Как оказалось, тот первый мужик только что вернулся из Самары, и они с друзьями везли на район ящик свежего жигулёвского пива, который мы в то утро благополучно и прикончили. Бездарь извинялся, что задел мужика плечом, мужики извинялись, что отп**здили молодых, мы все извинялись друг перед другом и братались, нажиравшись ещё больше.
Домой я вваливаюсь на дрожащих ногах. От меня кисло воняет перегаром, потом и кровью, которая долго ещё окрашивает убегающую в сток воду в коричневый, затем в алый, потом в едва розовый. Когда наконец вода становится бесцветной, я вылезаю из ванной и долго смотрюсь в зеркало, с ликующей гордостью рассматриваю свои первые боевые ранения и сладко засыпаю до самого обеда, проснувшись от кудахтанья бабушки над моим лицом.
Друзья по интересам
Осень того года неожиданно свалилась мне на голову. Это была моя первая осень в Москве за несколько лет, и почему-то я был уверен, что сначала сентябрь будет мягко увядать и опадать, одаривая последними тёплыми лучами, в октябре будут ливни и пряный запах сырости, исходящий от пёстрого ковра под ногами, и лишь в ноябре настанет ж*па. Случилось всё в точности наоборот))). Из года в год мы попадали в одну и ту же ловушку: ждали стремительной весны и тянущейся осени. На самом деле мгновенно пролетает лишь лето, а всё остальное время, без малого месяцев восемь, длится серая зима.
В самом начале сентября небо покрылось мглой, зарядили бесконечные дожди, сопровождаемые ледяным ветром, режущим руки. Никак не хотелось надевать перчатки и зимние куртки. Люди вокруг ёжились, двигались перебежками между домом, остановками общественного транспорта и работой, прятали носы в вороты и шарфы от чего у всех был какой-то угрюмый, озлобленный вид. Осень быстро переросла в зиму.
В начале октября пошёл первый снег, потом растаял, потом выпал снова. И так весь октябрь, до тех пор, пока тридцатого не ударил мороз, и снег наконец начал уверенно укрывать уставшую мёрзлую землю. Зима того года была очень долгой: с ноября, который выдался по-настоящему ледяным, по самый конец марта, который до последнего не уступал права весне. Потом вроде проглянуло солнце, но уже через несколько дней всё вновь замело, и так мело да таяло поочерёдно, как бывает это в нашей среднерусской полосе – до двадцатых чисел апреля. И если до Нового года сопутствующие холоду прелести были в радость, то после (в особенности когда наступила календарная весна)переносить это безобразие стало совсем невмоготу.
Но пока был октябрь, за окном шла ожесточённая битва снега с дождём, мы всё реже встречались на улице, предпочитая по выходным сидеть у кого-то дома, а вечерами будних дней тупить в подъездах, за неимением других вариантов. Мне нужны были бабки, и я устроился официантом в кафешку в центре, работая иногда по семь дней в неделю. По вечерам заглядывал к Ване или Роде, но всё чаще коротал плаксивые осенние вечера в одиночестве. Пацаны заскакивали ко мне постоять на лестнице, подолбить, и я всегда любезно впускал их, за что получал несколько вечерних плюх. Мой подъезд и правда был самым чистым и приятным, а лестничный пролёт двумя этажами ниже моего мы неплохо обустроили пепельницами, небольшой софой, на которой сидели по очереди, угорая, что не хватает только телевизора на трубе мусоропровода (бабушка была крайне не рада этому факту и жутко ворчала на мои увещевания, что мы будем вести себя тихо).
Не скажу, что веселье наше резко закончилось, скорее оно перестало быть потоком перетекающих друг в друга, нескончаемых летних дней и начало выдаваться порционно (отчего проходило с ещё большим остервенением), в основном по выходным, когда у кого-нибудь уезжали предки и можно было кутить в тепле на хате.
В один из таких вечеров мы залипли у Сухаря, почти все нанюханные феном, и только я, Марго с Асей, сам Бухарь и Родик, который почему-то решил выпить с нами вместо наркотиков, бухали текилу, привезённую Марго из дьюти-фри во время очередной поездки с предками за границу.
Мы облизывали тыльную сторону ладони меж большим и указательным пальцем, сыпали на это место соль, слизывали её с руки, запрокидывали рюмку и закусывали настоящим, жутко кислым лаймом. Процесс доставлял особенное удовольствие, ведь так мы казались себе искушёнными эстетами. Текила шла действительно легко, после трёх рюмок тепло приятно разлилось по всему телу, на лице повисла глупая улыбка и жутко захотелось выкурить сигарету.
Мы с девками вывалили в подъезд и расселись на бетонных ступеньках, весело гогоча, даже не обратив внимания, что у окна стояли Вано, Дима и Захар. Парни что-то активно обсуждали. Амфетамин в крови давал о себе знать. Резкие жесты да периодические непроизвольные, едва заметные конвульсии то и дело схватывают разные части тела: то стопа настукивает ритм, то челюсти скрежещут друг о друга, язык постоянно облизывает пересохшие губы, руки теребят подол футболки, постоянно хочется хрустнуть суставами – то шеей, наклонив голову вбок, то пальцами, дёрнув кулаком. Тело слегка ломит, но человек под наркотиком этого даже не замечает, ведь он на другой «скорости». Они говорили быстро, отчеканивая согласные и проглатывая гласные, их ополоумевшие глаза восторженно горели, будто тут, в этом замызганном подъезде, прямо сейчас ими совершается великое научное открытие. Их буквально трясло от чувства важности происходящего. В общем, типичное поведения для людей, нанюхавшихся фена. Когда девки закурили, перестав ржать, можно было наконец расслышать, о чём велась речь.
– Пацаны! – торжественно вещал Захар. – Мне кажется, мы отдалились друг от друга в последнее время. Мы же с первого класса вместе! Сколько ж это лет?! Ну вот что нас объединяет сейчас?
–Да-да, брат, я согласен! Всё верно говоришь! – горячо затараторил Дима, который в обычном состоянии довольно отрицательно воспринимал что-либо, сказанное Захой. Он недолюбливал его; хотя в школе они довольно близко общались, сейчас Дима не называл его не то что братом, но даже Захой, всегда произнося только полное имя.
–Да, да! – поддержал Вано не менее горячо.
– Да! Вот и я говорю! Короче, я чё тут подумал! Пацаны, мне кажется, нам надо приложить усилия, чтобы восстановить нашу дружбу!
– И ка-а-ак?! – Димас выпучил глаза так, словно это была самая интригующая затея из всех, что он когда-либо слышал.
– Вот смотри. Тебе, Вань, что нравится? Тебе вот нравится граффити, рэпчик. Ты на концерты ходишь. Ты в тусе. А тебе, Дим? Ты вот ходишь в пафосные места с нашими тёлочками тусить, верно? А я вот люблю футбол и околофутбол, да?
– Да, да, и что? – от нетерпения Вано аж закусил губу так сильно, что когда разомкнулись зубы, на ней выступили алые капли крови.
– Вот я
