— Так ты собираешься или нет? Было бы здоровско.
— Что собираюсь? Куда едет этот лифт?
— Жить здесь, дурачок.
— А. Не знаю. Как папа скажет. Ну — скорее, как ма скажет. Обычно она решает, что делать. Я не против. Здесь прикольно. И ма твоя мне понравилась. Она клевая. Моя ма тоже ничего. Командовать, правда, любит. А кто еще тут живет? Куда едет этот лифт, Мэри-Энн?
— Да — ма у меня неплохая. Но у нее вся жизнь пошла кувырком, знаешь? Потому что мой па ушел. Мне не нравится, что он ушел. Не супер, да? Когда они уходят.
Бенни кивнул:
— Да уж. Но, по-моему, па вообще-то не хотел уходить. Не знаю. Ма сказала, он нас бросил. Я не знаю.
— Кимми намного сильнее, чем моя ма. Сильно ей помогает. Ты еще не видел Кимми, Бенни, но она правда классная. Делает всякую фигню для художественных галерей и продает за квинтильоны фунтов. Даже и не сама делает…
— Я разбираюсь в искусстве, — заявил Бенни. — Был вторым в классе. Куда все-таки едет лифт? Большой такой.
— Здесь вообще полно искусства и всякого такого. Наверное, тут все такие художественные. Ну — некоторые. Терпеть не могу ходить в школу, потому что здесь намного прикольнее. Хотя иногда меня Джон отвозит — и тогда это супер, потому что у него просто отпадная тачка. Совсем как у королевы. В милю длиной и такая блестящая.
— Кто все эти люди, о которых ты говоришь? — спросил Бенни. — Здесь вообще что? Я не совсем понимаю.
— Вообще-то не знаю. Как бы ты это назвал. Но это накладывает отпечаток. Правда здоровско. Но надо во всем разобраться, понимаешь?
— Тихо как в могиле, да? Только иногда где-то что-то бухает и свистит. А то казалось бы, что тут никого нет.
— Это потому что здание такое большое. Хочешь познакомиться с Кимми? Она тетка что надо, честное слово.
— Не знаю. Не знаю, сколько еще ма и па будут. Ну, наверное… но послушай, Мэри-Энн — куда едет лифт?
— Да вообще-то куда угодно. Мы сейчас почти на самом верху, выше только квартира Лукаса, крыша и все. В самом низу — кухня и все такое. Кстати, Бенни, — а поехали на кухню. Там очень прикольно. Там, наверное, Бочка — он классный. У него ужасно забавный голос, и он дает разные штуки, шоколад и так далее. Пойдем, посмотрим, может, он там.
Бенни пожал плечами.
— Здоровско, — сказал он, следуя за Мэри-Энн в лифт. И, когда внешние деревянные двери скользнули друг к другу, а внутренние гармошкой с лязгом расправились за их спиной, Мэри-Энн нажала большую черную кнопку, кабина вздрогнула и с жужжанием поползла вниз.
— Хорошо бы, — невзначай сказала Мэри-Энн, пока перед их глазами проплывали шероховатые слои одного этажа за другим. — Если бы ты поселился здесь. Было бы здоровско…
Бенни кивнул.
— Да, — сказал он. — Точно. Очень.
— Знаешь, чё я думаю, — с натугой пробормотал Тычок, взваливая на плечо очередной чертовски тяжелый кретинский мешок — кажется, он их добрую половину своей клятой жизни таскал. — Я думаю… — продолжал он, сваливая эту дрянь куда попало. — Я думаю, Бочка, с картошкой ты переборщил. Нам некуда ее складывать. У нас картошка скоро из ушей полезет.
— Не, — сказал Бочка. — Мы кучу ее изведем. Вечером я жарю картошку, так? Ты видел, чтобы кто-нибудь тут не доел свою картошку? Нет, не видел. Мы кучу ее изведем, я тебе говорю, за пару дней. К тому же это разные сорта. Вот «Маррис». «Маррис» отлично подходит для жарки — не разваливается, в отличие от некоторых.
— Ну да… — промямлил Тычок (терпеть это не могу, бля. Когда он на меня технические детали вываливает). — И куда мне ее девать?
— Да просто запихай в угол, а потом… О! Ай-яй-яй! Похоже, к нам гости! Привет, принцесса! Как дела, детка? В порядке? А кто твой хахаль?
— О боже, Бочка, не надо меня смущать, — взвизгнула Мэри-Энн. — У меня нет никакого — фу — хахаля. Это Бенни. Джейми — его па.
— Да? — спросил Бочка. — Еще один член семьи, значит. Добро пожаловать на мою каторгу, Бенни. А это Тычок.
Бенни покраснел, посмотрел в пол, вскинул взгляд, тем самым всех приветствуя, и снова уставился в пол.
— Вот что я тебе скажу, Тычок, — продолжал Бочка (я себя чувствую здесь как король в замке, без шуток: мой оплот, да? Место, которому я, ну — принадлежу). — Думаю, эта парочка голубков…
— Бочка! — заорала Мэри-Энн. — Немедленно прекрати!
— Не суетись, Мэри-Энн, любовь моя. Я просто шучу. Так вот, слышь, что я думаю, Тычок, — я думаю, эти двое не откажутся от хорошей порции шоколада. Что скажете? Да? Хорошо. Еще есть сливочная помадка, если хотите.
— Мм… шоколад — самое то, Бочка. Спасибо, — засмеялась Мэри-Энн. — Я не люблю помадку. А ты любишь помадку, Бенни?
— Гм — не знаю. Не уверен, что я вообще пробовал. А на что похоже? На ириску?
— Мягче, да? — сказал Бочка. — Вот что, Бенни, кореш, — ты пожуй, а потом расскажи Бочке, что думаешь про помадку. Идет?
Мэри-Энн засунула в рот большой кусок шоколада (вообще-то раньше она не любила темный шоколад, но теперь просто обожала. А у Бочки — у него всегда наготове горы; Бочка клал шоколад в свои обалденные соусы, муссы и все такое прочее).
— Вы хорошо себя вели, мальчики? Выучили свои роли? — нахально спросила она у Бочки и Тычка. — Как помадка, Бенни? Терпеть ее не могу.
— Я выучил, — серьезно произнес Тычок. Потому как, да — выучил, если хотите знать. Да, конечно — я в курсах, что в ней всего две строчки, да, я знаю, умники, но это не важно, так мне Тедди сказал, да? Неважно, какой длины роль. Нет. Размер, типа, не имеет значения. Важнее, ну — как же он сказал? Значимость, да, вот оно — значимость для пьесы как ее там. В целом. К тому же прежде меня никогда не просили сыграть в пьесе, так? Еще бы. И я сначала такой: мол, кончай, Тедди, брось трепаться: ты шутишь, наверное, сынок. Но потом Пол, он мне говорит: давай, Тычок, чё ты мнешься, приятель? А? Я же играю. И Бочка — он тоже играет, да? И заметь себе, с Бочкой-то получился типичный характерный кастинг. Он всего лишь повара играет, да? Что ж — ему не придется особо напрягаться, да? А я — шофер, вот я кто. Прекрасно, говорю, — значит, мне дадут прокатиться на «алвисе» старого Джон-Джона, да? А Джон такой: если ты на нее только посмотришь, Пол, я тебе кишки на как их там порву. (Без базара — меня прет от того, как он говорит. На подвязки, во.) Так что смотри, Тычок, старина: я к тому клоню, что у каждого свой кусок, да? Так какого фига ты говоришь «нет»? Мм, начал Тычок: мм, начал он. Ну да. Если так, значит, я тоже в игре, да? Но я тебе скажу прямо и честно, Тедди, ну — не жди, что я на Оскара сыграю, ничё такого. Потому как я тебе говорю, я не Роджер Мур, сечешь?
— Что ж, если честно, Мэри-Энн, — признал Бочка, — я так, блин, занят — ой! Пардон, мой-сеньор и мам-зель, пардон за мой французский. Короче, нет, — у меня тут полно работы — не смейся, Мэри-Энн, ты меня смущаешь. Я правда не вру. Ну, я выучил кусочек, да, выучил — но, я прикидываю, если похлопать крышками кастрюль, они все огрехи прикроют, вроде того. Я на этот счет особо не дергаюсь.
— Мне нравится помадка, — быстро сказал Бенни. Он давным-давно мечтал вставить слово, поскольку стоять столбом и ни словечка не говорить казалось таким глупым — но секунды шли, он все больше из-за этого нервничал, поэтому, когда подошел момент (и это был, вполне возможно, о господи, совершенно неподходящий момент, ну и черт с ним), он просто выпалил первое, что пришло на ум, потому что иначе, ну — он бы молчал до скончания веков.
— Молодец! — одобрил Бочка. — Знаешь, что я тебе скажу, приятель, — у дядюшки Бочки еще много такой осталось. Слышь, Мэри-Энн, дорогая, — отломите-ка себе еще побольше. А что потом? Покажешь Бенни речную сторону? Я прикидываю, ему, Бенни, понравится. Солнце встает, красотища.
— Мм, — согласилась Мэри-Энн. — Да — хорошая мысль. Пойдем, Бенни, — прогуляемся, ага? Твой па нас найдет, когда будет готов, я так думаю. Идем?
И Бенни, захваченный врасплох, пролепетал сквозь помадку:
— Мм. Тдда. Пшшли. Да.
— Свинтус! — засмеялась Мэри-Энн.
— Ай-яй-яй! — сказал Бочка, предостерегающе размахивая деревянной ложкой. — Поосторожнее с ней, Бенни, я тебе говорю, парень. Она уже ведет себя как твоя жена.
— Бочка! — радостно заверещала Мэри-Энн, ловко запихивая в карманы целых две шоколадные плитки. — В последний раз предупреждаю! Ну что, Бенни, — пошли?
И Бенни подумал: «Конечно, Мэри-Энн: пошли. Пошли, куда хочешь. Куда скажешь. Потому что это место, без балды, — это место просто суперское».
