— И каковы же шансы, что меня оправдают, — спросил я, — в свете того, что «Стать Дьяволом» вышло в эфир в девяноста шести целых шести десятых англоговорящего мира?
Финней со Спеннером снова переглянулись и оба расплылись в широких ухмылках.
— План Левина.
— Помнишь, мы тебе говорили, что есть отличный выход из положения?
— Он придумал абсолютно гениальную идею.
— Выйдешь сухим из воды, стопроцентно.
— А после суда сразу вернешься в свой офис в Пембрук-Холле и начнешь с того, на чем закончил.
— Вы меня утешаете, — сказал я.
Они обменялись очередными просветленными взглядами.
— План Левина, — произнес Финней, — состоит в том, чтобы кто-нибудь из наших поверенных доказал, что во время написания «Стать Дьяволом» ты находился в невменяемом состоянии. Был умственно неполноценен.
— А разве вы тем самым не подставляете всех, кто принимал ролик — к примеру, представителей «Мира Нано»? И всех прочих, кто снимал, редактировал, распространял, покупал для него рекламное время?
— Не важно, — отмахнулся Спеннер. — Сейчас неприятности грозят не им.
Финней застучал клавишами. Жги опять завопил:
— Ну вот, Бей! Прям как новенький. И вопль Бея:
— Ты мне бугы набоотор криплеил! — Что должно было означать «ты мне губы наоборот приклеил».
— Мы устроили общий мозговой штурм по поводу возможных причин твоего временного помешательства. Остается только выбрать, что тебе больше всего подходит, и мы уже наняли дипломированного психометриста и практикующего консультанта, чтобы они тебя поднатаскали по части всяких там тиков, особенностей поведения и подходящих для суда ответов.
— Меня это не интересует, — ответил я.
— Можно, конечно, провернуть суд и так, чтобы тебе не пришлось проходить освидетельствования, — проговорил Спеннер, — но хотелось, чтобы ты все-таки выслушал некоторые возможности. — Он провел по экрану пальцем. — Вот, например, синдром перезагрузки Норвежской войны.
— Я слегка староват для этой войны.
— Тебя вполне могли призывать в резерве, как Робенштайна, — предположил Финней.
— Не думаю.
— А как насчет похмельного синдрома? Все знают, сколько мы в Пембрук-Холле пьем.
— Нет.
— Феномен отказа от приема психотропов, — выдвинул новую гипотезу Финней.
— Нет.
— Сдвиг восприятия Куриана?
— Я бы остановился именно на нем, — заметил Финней. Гы-гы-гы!
— Запоздалый кризис подростковой асоциальное™?
— Вы не понимаете одной простой вещи, — начал я на максимально доступной мне сейчас громкости.
— Знаю! — просиял Финней. — Он хочет чего-нибудь уникального. Такого, чтобы подчеркивало его творческое начало, а может, даже было бы названо в его честь.
— Гениально! — вскричал Спеннер. — Ты такая творческая личность, Боддеккер!
— Нет! — прохрипел я. — Не нужно мне персональное психическое заболевание, да и ваши тоже не нужны…
— А что же тогда? — озадаченно спросил Финней. Я набил рот ледяной стружкой и проглотил.
— Хочу, чтобы вы поняли одну вещь. Этот сценарий, «Стать Дьяволом»… Когда я писал его, то был абсолютно в своем уме, как любой из вас.
— Моральная агнозия! — восхитился Спеннер. — Разве не видишь, он начинает уже сейчас разыгрывать симптомы! Это еще гениальнее…
— Да нет же! — Голос у меня срывался от напряжения. — Ну как вы, идиоты этакие, не вобьете себе в головы? Я прибил эту гребаную собаку нарочно!
Оба старших партнера дружно разинули рты. На миг воцарилась благословенная тишина. Первым опомнился Спеннер.
— Зачем, Боддеккер? Я проглотил еще льда.
— Потому что хотел навредить Дьяволам. Хотел, чтобы их посадили за решетку или линчевали в Центральном парке! На случай, если вы не заметили — они ужасны. Шайка закоренелых преступников — и стерев записи в досье, вы их не измените и совесть в них не пробудите. Да коли на то пошло, мы лишь сделали их еще хуже, дав им столько денег и возможностей.
Финней покачал головой.
— Ушам не верю.
— И я не верю, когда слушаю вас, — сказал я. — Разве смерть Ранча Ле Роя для вас совсем ничего не значит? Или Чарли Анджелеса? Или Сильвестр?
— Сильвестр покончил с собой, — возразил Спеннер.
— Только потому, что Дьяволы изнасиловали его… Ее. Кем бы он или она тогда ни был. Ответственность за эту смерть на Дьяволах. А как насчет Нормана Дрейна и Гарольда Болла, Билли Хинда и Роддика Искайна? А тот факт, что Дьяволы взяли вполне разумного молодого человека, вроде Грега Замзы, и убедили его прибить мертвую собаку к чьей-то двери? Позвольте мне сказать вам кое-что, джентльмены… Я не вижу особой разницы между тем, что мистер Замза сделал с той собакой, и тем, что Пембрук-Холл последние несколько месяцев делает с потребительской аудиторией всего мира. И за это нас скорее всего следует линчевать в Парке. У Финнея отвисла челюсть.
— Гарфильдовское навязчивое желание смерти, — только и выговорил он.
Спеннер печально покачал головой.
— Нет, — произнес он. — Боюсь, Боддеккер говорит серьезно.
— Абсолютно серьезно, иди оно все к чертовой матери, — подтвердил я.
Из-за занавески раздался сдавленный возглас:
— Мистер Боддеккер! Вы сказали нехорошее слово!
— Что ж, — сказал Финней. — Если ты видишь ситуацию именно так…
— И просто в шоке оттого, что вы видите ее иначе, — перебил я.
Спеннер покачал головой.
— Боддеккер, если ты намерен и дальше так себя вести, мы просто не можем допустить суда. Стоит тебе сказать судье то же, что ты сказал сейчас нам, — и дело примет действительно плохой оборот.
— И глазом не успеем моргнуть, — подхватил Финней, — как ФБПЖ привлечет к суду весь Пембрук-Холл по обвинению в преступном сговоре и жестоком обращении с животными. Тогда их уже ничем не унять.
— Значит, у нас нет выбора, кроме как сдать тебя, — развел руками Спеннер.
Я одарил его широкой, натянутой улыбкой.
— Спасибочки.
— Таким образом все эти чудовищные показания, которые ты намерен дать, легко спишут на злопыхательство уволенного работника.
— Синдром отложенной мести, — кивнул Финней.
— К несчастью, — признал Спеннер, — поскольку ты получил ранения, еще находясь на службе в Пембрук-Холле, по федеральным законам ты можешь получить рабочую компенсацию в размере восемнадцати месячных окладов.
— Оставьте ваши деньги себе и проваливайте, — сказал я.
Финней и Спеннер слаженно, как единый механизм, захлопнули ноутбуки, отодвинули кресла и удалились — под сопровождение очередной серии ударов, гудков и взрывов от телевизора Весельчака. Гы-гы-гы!
Я раздвинул занавески.
— Мистер Боддеккер! — окликнул меня Весельчак. — Ну как гости?
— Отлично, — ответил я, не в силах стереть улыбку с лица. — А теперь разверни-ка телик, чтобы мне было видно, получит ли Бей губы назад.
Я выписался из госпиталя в самый час пик. Никто не ждал меня у дверей, так что я решил прогуляться к подземке пешком, но примерно через квартал совсем выдохся и понял, что до ближайшей станции не доберусь. Я прислонился к столбу и голосовал, пока не поймал велорикшу.
По пути домой я открыл пластмассовый мешочек с личными вещами и вытащил оттуда часы. С момента взрыва у меня накопилось добрых две дюжины сообщений, по большей части — угрозы ФБПЖ. Кроме них — письмо от некоего издателя, интересующегося, не захочу ли я написать для их издательства «Дьявольские мемуары», да еще — от агента по недвижимости, с которой я прежде имел дело, Джен. Судя по всему, сейчас у нее был выставлен на продажу домик подешевле в Лейкхерсте («чуть-чуть подальше Принстона»), и она спрашивала, не пожелаю ли я взглянуть. Это письмо я стер, не отвечая. Самое то, что мне сейчас нужно — жить в месте, известном только тем, что там сгорело в дыму и пламени нечто прекрасное и величественное.
Еще одно сообщение оказалось от Фермана. Ему очень жаль, что я угодил в больницу, и «знаешь, я прощаю, что ты чуть не убил меня». Они с Тараканчиком здорово сдружились, и коли до того дойдет, новый Дьявол даже станет следующим вожаком. «А ведь ничего этого не было б, не заставь ты меня с ним встретиться, а потом и принять в Дьяволы», — добавил Ферман. Затем снова благодарил и просил позвонить, как только выйду — у них с Тараканчиком, мол, возникло несколько отличнейших идей касательно следующих роликов.
Я вздохнул, стер сообщение и печально покачал головой.
Последнее письмо, гневное и печальное, было от Дансигер, которая узнала, что меня уволили, примерно за час до моей выписки. Она на чем свет стоит кляла «стариков» и выражала надежду, что когда-нибудь мы еще сработаемся. Я не понял — имеет ли она в виду отношения в профессиональном плане или же в личном — в том, что я потерпел крах, когда она завела роман с Деппом. На сей раз Дансигер не называла меня «Тигром», так что оставалось только гадать.
