в банном домике творилось что-то невообразимое. Я плохо различал детали происходящего, помню орущую музыку, душевую кабину в предбаннике и то, что парни протянули шланг прямо в дверной проём холла, включили ледяную воду и с диким смехом поливали девок. Помню, что пол весь был в воде настолько, что тапки насквозь промокли, и мы начали ими кидаться, а потом в ход пошли банные колпаки, мокрые полотенца…в конце концов кто-то смахнул со стола бутылку виски. Та вдребезги разлетелась, пацаны бросились собирать стёкла голыми руками, но так как мы были вусмерть пьяные, порезались почти все. Сухарь умудрился раскроить руку выше запястья, задев артерию так, что кровь начала хлестать из руки, точно как в «Убить Билла». Струи алой крови брызгали чуть ли не на метр, поднялась паника, девчонки визжали, что надо вызывать скорую, но кто-то из парней спохватился и крепко перевязал руку над раной чьей-то сухой футболкой, разорванной для этого дела на лоскуты, велев Глебу держать её над головой на спинке дивана, куда усадили скулящего от страха парня.
После этого мы немного очнулись и поняли, что воды действительно много, она продолжает прибывать. Оказалось, что в навороченной душевой (с разными режимами, светомузыкой и гидромассажем) снесли смеситель, вода перетекла уже через порог на улицу, за приоткрытую дверь, где стекала по ступенькам, мгновенно леденея от мороза. Никто не мог остановить её, пока Ваня, знакомый с делами хозяйственными, не догадался в принципе перекрыть всю воду на участке, побежав в одном халате и резиновых тапках по снегу, с плачущей от отчаяния Асей в главный дом.
Следующее утро мы встретили с больными головами, пустыми желудками, усталостью и чувством вины перед Асей за то, что вчера перегнули палку. Вода в доме до сих пор была перекрыта, никто не мог даже почистить зубы, но все потихоньку подтягивались на кухню в поисках чего-нибудь съестного и жидкого (к счастью, на кухне стояли пятилитровки с пресной водой, а в холодильнике остались соки, газировка и пиво). К полудню собрались все, кроме Рыжего, Глеба (скорую мы так и не вызвали, лишь перевязали рану бинтом) и Вани. Аси тоже не было. Она спустилась только в час дня, хмуро на всех глянула, достала из холодильника масло, сыр и начала резать хлеб на бутерброды. На кухне повисло тягостное молчание.
– Да-а-а… –протянул Родя. – Что-то мы вчера «борщанули», – и усмехнулся себе под нос. – Аськ… – Ася не подняла глаз. – А-а-а-ась? Ну не обижайся, слышь. Ну переборщили, да. Но всё же хорошо закончилось! – он постарался сказать последнее как можно более убедительно и весело.
– Это я ещё в баню не ходила, – пробурчала она.
В этот момент на кухню зашёл Ваня в помятом белом поло и домашних шортах, видимо, он слышал конец разговора:
– Аськ, где у тебя инструменты? Давай я попробую посмотреть, что там с душем? – он подошёл к ней, обнял, поцеловав в рыжую макушку. – Не переживай. Всё будет хорошо! Я точно тебе говорю!
Сколько бы мы не встречались у Димаса зимой, с Нового года я не замечал, чтобы между ними что-то было, но этот дружеский поцелуй в макушку вновь окунул меня в былое, подзабытое уже ощущение ледяного ступора и неприязни к другу и к самому себе за это чувство.
Он заботливо доделал за неё бутерброды, подал их, сел рядом, коротко приобнял за плечо и приободрил: «Не переживай, Аськ, правда, ща покушаем, и я пойду посмотрю, что там со смесителем. Всё хорошо будет, я шарю в таких делах». И действительно, быстро умяв простенький завтрак, он натянул тулуп Аськиного деда, обул его резиновые валенки по колено, взял чашку с недопитым чаем и отправился в остывший за ночь домик, где проторчал без малого часа три.
Аська периодически бегала к нему проведать обстановку. Выяснилось, что помимо смесителя сломан был ещё подлокотник у кресла и в одном месте оторвана прикрученная к стене вешалка. В общем, Ваня всё это починил как мог и вернулся к нам с сияющим лицом победителя. Ася сразу повеселела и сменила свой праведный гнев на благосклонность, разрешив нам остаться ещё на одну ночь.
* * *
Утро медленно переползло в день, март тоскливо скулил за окном, один фильм сменял другой, косяки летали по кругу, наполняя гостиную на первом этаже острым запахом горящей соломы. Запасы спиртного и съестного час за часом иссякали, и к вечеру провизии в доме не осталось. Спохватились мы поздно, за полтора часа до закрытия близлежащего супермаркета, и, в судорожных попытках составить хоть какой-то список продуктов и скинуться кто сколько может, выяснилось, что у многих пропали деньги.
«Пять тысяч было», – недоумённо пролепетала Ася, глядя в чёрную пасть кошелька, разинутую в беззубой улыбке. У кого пропала тысяча, у кого три, у кого пятьсот рублей, у кого телефон. Все всполошились, начали суетиться, бегать по дому, проверять свои карманы, в то время как стрелки продолжали свой стремительный ход к отметке, после которой мы могли бы остаться ни с чем.
«Ребят, ребят! – прогорланил Ваня, привлекая всеобщее внимание и призывая к минутному порядку. – Давайте потом разберёмся! Ща магаз закроется, и чё мы будем делать? Давайте мне сюда кто сколько может! Поедем, купим всё, добавим со своих, потом отдадите! Лёх, поехали на твоей? Сань, Зах, поехали, поможете». Жалкие сотенки и полтиннички перетекали изо всех карманов в общую копилку, и через пятнадцать минут Рыжий вдавил педаль в пол, брызнув из-под колёс талой серой жижей.
Спустя час парни ввалились с двумя не слишком большими пакетами, набитыми в основном пивом и чипсами, и с порога начали катить на Бухаря:
– Глеб, ты деньги спи**ил? – сразу в лоб начал Ваня.
– Я? Да чё я-то сразу?
– А кто?
–Да кто угодно! Почему я?!
– Да потому, что эти фокусы как раз в твоём стиле! Слышь, признавайся, а то хуже будет!
– Да от**бись от меня! Почему я-то?! – взвизгнул Бухарик, негодуя от свалившейся на него громады несправедливости.
– Не ты, говоришь? Тогда давай сюда свою сумку и куртку, выворачивай карманы!
Грозная уверенность пацанов в его виновности быстро разошлась по всей толпе (как и в любой толпе, извечно готовой подхватить и разделить всякое удобное ей настроение), и каждый считал своим долгом поддакнуть: «Да-да, давай, давай!» Бухарю ничего не оставалось, как повиноваться натиску людей, обступивших его со всех сторон, и под пристальным унизительным надзором пойти наверх за сумкой, спуститься вниз к куртке, вывернуть карманы и предоставить все возможные доказательства своей невиновности.
И правда пусто. «Вот видите!» – зло огрызнулся он, когда досмотр закончился, и победоносно скрестил руки на груди. «Ну тогда я не знаю!» – развёл руками Ваня
