и подумал, а давайте, типа месяц будем все вместе заниматься делом, которое нравится каждому из нас? Ну, месяц будем рисовать и гонять на концерты с Вано, месяц со мной на тренировки и матчи и месяц с Димой? – под конец он едва не сорвался на крик от возбуждения.
Пацаны просто рты открыли от восхищения.
– Да-а-а, блин, брат, это офигенно! Как же ты прав! Я тоже замечал, что мы все как-то ссучились!
–Да, да, – поддержал Дима, – это очень грамотная тема! Я тоже, понимаешь, чувствую, что между нами какая-то вражда! Неуловимая, понял, брат? Да я даже и братом тебя перестал считать! Господи, брат, прости. Я был неправ всё это время! – на его глазах выступили слёзы раскаяния…
Марго с Асей покатились со смеху.
– Эй вы, наркоманы! – окрикнули они парней, едва унимая одолевший их хохот.
Всё это время они молча слушали, хихикая и покуривая свой ментоловый «Вог» в ожидании концовки представления. Парни явно не отдавали себе отчёт в том, что орут на весь подъезд, а на лестнице давно присутствует публика.
–Что за херню вы несёте?! Ах-ха-ха, Бл*-*-*! Я ничего более бредового в жизни не слышала. Бо-о-о-оже, как это мило! Ах-ах-ах, – Марго чуть было не покатилась с лестницы, зацепившись за Асино плечо в последний момент.
– Просто воссоединение братства! Это так ми-и-и-ло! – Ася тоже совершенно не могла успокоиться. – Нет, вы слышали? Ах-ах-ха, и что, когда начнёте? – она со смеху завалилась на меня, рука её соскочила мне на колено, где задержалась чуть больше, чем задерживается случайно совершённое движение.
От неожиданности я встрепенулся и вытянул спину, удивлённо на неё посмотрев («ты сделала это умышленно или случайно?»), она же ответила лукавым взглядом и ловко от меня отпрянула.
Широкие блаженные улыбки пацанов в тут же превратились в гневные гримасы, они сразу начали орать на девок, мол, они тупые и ничего не понимают, пытались что-то им доказать, на что получили лишь один ответ: «Да вы нарики феновые! Завтра орать будете друг на друга, ха-ха-х».
Как оскорбительно было подобное отношение! Сомнение в подлинности их чувств и твёрдости намерений ранило изнеженные амфетамином сердца. От прежнего воодушевления не осталось и следа. Под влиянием наркотика позитивные эмоции достигают своего пика, вы фонтанируете красноречием и дифирамбами по отношению друг к другу, и точно так же, в мгновение ока, наркотик толкает вас в бездну уныния или кидает в огонь гнева (как же важно, чтобы в моменты приходов, окружающие люди были с тобой на одной волне!). Парни так разозлились и расстроились, что мне даже стало их жалко)).
Случалось так, что люди в компании были на разных волнах. Кто осел на диване, обкурившись и залипнув в мультики, кто разогнался феном так, что было уже не догнать, кто нажрался и тянулся включить музыку громче, уламывая всех продолжить кутёж уже в каком-нибудь заведении. Девки обычно пили, потом, называя всех наркоманами, заключали, что с долба**бами им делать нечего, и сваливали тусоваться (прихватив Димаса, каждый раз говоря ему пьяное: «Ну окей, ты хотя бы прилично выглядишь!»), а парни продолжали свои подъездные трипы в пределах района. Но каждые следующие выходные, иногда даже средь недели, мы всё равно собирались вместе и снова веселились как в первый раз, не думая о последствиях.
После одной из подобных тус на хате одного из товарищей Бездаря, добродушно нас вписавшего, мы возвращались на ранчо с Ваней и Рыжим на одном из первых троллейбусов. Было ещё темно, в салоне горел тёплый электрический свет, «тролль» полз не спеша по ноябрьской жиже, размазанной по всему шоссе, подолгу ожидая пассажиров на каждой остановке. В салоне не было никого кроме нас и скрюченного силуэта, очевидно мужского, словно сваленного в кучу в углу, за последней дверью троллейбуса. Мужчина этот был облачён в тёмные одежды, поношенные, мешком на нём сидевшие, издалека было понятно, что он долговяз (колени не помещались в пространство между креслом и бортиком перед автоматическими дверями, отчего были нелепо задраны вверх).
«Интересно, зачем он сел именно туда? – подумалось мне. – Ведь все места пустые…» Мы с пацанами устремились к центру салона и плюхнулись на четыре сиденья, по двое друг напротив друга. Я сел спиной к движению и начал разглядывать силуэт. Мужчина был болезненно худ – кожа словно облепила кости черепа и походила на тонкую сухую бумагу, точно у дряхлого старика. То, как он обхватил себя руками, как склонился головой к стеклу, как поджал колени, – всё это говорило о физической боли, которую он испытывал в тот момент. Его передёрнуло, и я мигом отвёл взгляд.
Мы продолжили весело трещать о своём, как вдруг из угла донёсся тихий оклик, в который были вложены все имевшиеся силы говорившего: «Лё-ё-ёха».
–Ты его знаешь? – удивился я.
–Да, хе-х, да это Левый, – небрежно махнул рукой Рыжий и, обернувшись к мужчине, приветственно махнул ему рукой. Чёрный скрюченный человек выдавил слабую улыбку и поманил слабым движением руки. Я удивлённо вскинул бровь.
– Подойдём? – предложил Рыжий.
–Да ну-у-у, – протянул Ваня, – оно тебе надо? От него воняет.
–Да ладно, забей. Пойдём. Жалко парня.
Рыжий сел через проход от него на одинарное сиденье, мы с Вано сели на такие же места, на которых сидели до этого, только ближе к нему – я лицом, а Ванька напротив меня, боком, вытянув ноги в проход. Мне было жутко любопытно, но в то же время боязно не то что приближаться к этому персонажу, но и открыто смотреть на него.
Подойдя ближе, я ещё больше ужаснулся. Впалые щёки, тёмные круги под глазами, а сами глаза блёклые, совершенно потерявшие свой цвет и свет, который исходит от взгляда здорового человека. Он постоянно поёживался, боязливо оглядывался по сторонам, что делало его похожим на маленького загнанного зверька. Части тела постоянно сводило судорогой: то нижняя челюсть съедет набок, постукивая по пути о верхние зубы, то руки словно подскочат на коленях (он обхватил свои локти, пытаясь унять дрожь в руках, и ещё больше согнулся), то колени сведёт и разведёт вместе резким движением. Лоб блестел от испарины, зубов почти не было, а те, что были, – тёмно-коричневые, разлагающиеся. Запах изо рта чувствовался на расстоянии, и от тела его смердело гниющей плотью и потом.
Я всё не мог оторвать от него взгляда, нелепо открыв рот, как не можешь оторвать взгляда от мёртвой птицы на асфальте, открытого перелома или физического уродства –чего-то отвратительного, но почему-то притягательного.
– Ч-ч-ч-ё Лёшка, ка-ка-как брат? – заикаясь спросил Левый.
– Авария-то? Да нормально. Как-как? Бухает, – Рыжий поржал.
– А это д-д-д-друзья т-т-твои?
– Ну да… Пацаны, – он представил нас поочерёдно. А потом представил нам Левого по имени, – а это Гриша, пацаны. Старшого
