Потом Мисти увидела, что дно коробочки кто-то успел открыть, после чего заклеил скотчем. Мисти спросила Питера, что стоял и ждал за дверью ванной:
– Ты их прямо сегодня купил?
Питер сказал:
– Что-что?
Мисти слышала трескотню на испанском.
Когда они трахались, Питер крепко зажмуривался, пыхтел и старался. Кончая, он громко орал с зажмуренными глазами:
– Te amo!
Мисти проорала сквозь дверь ванной:
– Ты что, поссал на эти штуки?
Дверная ручка завращалась, но Мисти предусмотрительно закрылась на шпингалет. Из-за двери донесся Питеров голос:
– Тебе эти штуки не нужны. Ты не беременна.
И Мисти спросила: так где в таком случае ее месячные?
– Вот они, – сказал Питеров голос. Потом его пальцы заскреблись в щели под дверью. Они что-то туда пропихивали, что-то белое, мягкое.
– Ты уронила их на пол, – сказал он. – Хорошенько на них взгляни.
Это были ее трусы в свежих пятнах крови.
Для протокола: погода сегодня тяжелая и вредная, и жене твоей больно при каждом движении.
Доктор Туше только что ушел. Последние два часа он занимался тем, что обертывал ногу Мисти лоскутами стерильной ткани, промазывая их прозрачной акриловой смолой. Теперь ее нога, от щиколотки до промежности – одна сплошная фибергласовая шина. Повреждено колено, сказал доктор.
Питер, твоя жена – клуша.
Мисти – попросту клуша.
Она несет в столовую из кухни поднос с салатами «Уолдорф»[37] и внезапно обо что-то запинается. Прямо на пороге кухни ноги уходят из-под нее, и Мисти, поднос, тарелки с салатом «Уолдорф» – все это сломя голову летит на столик номер восемь.
Разумеется, вся столовая дружно вскакивает, чтоб посмотреть на Мисти, вывалянную в майонезе. Колено вроде цело, Раймон выходит из кухни и помогает Мисти встать. Однако доктор Туше говорит, что колено растянуто. Он пришел через час, после того, как Раймон и Полетта помогли ей подняться по лестнице в комнату. Доктор прикладывает к колену пузырь со льдом, а потом предлагает Мисти выбрать цвет шины: неоново-желтый, неоново-розовый или просто белый.
Доктор Туше примостился на корточках рядом с Мисти; та сидит на стуле с прямой спинкой, положив ногу на скамеечку. Доктор перемещает пузырь со льдом, ищет, нет ли опухоли.
И Мисти спрашивает его: это не вы заполняли свидетельство о смерти Хэрроу Уилмота?
Мисти спрашивает: вы не выписывали Питеру снотворное?
Доктор смотрит на нее пару секунд, потом вновь принимается замораживать ее ногу. Он говорит:
– Если вы не расслабитесь, можете больше никогда не встать.
Ее нога, судя по ощущениям, уже в порядке. Судя по виду, тоже. Для протокола: колено даже не болит.
– Вы в шоке, – говорит доктор Туше. Он принес с собой кейс – вместо черной докторской сумки. С такими кейсами ходят адвокаты. Или банкиры.
– Шина для профилактики, – говорит он. – Без шины вы будете носиться повсюду с этой полицейской ищейкой, и нога у вас никогда не заживет.
Какой маленький городишко – весь музей восковых фигур острова Уэйтенси шпионит за ней.
Раздается стук в дверь, в комнату входят Табби и Грейс. Табби говорит:
– Мам, мы тебе еще красок принесли.
В руках у нее – два пластиковых кулька.
Грейс говорит:
– Как она?
И доктор Туше говорит:
– Если в ближайшие три недели не выйдет из этой комнаты, то будет в порядке.
Он принимается обматывать колено марлей, слой за слоем, еще и еще.
Просто чтобы ты знал: когда Мисти вдруг очутилась на полу, когда люди бросились ей на помощь, когда ее тащили по лестнице, даже когда доктор щупал и сгибал ее колено, Мисти все спрашивала и спрашивала:
– Обо что я запнулась?
Там же ничего нет. Рядом с порогом кухни просто не обо что запнуться.
Упав, она вознесла хвалу Господу за то, что это случилось на работе. Пусть теперь попробуют ныть, что она отлынивает.
Грейс говорит:
– Можешь пошевелить пальцами?
Да, Мисти может. Просто не может до них достать.
Следующий этап: доктор накладывает на ногу полосы фибергласа.
Табби подходит, прикасается к огромному фибергласовому рулону, где-то внутри которого затерялась нога ее матери, и говорит:
– Можно я напишу свое имя на этой штуке?
– Завтра напишешь, пусть денек посохнет, – говорит доктор.
Перед Мисти ее прямая нога, которая весит, наверное, фунтов восемьдесят. Мисти кажется себе окаменелостью. Мухой в янтаре. Древней мумией. Это будет настоящая каторга, с шиной вместо ядра на цепи.
Забавно, когда твой разум пытается осмыслить хаос. Сейчас Мисти за это ужасно стыдно, но когда Раймон вышел из кухни, когда он подхватил ее рукой под мышку и поставил на ноги, она сказала:
– Ты ведь мне сделал подножку?
Он смахнул с ее волос салат «Уолдорф», ломтики яблок и тертый грецкий орех, и сказал:
– Como?[38]
То, что тебе непонятно, ты можешь понимать как угодно.
Дверь на кухню была настежь открыта, и пол у порога был вымыт и насухо вытерт.
Мисти сказала:
– Как я упала?
И Раймон пожал плечами и сказал:
– На твою culo.[39]
Все парни с кухни, стоявшие рядом, дружно заржали.
Сейчас она наверху, в своей комнате; ее нога запеленута в тяжелую белую pinata. Доктор Туше и Грейс поднимают Мисти за обе подмышки и тащат к кровати. Табби достает из кошелька пилюли из зеленых водорослей и ставит пузырек на тумбочку. Грейс выдергивает телефонный штепсель из розетки, сматывает провод и говорит:
– Тебе нужны тишина и покой.
Грейс говорит:
– Ты не смертельно больная, тебе просто прописана легкая арт-терапия.
И она начинает вынимать из кульков тюбики краски и кисточки и раскладывать их на туалетном столике.
Доктор достает из кейса шприц. Протирает холодным спиртом Мистину руку. Спасибо, что не сосок.
Ты чувствуешь это?
Доктор набирает в шприц жидкость из бутылочки и втыкает иголку в Мистину руку. Вынимает иголку и вручает Мисти ватный тампон, чтоб остановить кровотечение.
– Это поможет тебе уснуть, – говорит он.
Табби садится на край кровати и говорит:
– Тебе больно?
Нет, ни капельки. Нога в полном порядке. Укол был больнее.
Кольцо на Таббином пальце, искрящий зеленый перидот, – в нем отражается свет из окна. Под окном лежит половик, а под половиком – скопленные Мисти чаевые. Их билет домой, в Текумсе-лейк.
Грейс засовывает телефон в пустой пластиковый кулек, протягивает руку Табби и говорит:
– Пошли. Пусть твоя мама отдохнет.
Доктор Туше стоит у открытой двери и говорит:
– Грейс? Можно сказать вам пару слов, наедине?
Табби встает с кровати, Грейс наклоняется и шепчет ей что-то на ухо. Табби быстро кивает. У нее на шее – увесистое розовое колье из мерцающих стразов. Такое огромное, что наверняка Табби от него тяжело, как Мисти – от шины. Искрящийся жернов. Ядро на цепи, из мусорной бижутерии. Табби щелкает застежкой и несет колье к кровати, говоря:
– Подними голову.
Она обхватывает шею Мисти обеими руками и защелкивает колье.
Для протокола: Мисти не идиотка. Бедная Мисти Мэри Кляйнман знала, что кровь на ее трусах – не ее, а Питера. Но прямо сейчас, в это мгновение, она так рада, что не сделала аборт.
Не избавилась от твоей крови.
Почему Мисти сказала «да», когда ты спросил, пойдет ли она за тебя – ей неведомо. Почему мы делаем то, что мы делаем? Она уже растворяется в кровати. Каждый вдох-выдох медленнее, чем предыдущий. Подъемники ее бровей изо всех сил пытаются не дать глазам закрыться.
Табби подходит к мольберту и снимает с него планшет с чертежной бумагой. Несет планшет и угольный карандаш к кровати, кладет их на одеяло рядом с матерью и говорит:
– На случай, если тебя посетит вдохновение.
И Мисти, как в замедленной съемке, целует ее в лоб.
Между тобою, мной, колье и шиной: Мисти кажется себе пригвожденной к кровати. Бабочкой на булавке. Жертвенным животным. Отшельницей в келье.
Потом Грейс берет Табби за руку, и они выходят к доктору Туше, ждущему в коридоре. Дверь закрывается. Какая тишина… Мисти недоумевает: все ли в порядке со слухом? Но тут раздается тихий щелчок.
И Мисти зовет:
– Грейс?
Мисти зовет:
– Табби?
Как в замедленной съемке, Мисти говорит:
– Эй? Кто-нибудь?
Для протокола: они ее заперли.
Когда Мисти просыпается в первый раз после своего падения, у нее нет лобковых волос, а в мочевой пузырь введен катетер, змеящийся вниз по здоровой ноге к мешочку из прозрачного пластика, прикрепленному к ножке кровати. Катетер приклеен к коже полосками лейкопластыря.
Дорогой милый мой Питер, ты прекрасно знаешь, как это приятно.
Доктор Туше опять постарался.
Для протокола: если ты очухиваешься после наркоза с выбритым лобком и пластиковой трубкой, засунутой тебе во влагалище, то это еще не значит, что ты обязательно станешь настоящей художницей.
