Уже дважды накатывались на войско Святополка новгородцы, и дважды откатывались они, густо застилая землю брызгами человеческих тел.
Еще в первый раз Варяж озабоченно предложил:
— Может, пустим засадную дружину?
— Рано, — сквозь зубы ответил князь.
Во второй раз Варяж, почерневший от солнца и пыли, в смятении простонал:
— Пора пускать дружину!
Рано! — с каменным лицом цедил князь.
И вот новгородцы накатили в третий раз. На этот раз удар был так силен, что линия войска Святополка начала прогибаться все ближе и ближе к княжескому шатру.
Варяж в тревоге схватился за княжеское плечо:
— Князь, пора бросать дружину в сражение! Не выдержим удара.
— Пора! — сказал Святополк и подал знак гонцам. — Передайте дружине — пусть вступает в сражение!
Гонцы умчались.
Святополк, чувствовавший, что скоро сражение закончится полным поражением Ярослава, весело обсуждал с боярами ход сражения. Он говорил:
— Ярослав увлекся сражением и все свои силы бросил в центр, желая пробиться к нам. Но в этом его ошибка...
Святополк не договорил слова, и Варяж с изумлением увидел, как он наклонился вперед и начал медленно сползать с коня.
— Что с тобой, князь?! — воскликнул Варяж, соскакивая с коня, чтобы подбежать на помощь к Святополку.
Когда он его подхватил, то увидел, что Святополк не дышит.
— Лекаря! Лекаря! — надрывно закричал старый воин.
Через мгновение рядом оказался лекарь. Он быстро пощупал руку князя и воскликнул:
— Освободите князя от доспехов.
Варяж тут же полоснул ножом по ремням, и доспехи спали. Лекарь прислонился ухом к груди, с минуту он слушал, затем отшатнулся:
— Он мертв!
Варяж с минуту смотрел на мертвого князя, затем взглянул на поле сражения. Там дружина Святополка уже врезалась в ряды новгородцев, и те в панике разбегались в разные стороны. Это была полная победа!
— Но поздно, как поздно! — с горечью шептал Варяж. Он повернулся к воеводам: — Кто-нибудь дайте сигнал, что сражение окончено. Святополк выиграл битву... Но проиграл войну.
Суетливый Коста радостно прокричал сигнальщикам, и через мгновение над сражением понеслись траурные звуки труб.
Варяж уже не обращал внимания на происходящее.
Он посадил тело Святополка в седло и начал привязывать его веревками, чтобы оно не упало.
Коста спросил:
— Ты зачем это делаешь?
Варяж привязал повод коня Святополка к своему седлу, затем сел на коня. Перед тем как тронуться, хмуро проговорил:
— Да, Святополк проиграл войну. Но я не отдам его тело на торжество врагу. Я увезу его далеко-далеко отсюда, и там, где Святополка никогда не достанут враги, похороню.
Коста встревожился:
— Ты в Польшу его повезешь?
— Может, и в Польшу...
— Или в Чехию?
— А может, и в Чехию.
Варяж тронул коня, но через пару шагов он снова остановился и, перекрестившись, проговорил, глядя в небо:
— Господи, я клянусь, что о месте, где упокоится тело этого несчастного князя, никто никогда не узнает.
Микула очнулся на мягкой постели. Из окна пробивался жаркий солнечный луч.
Рядом с постелью сидела Ярина и что-то вышивала на маленьком кусочке ткани. В солнечном луче ее волосы казались золотыми.
Микула спросил:
— Ты что шьешь?
Ярина смущенно улыбнулась:
— У нас будет ребенок...
От радости Микула вскинулся и задохнулся от боли в спине. Уронив рукоделье, Ярина поспешила его уложить обратно в постель:
— Ты только не шевелись, — ласково, как ребенку, сказала она. — Стрелу мы вынули и рану перевязали.
И в самом деле, в объятиях Ярины Микула почувствовал себя спокойно и уверенно. Отдышавшись, Микула показал глазами на шкаф.
— Там, на полке, стоят кувшинчики и горшочки, покажи их мне.
Ярина показал ему несколько небольших кувшинчиков и горшков, и Микула отобрал пару из них.
— Мазью из этого горшка будешь мазать мне рану. А этот настой давать утром и вечером.
Отдав указание, Микула спросил:
— А что князь Святополк — победил?
Ответ ему не понравился. Ярина рассказала, что князь Святополк во время сражения внезапно умер, и потому сражение было прекращено, а Ярослав без препятствий вошел в Киев.
— Жаль, жаль, — проговорил Микула. — Его, наверно, отравили, как и Владимира. А предателя мы так и не нашли...
Через две недели лечения Микула уже мог ходить, но он делал пока это осторожно, опасаясь что рана может открыться.
Впрочем, еще через пару дней Микула проснулся рано утром. Поцеловал в горячую щеку сонно сопевшую рядом Ярину и осторожно начал одеваться. Он одевался очень тихо, но Ярина все равно его услышала и открыла синие глаза. Когда Микула начал надевать кольчугу, Ярина с тревогой в голосе спросила:
— Ты собираешься идти к Ярославу?
— Нет, — коротко ответил Микула, пристегивая к поясу меч.
Ярина удивилась:
— Многие из дружины Святополка перешли к Ярославу. Ярослав их привечает, ему очень нужны опытные дружинники.
Ты дружинник, и тебе без князя нельзя. Или ты хочешь уйти к Мстиславу?
Микула подошел к постели и поцеловал жену в обнажившееся плечо:
— Ты не волнуйся. Я пока ни к кому не собираюсь идти служить. Мне просто надо съездить к одному мудрому человеку и побеседовать с ним. Завтра к вечеру я вернусь.
Выехав из города, Микула направил коня на юг. Через два часа он миновал Вышгород, затем доехал до блудовской деревни, но и тут не остановился. И могло показаться, что он решил добраться до самой Болгарии. Но за Блудовкой он свернул с проезжей дороги в лес. Некоторое время ехал по едва заметной тропе, а затем слез с коня и смело повел его в лесную гущу.
К концу дня он оказался около знакомой хижины.
Летний вечер нежно обнял древний лес. Вечерняя заря красила нежно-розовым цветом далекие облака, и первая звезда уже блистала в выгоревшем небе холодным осколком льда. Все замерло в преддверии ночи, не слышно было даже шороха вечно дрожащих осин. Только играющий мерцающими огоньками костер полусонно потрескивал багровыми углями, блуждая светом по лицам сидящих рядом людей.
Асмус, казалось, не изменился — он был так же сух, как старая ива, возраст которой невозможно определить. Вот только глаза совсем выцвели и побелели в масть седой голове. Он долго слушал повествование Микулы о своей жизни, ни разу не перебив его и не задав вопрос.
Наконец, Микула закончил рассказ. И повисла тишина. Асмус молчал, и Микула, глядя на вечернюю зарю, снова заговорил:
— Я сражался за князя. Я видел много плохих людей, злодеяния которых человеку даже трудно представить. И я увидел, что зло всегда побеждает. Так в чем же смысл жизни?
Асмус задумчиво проговорил.
— Белобог — бог добра, плодородия, бог, сражающийся со злом. Чернобог, бог зла. Но оба они являются частями одного бога, которого мы зовем Род. Бог один, хотя и носит много имен. Его части борются между собой, но если погибнет хотя бы одна часть, то и вторая часть умрет. А потому не может победить ни добро, ни зло. В мире нет зла и добра...
Асмус взял лежавшую рядом веточку и ковырнул угольки в костре. Почерневшие угли выплеснули веселые языки пламени. И Асмус, смотря на огонь, спросил:
— Какой ты видишь смысл в этом огне?
Микула пожал плечами:
— Огонь не имеет смысла, он просто горит, потому что мы его зажгли.
— Это для нас нет смысла. Мы зажгли его, даже не для того, чтобы обогреться. Мы зажгли его потому, что нам так захотелось. А захочется, то мы его потушим. Мы боги для огня, и наша воля ему неведома, — сказал Асмус и спросил: — А какой смысл для самого огня?
— Для огня? — задумчиво переспросил Микула и неуверенно предположил: — Для огня смысл в его горении. Горение его жизнь.
— У Ярины будет ребенок? — неожиданно спросил Асмус.
— Да, — несколько растерянный переменой темы разговора ответил Микула.
— Ну так живи дальше, — загадочно усмехнулся Асмус. — А когда поймешь смысл жизни — приходи, расскажешь мне.
В светлой комнате на полках тесно лежат светло-желтые пергаментные свитки и множество шкатулок из кипарисового дерева с почерневшим от времени серебряным окладом.
За большим столом у окна сидит старый монах Иоакин. Он пишет летопись, начатую почти полвека назад. Он начал с одного листа, но с тех пор прошло много событий, и много скопилось пергаментных листов.
Одно огорчает монаха, после смерти несчастной княгини Юлии давно никто не приходит к монаху и не читает его записей. И кажется ему, что никому не нужна его работа.
Внезапно скрипнула тяжелая дверь, и монах, оглянувшись, видит князя Ярослава. Монах вскакивает и почтительно кланяется.
Ярослав, прихрамывая, входит в комнату. Окидывая комнату взглядом, он удивленно отмечает:
