– Смотри, – сказал Жюльен. – «Новая форма тюбика обеспечивает максимально устойчивое вертикальное положение». Стояк, одним словом.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
Потом оба уставились на картинку с изображением Твити.
Потом опять посмотрели друг другу в глаза.
Я сказала:
– Давай сразу к делу. Сексуальная ориентация птички Твити: гетеро или гомо?
– Он явный гомик. Ну, или кастрат.
– Жюльен, мы даже еще не решили, кто это: девочка или мальчик?
– Кстати, да. Я всегда думал, что Твити – мальчик. Но теперь, когда ты задала вопрос в лоб, я уже сомневаюсь… Скорее всего транссексуал. Или транссексуалка. Из девочек – в мальчики. Да, наверное. У птиц бывает гендерная дисфория?
– Тогда это первый известный случай. Кстати, а Твити – это какая птица?
– Канарейка?
– Ну да, канарейка… если ты переборщишь с мескалином
– Твити явно страдает гидроцефалией. И этот голосок… Жюльен попытался изобразить птичку Твити, и это было
ужасно.
Я сказала:
– В общем, зловещее существо эта птичка.
Мы снова уставились на этот несчастный тюбик зубной пасты. Потом Жюльен сказал:
– В случае с Твити вопросы половой принадлежности и сексуальности вообще неуместны. Потому что представить, как он… как она занимается сексом – это выше человеческих сил.
– Извращенным разнузданным сексом.
– С игрушками.
Это был очень душевный момент. Момент, когда образуется духовная связь. Мы вернулись на кухню и прикончили оставшееся вино из одуванчиков, после чего Жюльен начал рассказывать о «Космическом линкоре «Томато», культовом японском научно-фантастическом сериале, от которого он без ума. Я вроде как слушала, но не вникала, а просто сидела и глядела в пространство остекленевшими глазами. Потом Жюльен принялся говорить о каком-то онлайновом виртуальном мире, на который он крепко подсел. Он говорил, говорил, говорил, а я пьянела все больше и больше. Я давненько так не напивалась, и это было прикольно.
Как передать мою горечь при мысли о необходимости так скоро расстаться с Андреа? Как передать огорчение об упущенных радостях плоти? И как передать потрясение, которое я испытал, узнав, что все Крейги принимают солон? У меня просто нет слов. Я выпрыгнул из окна на втором этаже и неловко упал в куст засохшей магнолии. Мне повезло: под кустом валялась наполовину сдутая игрушка с рекламой мексиканского пива. На нее-то я и приземлился. Сквозь освещенные окна мне было видно, что толпа не-Крейгов уже ворвалась в дом. А приближавшийся рев сирен и грохот вертолетов подсказывал, что мое положение с каждой секундой становилось все более рискованным. Я бросился в рощу позади дома, чтобы укрыться среди деревьев. Странно, но этот лес почему-то напомнил мне парк Гомаранкадевела в Тринкомали во время ежегодного фестиваля мангустов.
К счастью, я очень выносливый и быстроногий, так что уже через пару часов я вышел к шоссе №71, федеральной автостраде, которая – я это знаю из Google Maps – начинается в Луисвилле, штат Кентукки, на знаменитой развязке «Спагетта-Джанкшн» и заканчивается в двадцати милях к югу от Цинциннати. Кентукки – новая цель.
Это была замечательная прогулка. Поздняя ночь. На шоссе – ни единой машины. Я шел прямо посередине полосы обгона, чувствуя, как трава, пробивавшаяся сквозь мостовую, шелестит о штанины моих джинсов. Вдали промелькнул силуэт оленя. И еще я два раза услышал сверчков. Во мне поселилось радостное ошуищение, что вот теперь я действительно в Америке, в настоящей Америке, а время, что я провел с Крейгами, – это просто тяжелый и бестолковый сон. Из тех, которые снятся после того, как объешься чего-нибудь жирного и невкусного. Например, пресного рагу, приготовленного бесталанной женой Хемеша.
Меня донимали тревожные мысли. В кои-то веки я решился нарушить все правила и пойти по кривой дорожке, и что получилось в итоге’ Какие еще неприятности ждут меня в этой связи? Что мне делать? Куда идти? Но такие решения не принимаются с ходу Сначала надо как следует выспаться, а потом уже думать – на свежую голову. Я сошел на обочину, лег прямо на землю, в траву, и мгновенно заснул. Меня разбудило яркое солнце в сочетании с достаточно сильным дождем – странное, кстати сказать, сочетание, – и резкий щелчок затвора винтовки у меня над ухом.
– Подъем, Спящая ячейка*!
– Прошу прощения, сэр, но вы меня с кем-то путаете. Меня зовут Ардж Ветаранаяна. Но все называют меня Апу.
* «Спящая ячейка» (Sleeper Cell) – американский телесериал о борьбе с терроризмом. Главный герой сериала, агент ФБР, работающий под прикрытием, внедряется в Исламистскую террористическую группировку, действующая на территории США.
– Острим, значит?Шуточки шутим? – Он ткнул меня в грудь дулом винтовки Это был крупный мужчина с лицом, похожим на дыню, только не желтую, а розовую. – Ребята, сюда! Я нашел его! – К нам подошло еще несколько человек. – Ну, если ты Апу, то я – шеф Клэнси Виггам, здешний шериф. Хороший сегодня денек для террора, да, Спящая ячейка?
– Почему вы меня называете Спящей ячейкой? Что за странное прозвище? И я никакой не Спящая ячейка. Я совершенно другой человек.
– Ладно, мистер Ячейка… выбирайте, что вам больше нравится: северная башня или южная?
– Прошу прошении?
Шеф Виггам продолжал оскорблять меня, сыпля абсурдными обвинениями и брызжа слюной, а его подчиненные деловито надели на меня наручники и затолкали на заднее сиденье машины шерифа – совершенно «убитого» седана, даже похуже, чем колымаги пиратских таксистов у нас в Шри-Ланке. Внутри пахло дешевым одеколоном и парами бензина. В общем, нельзя сказать, что поездка была приятной. Хотя, когда мы проехали мимо полицейского участка, меня разобрало любопытство. Я-то думал, меня повезут прямиком в участок. Но, похоже, мы ехали куда-то еще. В конце концов мы добрались до квартала частных домов, который когда-то был модным и процветающим, а теперь явно пришел в упадок. Многие дома стояли заколоченными, окна были закрыты фанерой, и повсюду висели таблички «Посторонним вход воспрещен».
Мы подъехали к дому, чьи обитатели все еще не оставляли попыток принадлежать к среднему классу. Аккуратно постриженный газончик на переднем дворе. Отмытая дочиста пластиковая садовая мебель из тех, которые обычно отрыгивает цунами. Меня накрыло волной ностальгии, но мне не дали проникнуться всеми оттенками этого чувства: меня грубо выпихнули из машины, провели в дом и затолкали в какую-то комнату.
– В общем, так, Спящая ячейка. Сиди и не рыпайся. Даже не шевелись, пока тебе не разрешат. Все понятно?
И меня заперли в этой комнате с решеткой на окне. Вид из окна открывался унылый: задний двор, густо заросший чертополохом, и пара насквозь проржавевших автосаней. На обоях были нарисованы герои детских стихов и сказок. В углу стояла корзина с ароматической смесью из сухих лепестков – популярный сезонный аксессуар, который обычно заказывают в декабре вместе со свитерами, украшенными рождественскими и святочными мотивами.
Кроме решетки на окне, все указывало на то, что это – детская. Но при этом она не ощущалась, как комната для ребенка. Такую комнату мог бы сделать себе взрослый, желавший отгородиться от реального мира – сделать вид, что этого мира как бы и не существует, – и отчаянно мечтавший о детях, которых у него никогда не будет. Честно сказать, эта комната меня угнетала. В ней все говорило о бессмысленной вере в несбыточное волшебство.
Я подошел к запертой двери и крикнул:
– Джентльмены? Вы меня слышите? Вы не могли бы дать мне поесть? И попить! Хотя бы чашечку кофе?
С той стороны раздался звук тяжелых шагов, приближающихся к двери, и голос шерифа прогрохотал, точно гром:
– Кофе? Я кто, по-твоему? Скрудж, блядь, Макдак? Низложенный принц Нигерии? Может, тебе еще подать гусиный паштет и воздушный бисквит?
Он ушел, давясь от смеха.
Я вздохнул и подумал, что со мной явно что-то не так. В последнее время я вечно оказываюсь в каких-то странных комнатах, и ничем хорошим это не кончается. Я снял рубашку и принялся рассматривать синяк у себя на груди, по размерам и форме напоминавший большой огурец. И вот тут приключилось странное: у меня вдруг возникло четкое ощущение, что я вышел из собственного тела – или как будто оно разделилось надвое, подобно амебе, – и новый я воспарил к потолку, глядя сверху на старого меня, сидящего на краешке кровати. Я просочился сквозь потолок и крышу и поднялся над полями Огайо, как бесшумный невидимый вертолет. Я поднимался все выше и выше – за пределы земной атмосферы, в открытый космос. Я повернулся взглянуть на солнце, и оно меня не ослепило. Я смотрел на него в благоговейном восторге, преисполненный понимания, что жизнь на Земле – такая хрупкая и нежная – всем обязана солнцу. А потом я отвернулся от солнца, посмотрел на вселенную и содрогнулся: она была необозримо огромной и безгранично пустой. Я подумал о нашей Земле, об этом крошечном космическом камушке, что вращается вокруг звезды спектрального класса G2V. И на этом крошечном камушке есть жизнь! Но даже в масштабах планеты ее – этой жизни – так мало. А в масштабах вселенной… Я смотрел на нашу планету и думал: «Как это прекрасно, что мне посчастливилось оказаться среди тех немногих молекул во всей необъятной вселенной, которым позволено испытать это чудо под названием жизнь! Бессчетные звезды, галактики, черные дыры… а жизнь существует только на Земле!»
