Я попыталась припомнить события прошлой ночи, и они показались мне такими далекими, как утренник в детском саду, просто незначительными в сравнении с большим делом, которым занимается Гвидо. Я вспомнила компанию литерных с их улыбками, размером с тоннель под МКАДом. Такие прекрасные и наивные дети! Играют в свою увлекательную игру. Но разве это – жизнь? Они придумали чудесный мир и пытаются скрыться в нем от реальности. Я уже люблю их. Ведь того, что у нас случилось, не отменить, оно уже ворвалось в мое сердце, стало частью меня. И поэтому я искренне тревожусь о том, что в их непридуманной жизни когда-нибудь наступит это пасмурное ноябрьское утро. Мне будет плохо, если будет плохо им. Честно… Вчера вечером в питерской гостинице они целый час так трогательно оправдывались в своих розыгрышах по отношению ко мне. Илона, Никита, Лютый, Сандро, Мик, Анка и, конечно, Слава… Я дулась и пыхтела, как старая жаба. И даже когда перестала обижаться на них, еще немного поизображала оскорбленную невинность. Просто чтобы не думали, что со мной можно вот так запросто… Типа – творили что им вздумается, проверяли меня лакмусовыми бумажками, тестировали, а потом извинились, улыбнулись – и я сразу завиляю хвостом. Скажу: «Ок. Проехали. Мир. Дружба. Кто нальет мне текилы?» Я, между прочим, – народная артистка, будущая звезда сцены. С этим нужно считаться… А потом… Потом я проглотила голубую таблетку с выбитым на ней плавником дельфина. Слава дал мне… Он сказал, что это успокаивающее с поливитаминами. Остальные долго смеялись. И я, конечно, не успокоилась. Ну, что поделать – подыграла им немного, пусть забавятся… Что я, совсем, что ли, деревенская простушка, чтобы не отличить поливитамины от экстази? Но они так заразительно радовались, разыгрывая меня… Славка, конечно, за это еще получит! Через несколько минут, показавшихся мне чехардой новогодних конфети в морозном воздухе, я любила всех, кто был в комнате, как своих самых родных… Они вдруг стали очень близкими мне. Анка, худющая, как провод канатоходца, с такими огромными глазищами, схватила меня за руку и потащила в ванную с криком: «Я – твой личный имиджмейкер. Сейчас скроим из тебя femme fatale».
– А почему Анка, а не Аня? – ляпнула я, не подумав.
– Потому что скорострельней пулеметчиц не бывает, – с хохотом ответил Мик.
Ванная комната в той гостинице огромная. Джакузи, унитаз, биде, умывальник, а между ними – хоть сальто крути! Пока Анка колдовала над моей прической своими длинными пальцами, источающими запах мандаринов, пока подбирала сочетания тонов и полутонов для моей юной кожи, она рассказала литерную легенду. Конечно, под видом истории своей семьи. У них так принято.
Анка рассказала, что ее предки ведут свой род от древнеримского патриция Постума, того самого, с которым состоял в переписке прославленный философ того времени Агритум. Часть этой переписки афористично и емко выразил в известном стихотворении поэт Иосиф Бродский:
«Смена красок этих трогательней, Постум, чем наряда перемена у подруги…»
Начали с волос. Анка превратила с помощью, как она выразилась, «колдовства и коварства» мои блекло-рыжеватые локоны в огненно-рассыпчатые струи, как у Милы Йовович в «Пятом элементе». «Во-первых, оттеняют белизну шеи, – объяснила она свое решение, – во-вторых, выполняют важную стратегическую задачу – отвлечь, завлечь, ошеломить! А в-третьих…» «Что в-третьих?» – переспросила я. «Дефицит подсолнухов в городе, вот что в-третьих!»
Постум начинал легионером под командованием Тулиния-младшего. Быстро дослужился до центуриона, сжег в походах пятнадцать галльских деревень, был искусан волчицей в лесах восточных провинций, но выжил. Ему удалось прославиться и стать героем в той войне. Решением сената в награду Постуму дали поместье на южной оконечности капитолийского холма, триста рабов и двести тысяч сестерциев. В те времена умели награждать героев. Тогда не скупились…
Глаза… Анка задумчиво погипнотизировала меня своим расфокусированным взглядом. «Как ты думаешь, какого цвета мои глаза?» – наконец спросила она. Я долго пыталась определить цвет. Наконец сдалась: «Не знаю. Что-то среднее между красным и коричневым». «Почти угадала», – Анка жестом фокусника вытащила коробочку и раскрыла ее передо мной. «Вот мой личный тренд – линзы-хамелеоны. Ты никогда не скажешь, какого они цвета… всегда что-то между…» Она поставила мне между голубым и перламутровым. «Волнующие цвета… Глядя в них, вспоминаются океаны, попугаи… и первые поцелуи».
Несколько лет спустя Постуму удалось баллотироваться в сенат. Он не раз принимал участие в лобби земельного закона. И первым из сенаторов вслух предложил ограничиться тюремным заключением для членов секты христиан, а то и вовсе прекратить их преследование. Его выступления не у всех пользовались успехом. Конечно, он нажил врагов. Пару раз на него даже покушались, однако неудачно.
Губы поднимали, рот открывали. «С твоими зубами, – рассуждала Анка, – необходимо быть Гуинпленом. Читала Гюго? – я отрицательно помотала головой. „Человек, который смеется“! – Анка болтала, не переставая колдовать кисточкой и карандашом одновременно, будто Рубенс стал сороконожкой и решил написать картину всеми имеющимися в его распоряжении средствами, – ты должна производить впечатление человека, который ни на минуту не перестает улыбаться! У тебя это – в природе! Представляешь, как здорово: впадаешь в депрессию, бродишь понурая по улицам, а люди смотрят и завидуют – как это ей удается все время улыбаться? Ух! Почему так происходит – мы вечно озабочены, придавлены, а она – счастлива?»
Постума постигла жестокая участь. Нерон обвинил его в пособничестве христианам и распорядился скормить львам. Львы облизнулись. Постум зажмурился. Что дальше? А дальше – как в романах о героической античности… Его верная гетера Сулита с маленьким сыном бежала в Грецию, а оттуда, морем, – в Тавриду.
«Аксессуар… Нужен простой магический аксессуар, – бормотала Анка, разглядывая меня со всех сторон. – Чтобы добить… чтобы – вповалку! Чуешь ветер?»
На ее лице отражалась мучительная неудовлетворенность художника своим произведением. Когда до статуса шедевра не хватает всего-то одного маленького штриха. Но вот чтобы сделать этот штрих, нужно быть гением. Мучительно, мучительно… «Я поняла. Кровь. Необходим натурализм. Нужна кровь. – Анка тяжело вздохнула, – ты мне доверяешь, зубастая Белка?» Я согласно покивала головой. «Тогда закрой глаза». Я послушалась. Через несколько секунд мне пришлось вздрогнуть от укуса в шею, будто по ней провели травинкой осоки. Вскрикнув, я открыла глаза. Анка стояла подбоченясь, с довольной усмешкой, в руке ее поблескивала опасная бритва. «Это еще зачем?» – возмущено воскликнула я. «Перфэ-э-эктный аксессуар, – протянула Анка, промакивая мою шею тампоном, – выглядит оч-чень инфэрна-а-ально! Шарман! Лучший аксессуар на все сезоны – кровь. Теперь ты – совсем как настоящая. – Она поднесла мне зеркальце. На шее, чуть выше ключицы кровоточили две узкие рубиновые полоски, удачно гармонируя с цветом волос. – Только не забывай обновлять аксессуар! – напомнила Анка, – клянусь, действует лучше любых бриллиантов!»
Сулита слишком боялась преследований Нерона, поэтому постаралась уехать как можно дальше от границ империи. Из Тавриды она, подкупив тамошнего наместника, с маленьким Марком Агритумом перебралась вглубь материка, в просторные степи, где кочевали мирные бородатые скотоводы. Сулита вышла замуж за одного из них и вырастила сына, который в свою очередь женился на дочке вождя соседнего племени и стал отличным воином, как когда-то его отец. С тех пор род их не прекращается вот уже полторы тысячи лет, Анка – не единственный ребенок в своем поколении. У нее есть брат Лев, старше на семь лет, с вирусом герпеса и со смертельной зависимостью от телевизора, который он потребляет вкупе со спагетти-карбонара.
Когда Анка вытолкнула меня из ванной на всеобщее обозрение, раздались свистки и аплодисменты.
– Кончай впаривать людям мусор! Открывай салон красоты! – заорал Никита, остальные подхватили.
– Оценили работку? – вызывающе бросила Анка компании и принялась крутить меня во все стороны, – настоящая вышла героиня! Ух! Ты ведь не подведешь меня? – она заглянула в мои глаза, которые сегодня были полностью произведением ее искусства, – ты ведь станешь героиней? Ты совершишь подвиги? Тебя не придется звать на помощь?
Вот такая она, Анка. Высокая, красивая, умная, талантливая, жонглирующая певучими словечками… «Инфэрна-а-ально», «Перфэ-э-ктно»… Зато я – голос девичьего счастья и будущая народная любимица. Съели?
В соседней комнате звучит Muse «Muscle museum». Бодрит.
Наш первый хит получился в шелках. «В шелках». «В шелка-а-ах». Так называлась эта песня, которую Гвидо притащил в студию вместе с композитором Андрюшей. Розовощекий, упитанный херувимчик, комично затянутый в коричневые кожаные джинсы по моде прошлого века, Андрюша наиграл на антикварном хаммонд-органе зажигательную мелодию, распевая ее на «ля-ля-ля». И только в одном месте, которое он обозвал боксерским словечком «хук», Андрюша пропел «в шелка-а-ах, в ше-е-е-елках».
