помнили половину ночи, делясь отрывистыми впечатлениями. Трезвенников среди нас не было вообще. Даже Грач нарушил свой обет воздержания от интоксикаций и сожрал какой-то кислоты с Вано. В общем, вечеринка по всем мерками прошла на ура. Последующие два дня мы откисали, попивали пивко, жарили шашлыки, смотрели фильмы, курили гашиш и медленно разъезжались в Москву маленькими группками.
Разговоры в компании почти всегда сводились к наркотикам. Либо мы обсуждали, где намутить, либо делились впечатлениями от пережитого «кайфа»: скучного (как в дни обычной конопляной тупки) или безумного (когда в ход шла синтетика). Все действия, происшествия, вся жизнь с её радостями и печалями – всё вертелось вокруг властного божка – наркоты, но при этом все мы искренне верили, что не торчим, что с лёгкостью слезем, что «это нормально и все так делают».
– Пойми, – говорил мне Вано, затянувшись и передавая косяк дальше по кругу, – таким молодым, как сегодня вечером, ты не будешь уже никогда! – выдыхая дым – Я это у Паланика прочитал. Фраза понравилась, – откидываясь на спинку кресла-качалки, которое ухнуло в тёмную глубь комнаты и через секунду вынырнуло под свет тусклой лампы каминного зала на первом этаже, где мы протупили большую часть выходных.
– Да, Вань, ты прав, – задумчиво ответил я, не сводя взгляд с тлеющего конца косого.
– Не боись, достанется тебе, достанется! – Ваня поймал мой нетерпеливый взгляд и со смешком ткнул кулаком в плечо в момент, когда кресло прилетело под электрические лучи и снова исчезло в темноте.
Косяк шёл по рукам, кресло скрипело, в камине потрескивал огонь. Всё первое число мы травкой и виски с колой глушили дерьмовое настроение, оставленное нам в память о прошедшей ночи, девчонки бухали любимую текилу, заедая её лимоном и морща носики. Алкоголь пился как вода. Тогда я ещё не знал, что такое качели, и как плохо бывает после трипа. Я не чувствовал ничего, кроме лёгкой усталости и задумчивости, в которой прошли все последующие дни.
Задумчивость эта сеяла странные мысли и чувства. Я всё пытался собрать их в одно целое, понятное для себя явление, но у меня совершенно ничего не получалось. Край моего взгляда всегда касался Аси, оказывающейся то там, то здесь в поле зрения. Я насильно прятал этот взгляд в страхе, что она обнаружит, как бесстыдно он останавливается на её круглых плечах и рыжих, как огонь, волосах; изгибе её локтя, испещрённого тонкими полосками, словно мятая папиросная бумага; её крупных бёдрах. Детали её внешности, вроде бы такие привычные, вдруг цепляли меня, как рыболовный крючок, и я всем нутром трепыхался, стараясь отцепиться, не задерживаться на притягательных образах слишком уж долго (не дольше десятой доли секунды, чтобы никто не заметил).
Но больше всего меня беспокоила досада, которую я смутно чувствовал каждый раз, когда Ася оказывалась рядом с Ваней. А оказывалась она часто. Между ними проскальзывало нечто зыбкое, едва заметное, но всякий раз бросающееся в глаза и почему-то колющее меня. Вот он невзначай коснулся её локтя, когда она пробиралась мимо него через ребят; вот он именно её попросил подать пепельницу; она сделал ему чай… Мелочи, которые я отчётливо вылавливал из общей суматохи, и они волновали меня куда больше, чем случайные образы её плавных черт.
В ночь с первого на второе все разошлись спать, когда уже светало. Я поднялся на мансарду, долго елозил на том же матрасе, на котором прошлой ночью лежал с Асей, и никак не мог смириться с тем, что он неприятно пах резиной и наэлектризовывал волосы (вчера я этого не заметил). В комнате было душно, но стоило скинуть одеяло, и я тут же замерзал от струящегося по полу сквозняка. Одеяло, принесённое мне из чулана, было старым, залежавшимся, от него веяло сыростью, а утренний свет, проникший через узкие отверстия в потолке, наполнил комнату холодом. Спустя полчаса терзаний я обнаружил, что меня мучает жажда, и, возможно, утолив её, мне наконец удастся избавиться от неприятных мыслей и заснуть. Пришлось вновь натянуть джинсы и спуститься на кухню.
Лестница, соединяющая все этажи дома, брала начало в прихожей, и попасть на кухню можно было только лишь минуя арку, ведущую из прихожей в зал. Ещё издалека я почувствовал чьё-то присутствие в зале: в камине до сих пор потрескивали угли, слышались шорохи и бормотание приглушённого телевизора. Внутри меня всё съёжилось, словно я наперёд знал, кого там обнаружу, и я попытался как можно быстрее пройти мимо злополучной арки, чтобы не смотреть в зал, но одной секунды было достаточно, чтобы увиденное впечаталось в память на все последующие дни: она – прильнувшая спиной к его боку, и он – широко раскинувший руки на спинке белого кожаного дивана.
«Это ни о чём не говорит!» – сказал голос в моей голове. «Они курят один косяк на двоих!» – возразил другой голос. «И что? Мы курили один косяк на всех!» – «Да, но она лежит на нём. Они практически обнимаются. Посмотри на его довольное лицо!» – «Они друзья с детства!» – «Она рылась в его телефоне, пока её стоял на зарядке». И как я сумел разглядеть все эти мелочи за чёртову долю секунды?! «Всё так безобидно!» – «Но…» Голоса в моей голове никак не успокаивались.
Но… в их расслабленной позе, в отсутствии страсти, в тихом, безмолвном комфорте физической близости было что-то очень весомое. Такое, какое бывает между людьми спустя много лет супружества. Я как можно тише открыл кран фильтра и целую вечность наливал воду в стакан, прислушиваясь к тому, что происходит в зале. Но там ничего не происходило. На обратном пути Ваня меня окликнул, я ответил неуверенной улыбкой и поднял стакан воды над головой, объясняя причину своего появления, словно извиняясь за то, что потревожил их. «А-а-а, – протянул Ваня. – Ну, спокойной ночи, брат». «Бра-а-а-ат», – язвительно передразнил голос в моей голове, другой голос шикнул на него, а я лишь ещё раз неуверенно улыбнулся и почти бегом вскочил на мансарду, расплескав полстакана.
Я ворочался ещё больше, стараясь отогнать ужасное чувство, сковавшее меня с того самого момента, как я увидел их на диване: «Он твой брат! Да ладно, тебе-то какое дело? Подумаешь, они дружат с детства, это нормально! Они наверняка всегда так общались, просто тебе было всё равно! Да забей, это просто отхода после экстази, через неделю ничего этого не будет!» Я придумывал всё новые и новые доводы, приняв которые я наконец смог бы заснуть. Не помогало. Только спустя полтора часа мысли наконец начали путаться, и я провалился в тревожный сон, в котором Ася с Ваней лежали под вонючим одеялом,
