Жаслен собрался с духом, чтобы ответить отрицательно, – нет, это работа судьи при содействии коллегии присяжных. Этот тип был бы безжалостным присяжным, подумал он.
– Не забывайте о разделении властей, – возразил он, – это один из основных принципов нашей Конституции.
Джед быстро кивнул, показывая, что понял, но считает это частностью. Жаслен собрался было пуститься в дискуссию о смертной казни, без всяких на то причин, а так, поболтать, но потом отказался от своей затеи; нет, ему решительно не удавалось разобраться в этом человеке. И снова воцарилось молчание.
– Я поехал с вами, – заговорил Джед, – еще и по иным, более личным соображениям. Я хочу, чтобы убийца Уэльбека был найден и понес наказание. Для меня это очень важно.
– Но вы же не были так уж близки…
Джед что-то буркнул с горечью, и Жаслен понял, что, сам того не желая, задел его за живое. В нескольких метрах от них с тарелкой жареной картошки продефилировал полный мужчина в скучном сером костюме. У него был вид дошедшего до ручки торгового агента. Прежде чем сесть, он приложил руку к груди и так постоял несколько секунд, видимо боясь, что его вот-вот сразит сердечный приступ.
– Мир ничтожен, – сказал наконец Джед. – И тот, кто совершил это убийство, усугубил ничтожность мира.
Приехав в Супп (так называлась деревня, где писатель прожил свои последние часы), они оба одновременно подумали, что здесь все осталось по-прежнему. А чему тут, собственно, меняться: деревня, словно застыв в удобном положении бесспорной туристической достопримечательности, могла бы столетиями пребывать в этом качестве, приобретая разве что некоторые элементы современных бытовых удобств в виде интернет-терминалов и оборудованных автостоянок, – если, конечно, некая разумная сущность будет все это поддерживать, защищая от враждебной стихии и губительной ненасытности растений.
Деревня была по-прежнему пустынна, безмятежно и, можно сказать, структурно пустынна. Точно так выглядел бы мир, подумал Джед, после взрыва межгалактической нейтронной бомбы. Пришельцы, высадившись на тихих отреставрированных улочках поселка, любовались бы его немудрящей красотой. Если бы оным пришельцам оказалось не чуждо эстетическое чувство, пусть самое примитивное, они быстро сообразили бы, что за всем этим следует ухаживать, и приступили бы к необходимым работам; это допущение успокаивало и звучало вполне правдоподобно.
Жаслен аккуратно припарковал свой «мерседес» перед длинным домом. Джед вышел и, поежившись от холода, вспомнил свое первое посещение и пса, который радостно скакал вокруг него, но, вообразив отрубленную голову пса и отрубленную голову его хозяина, тут же осознал всю чудовищность преступления и мимолетно пожалел, что приехал, но взял себя в руки, потому что хотел быть полезным, всю свою жизнь он хотел быть полезным, и, с тех пор как он разбогател, это желание только усилилось. И вот сейчас ему подвернулась возможность быть полезным, ну да, он мог помочь поймать и устранить убийцу, он мог, кроме всего прочего, помочь мрачному и отчаявшемуся пожилому полицейскому, который с обеспокоенным видом стоял рядом с ним, пока он сам, замерев в зимнем свете, пытался совладать с дыханием.
Отлично они тут все отдраили, не мог не признать Жаслен, входя в гостиную, и представил себе, как его коллеги собирают, по одному, фрагменты тела, разбросанные по месту преступления. На ковролине не осталось даже следов крови, лишь в нескольких местах белели протертые пятна. А так дом тоже совсем не изменился, он сразу заметил, что вся мебель стоит на своих местах. Жаслен сел на диван, стараясь не смотреть на Джеда. Свидетеля надо оставить в покое, не тормозить его спонтанные реакции, не сдерживать его эмоции и интуитивные догадки, если таковые возникнут, и быть полностью в его распоряжении, чтобы и он, в свою очередь, смог ответить тем же.
И точно, Джед направился в одну из комнат, судя по всему, намереваясь обойти весь дом. Жаслен пожалел, что не взял с собой Фербера: тот был чутким человеком, чутким полицейским, он бы уж сообразил, как подступиться к художнику, тогда как он сам – всего-навсего обычный служака не первой молодости, страстно любящий свою стареющую жену и песика-импотента.
Джед продолжал бродить из комнаты в комнату, неизменно возвращаясь в гостиную и уходя с головой в изучение книг на полках, подбор которых удивил и впечатлил его даже больше, чем в первый раз. Потом он остановился перед Жасленом, тот почему-то вздрогнул и тут же вскочил.
При этом в позе Джеда не было ровным счетом ничего тревожного; он стоял сцепив руки за спиной, как школьник, вызванный к доске.
– Исчезла моя картина, – сказал он наконец.
– Ваша картина? Какая картина? – лихорадочно спросил Жаслен, отдавая себе отчет, что ему следовало бы знать какая, ему следовало бы по идее это знать, нет, он явно уже мышей не ловит. Его трясло, как в ознобе, возможно, у него начинался грипп или еще что похлеще.
– Я написал его портрет. И подарил ему. Его нет. Жаслен не сразу осознал эту информацию, шарики и ролики в его мозгу крутились на малых оборотах, ему становилось все хуже и хуже, он смертельно устал, это дело выпило из него все соки, и ему понадобилось невероятное количество времени, чтобы задать самый важный и единственно верный вопрос:
– Он дорого стоил?
– Да, немало, – ответил Джед.
– Сколько?
Джед задумался, прежде чем ответить:
– В настоящий момент цены на меня растут, хотя и не очень быстро. Полагаю, девятьсот тысяч евро.
– Что? Что вы сказали? – Жаслен почти кричал.
– Девятьсот тысяч евро.
Жаслен рухнул обратно на диван и застыл в полной прострации, время от времени бормоча что-то неразборчивое.
– Я вам помог? – нерешительно спросил Джед.
– Дело раскрыто. – В его голосе слышалось страшное уныние и печаль. – Убивают и за пятьдесят, и за десять тысяч евро, иногда за тысячу. А уж за девятьсот…
Вскоре они отправились назад в Париж. Жаслен попросил Джеда сесть за руль, он неважно себя чувствовал. Они припарковались в той же зоне отдыха, что и по пути сюда. Без каких-либо явных причин бело-красная лента огораживала несколько столиков – возможно, давешний тучный торговый агент все же пал жертвой сердечного приступа. Джед снова взял кофе; Жаслен хотел выпить, но алкоголь тут не продавали. В итоге он отрыл бутылку красного в магазине на заправке, в отделе региональных продуктов; но вот штопора у них не оказалось. Тогда он пошел в туалет, заперся в кабинке, одним ударом отбил горлышко бутылки о край унитаза и вернулся в кафетерий с разбитой бутылкой в руке; вино забрызгало рубашку. Все это заняло немало времени, Джед уже встал и мечтательно изучал прилавок с салатами; наконец он остановился на смеси чеддера с индейкой и купил спрайт. Жаслен пока что налил себе стакан вина и залпом осушил его; слегка взбодрившись, он уже медленнее допивал второй.
– Глядя на вас, я проголодался, – сообщил он. Купив врап из тонкой лепешки по-провансальски, он налил себе третий стакан. В эту минуту из автобуса высыпали гурьбой испанские подростки и, громко болтая, ввалились в кафе; девочки были перевозбуждены и почему-то беспрестанно визжали, видно, гормоны разыгрались. Судя по всему, это была школьная экскурсия и они, естественно, посетили Лувр, Бобур и тому подобное. Жаслен вздрогнул при мысли, что он тоже мог бы быть в настоящее время отцом такого вот подростка.
– Вы сказали, что дело раскрыто, – заметил Джед. – Но вы же не нашли убийцу.
Тогда Жаслен объяснил ему, что кража произведений искусства весьма специфическая область, которой занимается специальное учреждение, Управление по борьбе с незаконным оборотом предметов искусства и культурных ценностей. Само собой, дело у них не заберут, прежде всего, речь идет все-таки об убийстве, но теперь именно Управление сможет совершить прорыв в расследовании. Мало кто знает, где находятся произведения из частных коллекций, и уж совсем немногие могут позволить себе приобрести картину за миллион евро; во всем мире таких людей найдется тысяч десять, не более.
– Полагаю, вы сможете точно описать картину.
– Разумеется; у меня полно ее фотографий.
Его картину немедленно внесут в TREIMA, компьютеризованную систему учета похищенных культурных ценностей, – любая сделка, превышающая пятьдесят тысяч евро, обязательно пробивается по ее базе данных; санкции в случае несоблюдения этого правила весьма суровы, подчеркнул он, таким образом, перепродажа указанных произведений искусства становится все проблематичнее. Конечно, замаскировать кражу под ритуальное убийство – гениальная идея, и не вмешайся Джед, они так бы и не сдвинулись с места. Но теперь дело примет совсем иной оборот. Рано или поздно портрет появится на рынке, и им не составит никакого труда распутать этот клубок.
– И все же вид у вас не очень довольный, – улыбнулся Джед.
