1
Зимняя стужа не отпускала. Уже давно прошли все сроки, а зима все тянулась – холодная, сырая, ветреная. «Во Франции палят из этих проклятых пушек, – толковали в народе, – а во всем мире погода портится».
Всходы в Долине были робкие, редкие, а полевые цветы так припозднились, что некоторые решили, что они не появятся вовсе.
Мы привыкли, что Первого мая, когда воскресные школы во всей округе устраивают в Алисале пикники, кусты дикой азалии, протянувшиеся там по берегам речки, уже стоят в полном цвету. Иначе и быть не может – так мы считали. Какой же это праздник без распустившихся цветов азалии!
Но в тот год Первое мая выдалось холодным. Ледяной дождь отбил всякую охоту к загородной прогулке. Прошло две недели, а в Алисале по-прежнему не распустилось ни единого цветка.
Кэл не мог знать, что погода так подведет его, когда приглашал Абру за город в пору цветения азалий. Ему было неудобно откладывать поездку.
Их «форд» стоял в гараже у Уиндхэмов на ходу; накачаны шины, два новеньких аккумулятора, чтобы сразу завести мотор. Ли должен был приготовить бутерброды и через день покупал особые булки, но потом это ему надоело, и он бросил.
– Зачем откладываешь? – спросил он Кэла.
– Я же обещал показать цветущие азалии.
– А как ты узнаешь, когда они распустятся?
– У нас в школе два брата учатся, Силаччи. Они оттуда. Говорят, еще неделю ждать, а то и дней десять.
– Смотри, как бы она вообще не лопнула, твоя вылазка.
Здоровье Адама постепенно улучшалось. Он уже шевелил левой рукой и начал понемногу читать, и с каждым днем – все дольше.
– Вот когда устаю, буквы расплываются. А так – прекрасно вижу. Хорошо, что я очки не заказал, от стекол зрение только портится. В жизни на глаза не жаловался.
Ли довольно кивал. Он съездил в Сан-Франциско, привез оттуда пачку книг и, кроме того, выписал множество оттисков различных публикаций. Он перечитал все, что написано об анатомии мозга, и теперь прекрасно разбирался в симптомах и осложнениях тромбоза и вообще в патологических изменениях мозговой деятельности. Он изучал предмет и расспрашивал знающих людей с таким же упорством, с каким в свое время изловил, разделал и проанализировал ивритский глагол. Поначалу доктора Г. С. Мэрфи раздражала настырность слуги-китайца, но потом раздражение уступило место искреннему уважению к его любознательности, и он начал относиться к нему едва ли не как к ученому коллеге. Он даже брал у Ли новые журналы и оттиски статей с сообщениями о диагностике и лечении таких заболеваний. «Этот китаеза побольше моего знает о кровоизлияниях в мозг, – заявил он однажды доктору Эдвардсу. – И наверняка не меньше вас». В голосе его прозвучало деланное недовольство и скрытое восхищение. Медики терпеть не могут, когда непосвященные лезут в тайны их профессии.
– Мне кажется, что процесс абсорбции продолжается, – говорил Ли, докладывая об улучшении состояния Адама.
– Был у меня больной… – перебил его доктор Мэрфи и поведал целую историю о счастливом излечении.
– Однако я опасаюсь рецидива, – продолжал Ли.
– Ну уж это как Всевышнему будет угодно, – отвечал доктор Мэрфи. – Артерия не автомобильная шина, ее не залатаешь. Кстати, как тебе удается так часто измерять у него давление?
– Он загадывает мое давление, а я его. Это интереснее, чем играть на скачках.
– И кто же выигрывает?
– Он бы в два счета продулся, если бы я захотел. Но это испортит игру, и показания тоже.
– А каким образом ты не даешь ему разволноваться? – поинтересовался доктор Мэрфи.
– У меня есть собственный метод. Я его разговорной терапией называю.
– Должно быть, уйму времени отбирает?
– Отбирает, – согласился Ли.
