Оказались, довольно милые люди. Румынские начинающие виноделы, закупающие земли под виноградники в нищей Молдове. Он — видный сухой господин, в стильных джинсах и с мягким голосом, покуривающий сигары — ага! И мне перепадает сладкого дыма, я рядом сижу! «Вирджиния»… И так дико курить тянет… попозже смоюсь на балкон перетянуть парочку. А зовут его… Гавриил!! Чёрт, вот тебе и раз… скорее бы кНему. И она — молодая жена, Мария-Василина, насколько я поняла из разговора, тока вернувшаяся с учебы в Испании на винодельческом факультете. Молоденькая, такой скромной и изысканной красоты, в крохотных ненавязчивых бриллиантах… аж завидно стало. Я-то какая грубая девка… Но в этом и есть мой шарм! Надеюсь. По крайней мере, мне уютно в моём облике.
Попивая это самое «Клико», рассматривая на свет, совершенно расслабилась — как у себя дома! Я могу прекрасно находиться как среди грязных панков, так и среди вот таких светских господ.
— «Dry Imperial» от «Moet & Chandon», собрат «Brut Imperial» — для мировых торжеств! Тот самый, что разбивают при запуске новых лайнеров, и Шуммахер на «Формуле-1»!
Слушала да на ус мотала — я ведь не просто так, я кость белая, мне это интересно! К тому же, речь о выпивке… хорошем, дорогущем. Превосходной выпивке! — подвела я резюме, отпив ещё глоточек.
— В России хорошее шампанское не может стоить менее сотни долларов, — вставил папа с видом завзятого богача. Ну, это его слабость — гордиться и невзначай, вроде как не специально, выставлять свою породу на свет.
— Лучше, конечно, брют! — добавила мама, любуясь на свет через тонкое стекло. Она наконец, перестала осторожно поглядывать на меня, поняв, что я её позорить не собираюсь, и моё объяснение для гостей, что мой непристойный видон так непристоен, потому как я тока из похода дальнего вполне прокатило… гы-гы… Ещё и позволила себя милостиво упросить рассказать, как оно, в горах Башкирии — типа, я оттуда прибымши сейчас… ага…
— Хотя оно может показаться кислым, после советского, но самый богатый букет! — влезла я, вся такая блин такая, тоже чё-то понимающая.
Мало того, подегустировав ещё по два бокальчика прозрачного произведения элегантных гостей, я впервые в жизни закурила при родителях(!!), намекнув слегка Господину Виноделу, что и мне тоже, когда он протягивал маме зажигалку. У мамы чуть дым из ушей не пошёл — она забыла выдохнуть, когда я затянулась, не глядя на неё, и продолжая трындеть непринужденно и светски с женой Винодела. Папа предпочёл сделать вид, что у нас так уже давным-давно, и мы все вместе курим ежевечерне… ха, конечно, мне уже девятнадцать лет, что они скажут, да при гостях! Комильфо, товарищи, является для нас важнейшим из искусств! Это архиважно…
«Господин Гавриил»… Ветер… не уснуть мне никак. Вижу его, хочу, бежать готова! Но сегодня надо быть здесь, дома. Господин мой… Лицо, его прекрасное лицо, глаза, обращённые на меня, и жгучее, злое желание в них…
Не вытерпев, чтобы хоть как-то успокоить сердце, достала из-под подушки дневничок, и написала, блаженно:
«Лицо Ветра Похоть не искажает, она истинно королевски украшает его и делает ещё более прекрасным и дивным, таким, что и отвернуться невозможно, а единственно возможно жадно смотреть, смотреть впитывая всеми силами, всеми капельками крови и клеточками своими его неземную, поразительную, нечеловеческую похотливую красоту!»
Но добралась до святого моего Ветра только через два дня. Он, сволочь, наверняка, гулял с Ленкой где-то, и я не могла его поймать.
И вот, лёжа в темноте, крепко обнявшись, Ветер вдруг начал рассказывать, совершенно ни с того ни с сего:
— Иванка, послушай, пожалуйста! — мой любовник уставился в потолок с полуулыбкой, будто готовясь вот-вот глубоко уйти в себя.
— То, что я извращенец, ты уже отлично знаешь на собственной шкурке, да ведь?
Я только кивнула, расслабленная.
— Но этого мало… я решил, тебе пора знать кое-что ещё о том, с кем ты столь часто предаёшься разврату…
А вот эта его фишка иногда достаёт, чесслово! Ну к чему все эти словеса, а? Нормально бы сказал!
— Так и что там, давай, я слушаю! — потерлась лениво о его плечо.
— Хм… ну, короче так! Садомазохизм — это моя реальная тема сегодняшнего дня… но в моих прошлых увлечениях — некрофилия, садизм — куда более злой, нежели ты испытываешь, практически больной! Я резал и жёг девчонок… воском по животу… иголки под кожу.
— Чё ты сказал?? — о, вот это уже интересно! — Какая некрофилия? Если я правильно…
— Совершенно верно. Я очень долго мечтал изнасиловать реальный труп… как во сне, страшном, бредил этой темой. Просил девчонок изображать неживых, но мало было… однажды усыпил девочку, лет пятнадцати, и этот реальный эффект мёртвого… тела! О, это было очень, очень круто, но…
— А тебе-то сколько было?
— Что? А, фигня, разве это важно? — он немного разозлился, и я прикусила язык, боясь больше ничего не услышать, сочтённая за непонимающую.
— Ну так вот, ты слушай! Но эффект не тот, всё равно, она же дышала и не остывала, а мне нужно было — чёрт, всё равно нужно было чтоб тело остывало под руками, и… короче, мне мало было просто спящей! И я долго не думал, я…
— Убил кого-нибудь, и трахнул? — не удержалась и влезла я.
— Нет, не убил… не смог! Хотя очень хотел! Заодно проверил бы это чувство, когда забираешь жизнь… нет, не вышло. Просто забил одну мазохистку до потери сознания. Ну, не скажу, чтоб она сама была виновата, но просила очень, и кричала — ещё, ещё сильней! Умоляла бить её всё больней, пока не сорвалась на шёпот, и вообще не выключилась. Ну, я испугался немного, она так реально затихала постепенно, так реально, Дика!! — он перевёл дыхание, и продолжил: — Ну, вот, короче. И лежала, такая тихая и измученная, и почти… да, почти не дышала! Эффект трупа полнейший! Она даже остывала, только представь! Блин, я думал, что и правда убил её. Но сердце билось и знаешь, как стрёмно было — с одной стороны, нагоняешь на себя сладкое чувство смерти, и трахая её, неподвижную, вслушиваешься, чтоб сердце всё же билось, а иначе… нет. Это была такая жуткая балансировка на гранях смерти и жизни… не знаю, с одной стороны это очень обломно, знать, что реальный труп не трахаешь, а с другой — какое облегчение, что она всё равно жива, и не заразишься трупным ядом, значит, тебе ничего за это не будет… но вот то, что и от этого тебе тоже толком ничего не будет — обламывает как со стометровой башни вниз головой, и бля, не долетел! Понимаешь?
— Вроде того, — кивнула я.
— Ну вот такая фишка… короче, потом я ещё практиковал это, мёртвые девочки, и не только… и мальчики…
— Что? — чуть слышно пискнула я, боясь спугнуть — неужели он касается этой темы сам? Ведь стоит мне только чуть намекнуть, он болезненно дёргается! Говори же, Ветер!
— Да, и Арто… тоже, так хотел чтоб мне хорошо было! — он отвернулся, и вздрогнул, как в лихорадке. — Но нет, Дика, не спрашивай! Да, это ещё один пункт, это… и всё, не будем об этом никогда, хорошо?
Чтож, он так убедительно сказал, что пришлось только кивнуть, соглашаясь. Ах, ты блядь такая, Ветер! Ты спал с парнями?! Вот чёрт… без комментариев, потом если получится, выведаю. Но очень надеюсь, чтоб не…
Пусть лучше говорит, пока говорится.
— А вот ещё мечтал стать маньяком, реально! Знаешь, лазил по сайтам, и строил реальные планы, как убью кого-нибудь впервые… лучше, конечно, проститутку! С ней проще — сначала я ей заплачу за работу, чтобы она дала мне как следует во все места, а потом… ну, к теме, почему именно шлюху — она согласилась бы пойти со мной куда угодно, и не надо было бы её насиловать, сама бы дала — я ведь боялся так сразу и начать круто! А я бы её ножом между лопаток, пока она сосала бы… вроде того. Но вот что думал, а вдруг она будет сосать, а я ей нож — так она ещё сожмёт челюсти рефлекторно, и… ну понимаешь… хрен знает, потом решил, что лучше начать с маленькой девочки какой-нибудь, такой, что несложно сломать… я вообще очень увлекался слезами маленьких девочек. Ангельская вода! Нектар! Бог потому столько страданий дал людям, особенно беззащитным, что пить их слёзы… божественно. Ай, кто не в курсе — не поймёт! Лежал ночами, и мечтал — как сначала жестоко ломать их, и косточки хрустят, и им так больно, что они не в силах даже кричать! Боже, боже, а потом… конечно, до смерти! Пить их боль, пить огромными глотками, жадно, и выедать душу через глаза, десертной ложечкой, в момент смерти… о, как я хотел страшно увидеть этот тончайший момент когда ещё жива, и вот сейчас… и вот когда! Ну, да это классика, все маньяки хотят этого, и не знаю, получается ли? Я хотел знать… я хотел пить.
Помолчал. Перевёл дыхание. Я ждала, затихнув, как мышь.
— И я общался с одной гёрлой, она погибла в дурдоме, её звали Алиса. Ей было семнадцать лет, и она была маньяком, нереально классным! Работала ножом, убивая мужчин… молодых, старых — всё равно… да, реально! Она поила меня рассказами-отчётами о своих похождениях, будто водой живой! — Ветер одухотворенно воздевал руки, глядя в потолок, и чуть не пел: — Боже, Дика как она нужна была мне! Я будто был там с ней, я будто ходил вместе с ней на эти её дела… Элис меня просто спасла, когда я слушал, мне пить хотелось меньше, представляешь? О, если б не она, я бы загнулся, высох от этой жажды, или же… не знаю, или погиб бы как она, меня бы ведь точно поймали однажды…. я до сих пор ей благодрен дико!
