– С чего? – рявкнул Леман. – Может, скажешь мне, где найти другого партнера, готового расстаться с двадцатью тысячами?
– Столько хотел вложить Лестер, – подсказал Джек. – Двадцать тысяч долларов.
– Двадцать тысяч? – изумился Мэрвин. – Да это же так, семечки. В Голливуде мы давали бесплатный хлеб и угощали супчиком тех, кто вносил жалкие двадцать тысяч. Сплавляли им свои обноски.
Леман кинул на него злобный взгляд.
– Хватит нам сказок про Голливуд. Тут у нас Бродвей, и богачи, желающие вложить двадцать тысяч в шоу, на деревьях не растут.
– Ах, Леман, какой вы пессимист! Пораженец, можно сказать. Господи Боже! – воскликнул Мэрвин. – Для спектакля, где играет подарок всем американкам, нет нужды попрошайничать, обходя народ со шляпой. Акулы бизнеса с двойными подбородками в драку ринутся за привилегию внести свой вклад в искусство. Да Господи! Еще в Скивассетте один молодой миллионер просто умолял, чтобы я позволил ему вложить состояние в этот спектакль…
– Что! – вскричал Леман, вскакивая с места.
– Что! – вскричал Джек МакКлюр, подпрыгивая до небес.
– Кто он? – заорал Леман.
– Где он? – заорал Джек.
– A-а, вот тут вы меня поймали. Фамилия его Фиппс, а вот где он сейчас, без понятия. Я наткнулся на него вчера, но адреса не выяснил. Но вы найдете его, найдете! – заверил герой экрана. – Порыскайте по окрестностям, и обязательно найдете. – И чувствуя, что сделал все для этих людей, он забрал со стола шляпу и удалился.
Первым, когда закрылась дверь, заговорил мистер Леман:
– Дай мне телефонную книгу.
Джек протянул ему справочник, и он лихорадочно принялся листать страницы.
– Здесь Фиппсов сорок одна штука, – сообщил он наконец.
– Позвони всем, – велел Джек.
– Всем звонить ни к чему, – проявил смекалку мистер Леман. – Зачем нам беспокоить миссис Анну Б. Фиппс, или Астора Фиппса, «Канцелярские товары», Эдгара Фиппса, фотографа, а также миссис Эдвард Фиппс, или Элси Фиппс? Даже миссис Флоренс Фиппс и мисс Джеральдин Фиппс нам ни к чему. И «Гостевое агентство Фиппс» – тоже.
Он взялся за телефон.
– Набери мне Фиппса.
– Сэр? – уточнил прыщавый юнец.
– Набери мне Фиппса.
– Которого, сэр?
– Всех Фиппсов, какие есть. Кроме миссис Анны Б. Фиппс, Астора Фиппса «Канцелярские товары», Эдгара Фиппса, фотографа, миссис Эдвард Фиппс, мисс Элси Фиппс, миссис Флоренс Фиппс, мисс Джеральдин Фиппс и Фиппса «Гостевое агентство».
– Слушаю, сэр, – отозвался прыщавый юнец, резво накручивая номер Эдгара Фиппса, фотографа.
Шло время. Наконец охрипший и измученный Джозеф Леман откинулся на крутящемся кресле, промокая лоб. Он пообщался с большим количеством Фиппсов, чем, наверное, любой другой человек в Нью-Йорке. С Фиппсами-басами, Фиппсами-тенорами, Фиппсами-баритонами, с тремя простуженными Фиппсами, двумя Фиппсами-заиками и, наконец, с одним Фиппсом, у которого, видимо, отсутствовало нёбо.
– Что теперь? – спросил он, и внезапное озарение снизошло на него. Он проговорил в телефон: – Набери мне Дэвида.
