Миссис Накамура передает мне чашку. Чашка начинает дребезжать на блюдце только тогда, когда переходит в мои руки.
– У вас очень много нервных энергий.
– Нервной энергии. В единственном числе. Вы так думаете?
– Среди американцев это не редкость, как я нахожу. – Миссис Накамура не смотрит мне в лицо (здесь не принято), скорее обращается к декоративному деревцу у меня за левым плечом. – Хотя странно вот что…
– Да?
– Вы не пахнете, как американка.
У японцев это считается комплиментом. С трудом удерживаюсь, чтобы не сказать «спасибо».
– А как же я пахну, миссис Накамура?
– Не так, как японка. – Она коротко улыбается: дескать, нельзя же требовать слишком многого.
* ломтики лимона (фр).
– А как пахнут американцы?
Ответ я знаю. В первую же неделю моего здесь пребывания, в то время как я покупала нижнее белье, девица в магазине любезно меня просветила: все американцы пахнут прогорклым маслом.
Миссис Накамура глядит вверх, на прямоугольник серого неба над садовой стеной.
– Поначалу они пахнут химиями.
– Химией, – поправляю я.
– Пахнут химией. Это, думается мне, от дезодорантов. А когда привыкнешь к химическому запаху, под ним находишь нечто другое.
– Что же?
Она качает головой.
– Мне слов не хватает. Страх? – Снова качает головой. – Нет, не то. – Внимательно изучает мое запястье, мои пальцы, чашку, что дрожит в моей руке. – Вот когда люди в самолете, и водитель говорит, скоро мы разобьемся, есть такое слово для того, как люди ведут себя тогда – ну, вопли и прочая беспорядочная деятельность?
– Паника.
Миссис Накамура склоняет голову набок.
– Похоже на «пикника»? Я киваю.
– Да, пожалуй, так и есть. Несколько минут сидим молча.
– А когда идет дождь, – продолжает миссис Накамура, – американцы пахнут, как…
Не может заставить себя выговорить.
– Как что?.. – тихо подсказываю я.
– Как мокрые собаки! – С губ ее слетает короткий смешок – точно кошка чихнула.
Миссис Флиман, миссис Минато, миссис Анака, дипломированная медсестра, наконец подошли и сосредоточенно выкладывают на голые доски наглядные пособия. Эту идею я почерпнула из книги, приобретенной в книжном: «Установки и практика обучения английскому языку».
«Наглядные пособия: один из способов ознакомления с новыми словами заключается в том, что в классную комнату приносят предметы, ими обозначаемые. Учитель или, возможно, обучаемый берет предмет в руки (или указывает на него) и произносит новое слово, после чего все повторяют слово за ним».
На последнем уроке я велела всем принести с собой какой-нибудь предмет, вещь, что в том или ином смысле олицетворяет их самих.
Начинает миссис Минако. Перед ней – переплетенная в кожу книга. Золоченая надпись готическим шрифтом: «Энн из Грин Гейблз». Она кладет миниатюрные ручки на обложку и, рассказывая, ласково ее поглаживает.
– Это – первая книга, какую я читать по-английски. Энн – прекрасная натура, такая сердечная, такая полная чистых чувств. Жизнь у нее трудная, но прекрасная тоже. Очень мило. Когда я первый раз ее читать, я девочка, а теперь читать моим дочам, а они читать своим дочам… дочерям. Когда в моей жизни проблемы, очень-очень грустные, я читать снова. Когда не знаю, что делать, я думать: «А как поступать Энн?» Она для меня как башня для кораблей.
– Башня для кораблей? – повторяю я, с неохотой прерывая рассказчицу.
– С большим огнем, – поясняет миссис Минато.
– Это называется маяк. Книга «Энн из Грин Гейблз» стала для вас маяком?
– Да. – По пухлой щеке миссис Минато сбегает одинокая слезинка. – Пожалуйста, посмотрите. – Она открывает книгу на богато украшенном титульном листе. Мы все наклоняемся ближе. Наискось через всю страницу – подпись фиолетовыми чернилами: Люси Мод Монтгомери.
– Где вы это раздобыли, миссис Минато?
– Дочь покупать для меня в Нью-Йорке. Ужасно много заплатить.
– А вы знаете, что Люси Мод Монтгомери и «Энн из Грин Гейблз» – мои соотечественницы? – спрашиваю я.
– Поэтому я приносить. Думаю, вы понимать.
– Люси Мод Монтгомери – уроженка ОПЭ.
– ОПЭ? – бурчит миссис Анака.
– Острова Принца Эдуарда. Это одна из канадских провинций.
– Остров, как Япония? – уточняет миссис Флиман.
– На моей родине Люси Мод Монтгомери считают великой святой. Каждой весной девушки со всей Канады собираются у ее могилы на острове, едят молодую картошку и молятся о детях и здоровом молоке.
– Когда-нибудь я поеду в ОПЭ и тоже поедать молодой картошки, – обещает миссис Минато. В последнее время у нее то и дело глаза на мокром месте. Миссис Анака, дипломированная медсестра, чьи украшенные кольцами руки, по всей видимости, столь же искусны, как и пальчики ног, с энтузиазмом принимается массировать ей плечи.
– Миссис Флиман, – приглашаю я. – Покажите, что принесли вы.
Миссис Флиман берет в руки журнал «Форчун», открывает на фотографии коротышки в роговых очках и в сером костюме на фоне сверкающего черного небоскреба.
– Это мой муж Томми. Очень хороший человек.
– Очень богатый человек, – фыркает себе под нос миссис Анака, глубже впиваясь в плечи миссис Миннако.
– Когда я его встретить, я – только бедная танцовщица, – миссис Анака шепчет что-то на ухо миссис Минато, – в Маниле. Он делать меня все, что я есть.
Я показываю на здание.
– Это в Токио?
Миссис Флиман качает головой.
– В Гонконге.
– Мистер Томми – филиппинец китайского происхождения, – поясняет миссис Накамура. – Он живать… живет в Гонконге.
– А вы живете в Японии? – обращаюсь я к миссис Флиман.
– Тут безопасно, – широко улыбается она.
– Он приезжает к вам в гости?
Миссис Флиман прикрывает рот ладошкой и хихикает.
– Томми ненавидеть Японию.
– Значит, вы к нему ездите?
– Иногда. Ну ладно.
– Миссис Анака?
Камилла Анака, дипломированная медсестра, приподнимает крышку вышитой шелковой коробочки, разворачивает серебристую ткань, достает узкий лакированный ящичек. Извлекает на свет и раскрывает бумажный веер с ручкой из слоновой кости. На пергаменте, натянутом между планками, ротогравюра – Иисус с арийской внешностью, с белокурыми волосами а-ля «Брек герлз»* и светло-голубыми глазами.
– Это веер моей бабушки.
– Веер вашей бабушки?
Миссис Анака озадаченно поднимает глаза.
– Да, веер моей бабушки.
– Ваша бабушка была христианкой?
* «Брек» – американская марка средств по уходу за волосами, крайне популярная в середине века благодаря рекламе с изображением женских головок («Брек герлз»), воплотивших в себе романтический идеал женской красоты и чистоты (точеный профиль в ореоле белокурых волос, вызывающе вздернутый подбородок, скромно потупленные глаза): этот идеализированный образ американской женщины сохранял популярность на протяжении 50 лет.
Миссис Анака кивает.
– Она из Нагасаки.
Все кивают в унисон, словно этим все объяснялось.
– Я тоже христианка, – добавляет миссис Анака.
– О? – Она что, ожидает награды?
– А вы христианка? – Миссис Анака – назойливая сучка.
– Нет.
– Иудейка? – предполагает миссис Флиман, дотрагиваясь до носа.
– Никто. Я – никто.
– Никто? – хором ахают дамы, расширив глаза.
– Никто. Миссис Накамура, а вы что принесли? Я отлично вижу: серый овальный камень. Миссис Накамура смотрит вниз, на камень, но прикасаться – не прикасается.
– Я находить… я нашла этот камень в ручье неподалеку от нашего загородного дома, на Кюсю*. Он был такой же, как все прочие камни в ручье, только немного другой. Пролежит в ручье достаточно долго, станет совсем такой, как все. Поэтому я его вынимать.
– О, – шепчет миссис Минато.
– А вы, – резко поворачивается ко мне миссис Анака, – что принесли вы?
Я уже собираюсь отрезать: «Я – ваша учительница, ты, настырная корова, мне ничего не нужно приносить», – а вместо этого зачем-то лезу в рюкзак и достаю бумажник. Показываю им рябой моментальный снимок, купленный мною на блошином рынке в Эдмонтоне – портрет моложавой женщины с бледным лицом, огромными серыми глазами и в шляпе с вислыми полями.
– Это – моя покойная мама.
Остаток урока рассказываю им про милую, добрую маму, которой никогда не знала.
* Кюсю – третий по величине и самый южный из четырех основных островов Японского архипелага.
* * *
Ёсидаяма – весь из себя пижонский район Киото, не такой симпатичный, как восточные холмы, где живет миссис Накамура, но и не вульгарное нагромождение ресторанов, магазинов, общественных бань и оштукатуренных бунгало вокруг гостиницы «Клубничный коржик». Дома, что минуем мы с Бонни, поднимаясь по извилистой дороге вверх по склону, по большей части невысокие, современные, и никаких магазинов тут нет, если не считать «Роусона» (японский «Севнилевн»*) у подножия холма.
Бонни вырядилась в пух и прах – в невесть сколько слоев раздувающегося шелкового батика, не иначе. Точь-в-точь незастеленная кровать в «Рангун холидей инн».
