Андрей часто не верил мне, что такое говно, что представляет из себя наша отечественная попса, сочиняют нормальные, зачастую реально очень талантливые люди, парируя все мои аргументы тем, что, мол, «нормальные» талантливые люди сочиняют музыку для «Chemical brothers» или «Rammsteine». Честно признаться, на данный момент я не знаю, кто тогда был из нас прав. Да и тогда не знал.
Ещё у него была мечта постоять на сцене среди музыкантов, будучи одним из них. Моим тогдашним рекордом было выступление перед пятнадцатитысячной аудиторией на Дне Города в Тюмени с относительно трогательными девичьими песнями Вики Морозовой, бывшей вокалистки и поныне популярной в определённых кругах группы «Хуй забей!», разумеется, с моими же аранжировками. Однако, я что-то не помню, что я в этой связи отвечал Андрею. Да сие, видимо, и неважно, как, впрочем, и всё остальное и никогда. И не при каких обстоятельствах.
В принципе, я благодарен Андрею за две вещи, существенно облегчившее моё пребывание в «дурке».
Во-первых, Андрей дал мне, как, надеюсь, взаимно и я ему, некий суррогат дружеских отношений, состоя в которых, срок всё-таки мотать веселее. Изрядно веселее. Мы действительно стали товарищами по «несчастью». Двойными товарищами. Во-первых, оба «крэйзи», а во-вторых относительно опиатообязанные.
Во-вторых, его появление в нашей палате и в моей жизни избавило меня от необходимости общаться с неким юношей Сашей, студентом журфака, каковой Саша до появления Андрея безусловно был лучшим вариантом для сортирных «выпизденей», неизменным спутником которых были сигареты: его — «Marlboro», мои — «LD».
Этот Саша главным образом раздражал меня двумя вещами: во-первых, он очень любил «музицировать» на раздолбанном пианино «Лирика», стоящем в холле; во-вторых, чуть не любую свою сентенцию он начинал следующей тирадой: «Прежде всего надо понимать, что в мире каждую секунду его существования происходит борьба Добра и Зла, и Зло всегда побеждает. Поэтому…». Дальше он уже мог сказать всё, что угодно, но как большинство мужчин, страдающих комплексом неполноценности, в основном, говорил о ебле. Бесспорно, Саша всегда был логичен, и невъёбенно скучен. Впрочем, в его глазах, это его не портило. А мне, в принципе, было насрать. Соответственно, это тоже так, к слову. К слову о полку Игореве, например, и о том, что Андрей тогда очень помог мне жить.
На третий день знакомства он помог мне и вовсе по-настоящему. Каким конкретно говном его, наркомана, кормили, я не знаю, но так называемая «коррекция» ему требовалась изрядная. Судите сами, моя суточная норма «циклодола» составляла 2 таблетки, его же — 3 или 4. Ещё накануне вечером он заговорил со мной об употреблении «колёс» в целях банального торча. Выяснилось, что я к своим тогдашним двадцати шести ещё ни разу этого не делал, да и не знал, что это хорошо и прикольно. Спасибо Андрею!
Не скрою, что в районе двадцати лет у меня были относительно тесные отношения, тогда с отличным поэтом, ныне же с не менее отличным вэб-дизайнером, Олегом Пащенко, который уже тогда предпочитал «колёса» любым другим средствам «расширения» сознания (ебучая «Комсомолка» без каких бы то ни было комментариев назвала бы их СРС), что, впрочем, впоследствие, не помешало ему жениться по любви на молодом литераторе Яне Вишневской, поселиться в собственной квартире в Жулебино и успешно репродуцироваться.
Поэтому, конечно, ряд названий лекарственных препаратов заочно вводил меня в творческий трепет, как то «Сиднокарб» (любимые колёса юного Пащенко), «Паркопан» (то, от чего чуть не сдох Никита Балашов. В смысле, «смертельная доза — 10, я съел 20, меня откачали») и, собственно, «Цикла», с которой, благодаря Андрею, я познакомился достаточно близко.
С вечера до тихого часа мы копили таблетки. Тут надо сказать, что лекарства принимались и выпивались строго в присутствие медсестры и поэтому что бы то ни было не принять и спрятать стоило известной ловкости рук, в просторечии — сноровки. Страшно даже подумать, что было бы если бы меня засекли. Ведь мне было уже двадцать шесть и под категорию подростковой шалости подобный проступок явно не подпадал. В особенности, если учесть моё наркоманское прошлое. Возможно, если бы вскрылись оные нарушения, меня бы там продержали до лета.
Так или иначе, мы с Андреем накопили-таки шесть колёс (по первости по 3 на брата было достаточно) и после вялого обеда наш час пробил. Мы запили «циклу» горячим компотом (чтоб быстрей переварилось, всосалось слизистой желудка, попало в кровь и достигло мозга) и пошли в сортир, курить в ожидании прихода.
Минут через тридцать приход пришёл. Тогда опытный Андрей предложил поиграть в домино. Это действительно весьма развлекло нас обоих. В процессе игры Андрей всё приговаривал: «Ты их потрогай, потрогай! Правда клёво?» Я трогал. Да, правда. Было клёво.
Ещё через два дня, лёжа под своей утренней капельницей, Андрей сказал: «Макс, у меня к тебе один разговор есть. Сейчас эта хуйня докапает, и пойдём покурим!»
Уже в сортире он сказал следующее: «Макс, ты не мог бы мне одолжить две своих „циклы“, а то мне сегодня после обеда в город ехать». (Надо сказать, что режим у нас был нестрогий, и нам вполне разрешали отлучаться из клиники на пару-тройку часов, что было совершенно исключено в «наркологичке»). Так вот, говорит Андрей: «Мне надо после обеда в город ехать, девушку проводить. Сам понимаешь, в метро на эти хари смотреть… Не могу на трезвяк. Я тебе завтра отдам».
Ну, о чём разговор? Конечно я дал, и он мне очень хорошее спасибо сказал. Я спросил тогда, а что за девушка-то? И он ответил: «Моя, в принципе, девушка. Хорошая. Но всё без мазы. Сам знаешь. Ей уже тридцать пять, я — наркоман. Она сегодня уезжает Ригу. На ПМЖ». Потом Андрей замолчал, видимо, раздумывая, стоит или не стоит говорить, и добавил: «С моим бэбиком… Ему уже год».
Еду в метро. Два паренька не старше пятнадцати лет, ибо на людей с задержкой полового развития, а таких я тоже видел немало и определяю достаточно быстро, даже если номинально им около сорока, они, пареньки, непохожи.
Один из них убеждённо «пиарит»: «Валерка — супер! Сам гитару собрал!» Немного подумав, добавляет: «Электро!»
Пытаюсь сдержать улыбку, дабы не мешать их правильным мыслям, но не выходит. Они заметили, оценили. Слава богу, мне сейчас выходить!
Это ведь действительно очень много: самому «собрать» электрогитару! (Угрюмый попиздень в сторону, то бишь немного о двоеточии и о супер-повести Сирожи Соколовского «Fast food». Повесть эта на мой взгляд практически гениальна всем и вся. Отчасти не без умысла, дабы, опять же, он, Сирожа, прикололся при чтении, в свою очередь, моего шедёвра, я написал название его повести по-английски, хотя в оригинале она пишется «Фэст фуд». Здесь, кстати возникает вопрос, не следовало ли мне, несмотря на конфликт с русским фонетическим вариантом, написать «The fast food», поскольку по логике вещей так более правильно. Хотя нет, более правильно «A fast food». Впрочем, действительно всё в этом мире альтернативно, ибо наш Господь — графоман есмь.
Так вот, исходя из походной (в смысле, походя ея создал) теории Соколовского о всеобщей альтернативности, можно было, конечно, после фразы «это действительно очень много» поставить тире перед фразой «самому собрать и т. д.». А хули? Авторский знак! Да, можно было бы, если б одна из моих учителей, Нелли Семёновна Плачинда, не въелась в мозговую печень мою со своей не терпящей возражений фишкой, что двоеточие следует ставить тогда, когда можно бы было заменить его оборотом «а именно».)
Это действительно очень много, а именно самому «собрать» электрогитару! В июле 1991-го года я тоже пытался «собрать» электрогитару и, надо сказать, ничего из этого у меня не вышло. В глубине души подобная затея имела следующую мотивацию. Да, конечно, я весьма и весьма одарённая штучка (рассуждал осьмнадцатилетний на тот момент я), но… (я же и продолжал) этого скорей всего мало. В конце концов, бумагу марать все умеют. Даже те, у кого руки из жопы растут. Но, поскольку мараю я энту бумагу в достаточной мере знатно, то рано или поздно (сие, кстати, со временем отчасти подтвердилось) мне начнут платить за это бумагомарательство деньги. Я смогу позволить себе считаться в собственных глазах Человеком. А ведь несправедливо!
Короче говоря, в то время я почему-то считал, что Человек имеет право получать деньги за интеллектуальный труд только в том случае, если он доказал на деле, что умеет работать физически, поскольку в противном случае все его духовно-философские изыскания будут нести на себе отпечаток общей неполноценности, а значит все делаемые им выводы будут изначально несостоятельны в любой области знания, сколь отвлечённой она бы нам ни казалась, поскольку у мужчины, неспособного забить гвоздь, как и у женщины, неспособной изготовить яичницу, никаких знаний не может быть по определению. Человек, никогда не носивший тяжестей, не способен постичь закон всемирного тяготения, сколь бы он ни сидел в библиотеке и сколь ни штудировал бы Ньютона!
