– Как?
– Свобода или несвобода.
– Ладно, – скукожился Гарик, – тогда первое.
– Ладно. Тогда без любви.
– Почему?
Он переставал понимать.
– Могу тебя успокоить: такой выбор есть только у мужчин.
– Спасибо! А не мужчины?
– А не мужчины, включая женщин, выбирают либо любовь, либо нелюбовь.
– Это как?
– Ты встретил женщину. Твою женщину. Вот в этом вопросе тебе и выбирать: любить и не быть свободным. Или…
Человек отвлёкся и записал что-то в блокнот.
– Или наоборот?
– Да, или наоборот.
– За что такая честь? Почему такое исключение?
– Потому что для тебя любовь – рабство.
Гарик ощутил электрический удар. Вывалившись из кресла, он свернулся в позу эмбриона и застонал. Человек говорил спокойно и размеренно, но теперь голос его гремел в голове так, что, казалось, в следующую секунду она взорвётся.
– Неп… равда… – прокряхтел Гарик сквозь стон, но его будто не слышали, и голос продолжал:
– Женщинам не нужна свобода, поэтому они выбирают между любовью и нелюбовью. Мужчины без любви – выбирают как ты. Всё честно. Делай выбор. Или твой страх выберет за тебя.
Вспышка света ослепила. Гарик задержал дыхание и зажмурился. Боль прекратилась. Он ощутил себя невесомым, словно в космической утробе, и перед ним кружились две огромные зелёные планеты. Они светились и переливались всеми оттенками, будто северное сияние. Оторваться от этого великолепия было невозможно. Тошнота вмиг отступила, короеды отвращения покинули мозг. Голова закружилась, он ощутил на горячем лбу влажное прикосновение и открыл глаза.
– Игорь!
Катя встревоженно ловила его бегающий взгляд, обтирая мокрым полотенцем пылающее лицо.
– Как ты? Как ты себя чувствуешь?
Гарик, почти не касаясь, провёл рукой по её волосам и слабо улыбнулся:
– У тебя глаза как планеты.
Катя просияла и припала к нему губами. Гарик попытался её обнять, но в боку стрельнуло и он больно прикусил язык. Оторвавшись от него, Катя быстро зашептала:
– Сейчас, мой хороший, сейчас. Скорая уже едет.
Тут Гарик осознал, что лежит на полу «Поиска». За склонившейся над ним Катей озабоченно икали волосатые, подпитые металлисты. Они участливо вглядывались в него, внимательно наблюдая за происходящим. Стоящий тут же, и почти протрезвевший, Дуст радостно расплылся:
– Ну чё, подфартило тебе, братан. Ха! Тебя, это… без пульса сюда втащили. Если б не Катюха, то…
Он издал губами неприличный звук.
– Это она, типа, запустила твоё… это… мятущееся сердце, ага.
Гарик непонимающе всмотрелся в Катерину. Она устало улыбалась и гладила его голову прохладной ладонью. Снаружи донёсся вой сирены. «Неотложка!» – вскрикнула Катя и ринулась к дверям.
Врач заверил, что переломов и повреждений внутренних органов нет, а вот остановка сердца – это серьёзно и обследоваться всё-таки надо. Присутствующие выдохнули и одобрительно замычали, кивая патлатыми гривами. Зи-Зи-Топ, поблёскивая зубом, вручил доктору бутылку виски. Металлисты, радостно звеня цепями, загрузили Гарика с Катей в машину и, вдохновлённые явленным чудом, вернулись за столы – отмечать восстание из мёртвых.
Всё обошлось. Из больницы Катя забрала Гарика к себе и сама выходила его за две недели. После похорон Кости их мать до осени отбыла в деревню, к Катиной бабушке, и круглые сутки парочка была предоставлена самой себе.
Гарик активно шёл на поправку. Каждое утро, убегая на пары, Катя оставляла ему на кухне завтрак с обедом, расписывала ЦУ по приёму препаратов, аккуратно раскладывая записки на столике у кровати, звонко целовала и упархивала в институт, светясь как тысяча майских солнц.
Вдохнув в Гарика жизнь – во всех возможных смыслах – Катя продолжала изо дня в день оживлять каждую клетку его задыхавшегося существа. Словно смертельно отощавший и обезвоженный, он без памяти припадал к ней дрожащим зверем и жадно пил, воскрешаясь и наполняясь. Глоток за глотком крепло в нём понимание счастливой неизбежности.
Он покрывал поцелуями каждый сантиметр Катиной кожи – бархатной, с ароматом сирени. Упивался её свежестью и не мог насытиться. Её податливое тело приводило Гарика в свирепый восторг и бесповоротно лишало прокачанных годами кротости, терпения и выдержки. Каждый раз, отрываясь от неё, он не успевал выкурить и половины сигареты, как из глубины вырастала, вихрем набирая силу, новая волна, и обрушивалась разрушительной стихией.
К началу апреля Гарик окончательно оклемался, и пятого числа они с Катей отправились на кавер-фест «Погружение в Nirvan’у», посвящённый памяти Кобейна.
Фестиваль задумывался как событие областного масштаба, и провести его планировалось на сцене главного ДК города. Но в последний момент отдел культуры Градска, до отказа набитый бывшими партийцами, посчитал, что гранж в понятие культуры не вписывается, а значит и «нестриженым ширяльщикам» в храме культуры не место. Переубедить культурологов не вышло даже у Наумова и сейшн пришлось перенести на родную площадку, в «Поиск».
Заявку на участие подали все группы города, за неделю до старта распределив между собой песни. Правда, в процессе чуть не переломали о головы друг друга «Аэлиты», «Уралы», «Тоники», «Стеллы» и даже один внезапный «Джексон», и пару вовсе уж неожиданных «Стратокастеров». Сверх этого, уникальный колорит фестивалю придавал тот факт, что за исключением пары вокалистов текстов не знал никто. Как и языка в целом.
К слову сказать, случались трудности перевода и поинтереснее.
В 1995-м до неформалов Градска добралась книга «Русское поле экспериментов», изданная в Москве годом ранее. Под незатейливым дизайном чёрной обложки с белыми буквами были выпущены тексты Егора Летова, Янки Дягилевой и Константина Рябинова.
Книга ксерокопировалась бесчисленное количество раз и местные панки, знавшие летовские песни только по перезаписанным десятки раз магнитным лентам, с бесконечным изумлением обнаруживали «летящего Башлачёва» вместо «летящего башмачка», «границы ключ» вместо «гранитного плюща», «картонный набат» вместо «котонного навара» и прочие удивительности. Но, справедливости ради, надо отметить, что такие анекдоты оказывались прямым следствием культурной изоляции неформалов Градска – в отличие от их детей, которые, спустя двадцать лет, не отличали Ленина от Леннона, и для которых что Морозов Пашка, что Матросов Сашка стали просто памятниками в заброшенном парке, местом для пивных посиделок.
За час до «Погружения в Nirvan’у» у клуба уже толпилась половина неформалов города. Они пили пиво, курили, смеялись и шутили. Едва ли не с каждой футболки наблюдал за происходящим белокурый парень с трёхдневной небритостью и полными меланхолии глазами. На всех значках, балахонах, рюкзаках и банданах пестрело: «Kurt Cobain», «Nirvana», «Nevermind», «Kurt Alive!», и показывали язык жёлтые рожицы с глазами-крестиками. Периодически мелькали «ГрОбы», «канабисы», «анархии» и «пацифики», но они мгновенно растворялись в жёлто-синем фоне, радужно наводнившем территорию возле клуба.
Всюду таскавшегося в балахоне «Нирваны» Гарика в этот день отличала от неформальной братии длинноногая спутница в кожаных сапогах на десятисантиметровом каблуке – он любил её ноги. А она любила кеды. Адидасовые гопники сутуло прошмыгивали мимо «Поиска», ускоряя шаг и зыркая из-под утиных кепок вслед джинсовой Катиной юбке.
Невдалеке от «Поиска», у перил, отделявших густой сквер от клубной площади, лежали свежие цветы и перекрещенные барабанные палочки, перемотанные в нескольких местах изолентой. Рядом тесным кружком стояли четверо и оживлённо что-то обсуждали. В отличие от остальных прибывших на «Погружение», они пили водку и заедали огурцами из двухлитровой банки. Чуть поодаль стояли две пустых бутылки из-под «Столичной».
Гарик приметил компанию и, держа за руку Катю, осторожно подкрался. Заговорщицки улыбнулся и подмигнул ей, призывая прислушаться к разговору.
С осушенными стаканчиками в руках, участники дискуссии жестикулировали огурцами и активно выясняли, что такое экзистенциализм – философия или система мыслительных действий. Катя, слегка приоткрыв пухлый рот, заинтригованно вслушивалась в слова.
Когда кто-то начал цитировать Сартра в оригинале, Гарик не удержался и громко поприветствовал знатоков. Проглотив слова на полузвуке, все четверо живо обернулись и, спустя момент, рассмеялись радостью и вразнобой закричали приветствия, торжественно кивая девушке. Катя смущалась и добродушно улыбалась квартету.
Гарик раздал рукопожатия:
– Здорово, Дуст. Марк! Зи-Зи-Топ, дорогой, ты тоже тут!
Зи-Зи-Топ утвердительно блеснул зубом и поправил чёрные очки.
– Вент! Привет!
Вентиль преданно стиснул его в объятьях.
– Ну, что, очухался, мертвец? – Дуст почему-то был трезв.
– Очухали, – уточнил Гарик и за талию притянул Катю к себе. Она прижалась щекой к его плечу и засветилась.
