Во второй половине сентября на население Хиросимы обрушилась новая напасть. В самом начале следующего месяца, 3 октября, в этот район должны были вступить первые оккупационные войска, сначала американцы, а вслед за ними австралийцы[9]. Долголетняя пропаганда правительства, расписывавшего «зверства» иностранцев, равно как и предрассудки самого населения, веками отрезанного от внешнего мира, считавшего всех чужеземцев «бесовским отродьем», отнюдь не способствовали хорошему отношению к победителям. Тяжелую атмосферу не сумели разря-дить даже первые представители западного мира, например врачи, газетчики и ученые, державшиеся не только корректно, но и явно дружелюбно.
Впервые в истории Ниппона солдаты из-за моря должны были ступить на священную японскую землю. Но ведь те, кто победил народ, веками считавший себя непобедимым, могли быть либо сверхчеловеками, либо недочеловеками — в том и другом случае «демонами в образе человеческом». Тяжелобольные, которые до тех пор оставались в Хиросиме, чтобы умереть в родном краю, теперь умоляли отправить их в окрестные горные деревни. Даже такой образованный человек, как доктор Хатия, проводил долгие ночи без сна, мучительно размышляя, не увезти ли жену из города, невзирая на ее болезненное состояние, и не спрятать ли ее в глуши, в доме родителей. По распоряжению японского командующего провинцией Тюгоку, которого оккупационные власти пока что оставили на его посту, еще в сентябре было расклеено на афишных столбах и помещено в газетах объявление, в котором неудобочитаемым канцелярским слогом сообщалось:
«О женской одежде. Тонкие платья, цельнокроеные, какие наши женщины привыкли носить даже вне дома, иностранцы обычно принимают за ночные рубашки. Ношение их может привести к необдуманным поступкам со стороны солдат и повлечь за собой серьезные последствия. Носите по возможности момпэ[10]. Одевайтесь всегда скромно и ни в коем случае не обнажайте грудь!
Наручные часы. Они могут послужить ценными сувенирами. Поэтому не носите их открыто. Женщины, остающиеся одни в доме, должны быть особенно осторожны, они обязаны следить за тем, чтобы наружные двери были на надежном запоре.
Старайтесь не оголяться. Не плюйте на улице. Не отправляйте под открытым небом свои естественные надобности».
В Хиросиме, где, как и во всей Японии, двери домов были обычно открыты и днем и ночью, слесарей завалили теперь работой. Жители обзаводились замками и засовами. Это мероприятие вскоре оказалось весьма полезным. Правда, замки оберегали японцев не столько от иностранцев, желающих чинить насилия, сколько от собственного изголодавшегося населения, которое в войне потеряло все и теперь пыталось грабить своих соплеменников.
3Весьма знаменательную «отвлекающую операцию» для защиты и успокоения встревоженных женщин Хиросимы провел Дадзаи, начальник службы безопасности префектуры. Уже 20 августа он пригласил целый ряд почтенных дельцов в свою временную канцелярию, находившуюся в развалинах банка Кангё-гинко, и заявил им:
— Господа! Вы снова должны оказать отечеству важную услугу. Готовы ли вы?
Приглашенные «столпы общества», большинство из которых, как это ни странно, благополучно пережили «пикадон», в один голос ответили, что при настоящих условиях это совершенно невозможно.
— Но власти пошли бы вам навстречу и материально, и во всех других отношениях, — уговаривал дельцов высокопоставленный полицейский чиновник. — Скажите только, чего вам не хватает, чтобы снова открыть ваши заведения.
Эти слова явно заинтересовали приглашенных. Однако Мотодзи Мино, один из участников встречи, которому я, кстати, обязан сведениями о переговорах, возразил:
— Но ведь у нас нет ни постелей, ни кимоно, нет решительно ничего, что необходимо для наших «предприятий». А самое главное — у нас нет девушек.
Господин Мино, так же как и остальные дельцы, которых власти так спешно вызвали из их укромных убежищ на совещание, являлся владельцем процветающего дома терпимости в Яёи-тё, известном во всей Японии квартале притонов, обслуживавших гарнизон и портовые районы Хиросимы.
— В то время, сразу же после «пикадона», — рассказывает Мино, изящно одетый человек лет семидесяти, — я походил на бродягу. Я был погребен под развалинами, и у меня на теле осталось пятьдесят-шестьдесят кровоточащих ран. Под левым глазом у меня был вырван целый клок мяса — как видите, рубец остался до сих пор. Руки мои были забинтованы, я ходил в стоптанных соломенных сандалиях, единственной обуви, которая у меня еще сохранилась. Что станет с моим предприятием — об этом я даже не думал, не до того мне было. В таком же состоянии находились, вероятно, и мои коллеги. Но этот самый Дадзаи продолжал уговаривать нас. Он взывал к нашей «преданности нации» и тому подобным вещам, говорил о необходимости создать соответствующие заведения, чтобы с самого начала помочь предупредить всякие неприятные инциденты с иностранцами. И все в том же возвышенном тоне.
Потом он перешел к практической стороне дела, и мы начали прислушиваться. Он заявил, что администрация провинции в данном случае не будет скупиться, что нам, несомненно, дадут два-три миллиона иен, а в то время, перед инфляцией, это были большие деньги. Мы, мол, не проиграем на этом деле, и вся прибыль пойдет к нам в карман.
Впоследствии все это оказалось блефом. Государство никому ничего не дарит. Оно потребовало, чтобы мы возвратили каждую взятую нами иену. Ну и, конечно же, с процентами. К сожалению, у нас не осталось никаких письменных документов для подтверждения всех тех прекрасных обещаний, которыми нас угощали. Мы люди доверчивые. И мы поддались на уговоры, создав одну большую фирму, получившую название «Общество домов утешения». Каждый из нас внес свой пай — 20 тысяч иен. Председателем нашего общества был избран Хисао Ямамото — вы его, конечно, знаете, впоследствии он стал заместителем мэра. Меня сделали заместителем председателя общества. Где помещалась наша контора? Полиция не возражала против того, чтобы мы на время обосновались у нее. Она ведь была заинтересована в нашем деле.
Таким образом, еще до того, как войска союзников вступили в район Хиросимы, была предпринята «операция иансё» (операция «дома утешения»). Полицейский баркас «Хоан мару» разъезжал весь сентябрь от одного японского острова к другому, от порта к порту, закупая девушек. В конце концов их набралось около пятисот. Некоторые из них уже прежде занимались этим ремеслом, других — и таких было, конечно, большинство — продали в дома терпимости их обнищавшие во время войны родители или близкие родственники за задаток наличными. Недостающие двести девушек для вновь создаваемых притонов были завербованы в самой Хиросиме.
Через месяц после совещания, созванного начальником службы безопасности, владельцы публичных домов сообщили господину лейтенанту полиции Дадзаи, что они выполнили свой «патриотический долг». В самой Хиросиме и в ее окрестностях они создали десять «иансё». То были первые после войны увеселительные заведения в этом районе, в них был даже какой-то намек на уют, на изысканность и роскошь.
Самый большой «дом утешения» (иансё № 1) открылся рядом с входом в казармы в предместье Кайта, где предполагалось разместить большую часть оккупационных войск. «Иансё № 2» был создан в Хиро, неподалеку от бывшей главной ставки японского флота в Курэ, которая стала теперь главной ставкой войск западных держав во всей Западной Японии.
За день до прихода 34-го пехотного полка 8-й армии «дома утешения» празднично украсили. Хозяева ждали «чужеземных чертей».
4Вот как описывает приход американцев в Хиросиму Итиро Кавамото, молодой монтер, работавший на электростанции Сака близ города:
«Все небо было в тот день полно чужих самолетов. Люди, которые еще на уроках истории усвоили, какими жестокостями сопровождаются войны, заранее отправили своих жен и детей в глубь страны. Двери домов они заперли на замок. На работе все нервничали.
Снова подул осенний ветер. Вдоль всей дороги на расстоянии пятидесяти метров друг от друга стояли японские полицейские в черной форме. Поговаривали, что американские войска высадятся в Курэ и уже оттуда двинутся по направлению к Хиросиме. А расквартируют их якобы в Кайтати, бывшем японском арсенале.
В обеденный перерыв все мы кинулись к ограде электростанции, чтобы поглядеть на проходящие колонны янки. Мы увидели бесконечную вереницу джипов, к некоторым из них были прицеплены десантные лодки на колесах: на нас двигалась огромная механизированная армия… Войска шли до поздней ночи. Вечером два американских солдата явились в нашу столовую. Они были такого высокого роста, что чуть не ударились головой о низкую притолоку и не набили себе шишек. С японской стороны не отмечалось никаких враждебных выступлений».
