– Ради Бога, нани, домой не ходите! Поживите у кого-нибудь. Может, у Шаши?…
– Хорошо, хорошо! – успокоил его Гойберд. – Мы пока едем, а они вынесут этого в огород. Никто ничего не узнает.
Гойберд завалил Хусена в арбе сухим хворостом и тронул. Поехал он полем, а не лесом. Так нему казалось безопаснее. Не подумают, что человек, который отважился ехать у всех на виду, везет в арбе что-нибудь недовозленное или тем более кого-нибудь, кто скрывается.
Стражники очень скоро встретились Гойберду. Спросили, куда и зачем едет. Он сказал, что везет дровишки сестре своей в Ачалуки. Нет, мол, у них там поблизости леса, негде самим нарубить.
Оба стражника были сагопшинские. Гойберда они знали, а потому поверили на слово и пропустили его, не обыскали.
Проводив Гойберда и Хусена, Кайпа поспешила к себе. Она уже была во дворе, когда вдруг заметила там человека. Кайпа метнулась за сарай и прижалась к стене. «Кто это? Был ли он в доме?» – сверлили ей голову вопросы.
Человек вышел со двора и скоро скрылся из виду. Кайпа вошла в дом. Она намеревалась выволочь убитого и поначалу упрятать его в яме за сараем, а уж ночью закопать в огороде.
В сенях Кайпа нерешительно остановилась и пожалела, что не взяла с собой Султана. Жутко одной. С трудом она сделала еще шаг-другой и вдруг наткнулась на что-то мягкое. В испуге сжалась и подумала: «Что это?» Потом нагнулась, пошарила рукой и… закричала не своим голосом.
Перед ней лежал Султан…
Уходя с Хусеном к Гойберду, Кайпа была в таком состоянии, что не заметила, как младший сын отстал от них. Он вернулся в дом. Мальчишке хотелось самому убедиться, что деникинец мертв. Тут-то и застал его второй стражник, тот, что возвращался к Соси в лавку. Прождав напарника и не дождавшись его, стражник решил войти в дом и посмотреть, что он там делает.
Увидев убитого и мальчишку возле него, деникинец озверел. Султан в испуге рванулся, хотел выскочить из комнаты. Но деникинец ухватил его и шашкой рубанул наотмашь…
Султан даже крикнуть не успел. Деникинец раздвоил его от плеча…
Кайпа лежала обессиленная. Она тихо стонала и все пыталась сжать тело своего мальчика, словно хотела слепить его, оживить…
8
Темные тучи низко нависли над землей. День клонился к вечеру.
Хасан прошел подъем от Верхних Ачалуков до Гайрбек-Юрта и спускался в балку. Он шел в лес сообщить партизанам, что готовится большое наступление, в котором понадобится и их помощь.
Уже около года Хасан не видел дорогие сердцу хребты, долины, леса, где бегал мальчишкой. А как мечтал их увидеть! Не раз во сне снились. И вот они перед ним, а ничего не радует. Все оттого, что на душе у него большое горе и ничем его не унять. Накануне Хасан заехал в Ачалуки к тетке. Там он узнал о смерти Султана. Многое перенес Хасан за свою не очень-то долгую жизнь. Но это горе выше его сил. Хасан даже заплакал и не мог скрывать своих слез, да и не пытался сделать этого. И в мыслях у него не было, что Султан может пасть жертвой войны. Хасан в последнее время все больше тревожился за Хусена, которого оставил дома в состоянии почти полной неподвижности. В горы, в Ведено, к нему доходили слухи, что Хусен жив, но легче от этого не становилось. Беспокоился за одного брата, а беда подстерегла его с другой стороны и, обрушившись столь неожиданного, подкосила.
Тетка сказала еще и о том, что Хусен уже с неделю в горах и почти совсем здоров.
Султан! Бедный малыш! Хасан с грустью подумал, что братишка так и не увидел ничего хорошо в своей короткой жизни. И сердце от этой мысли сжалось болью. Не задумываясь, Хасан сам бы лег вместо Султана в могилу, но так уж устроен мир… Один другого в нем заменить не может…
Хасан долго шел пустынной дорогой. Он уже миновал ближайшую от Сагопши балку, когда увидел на опушке леса, близ дороги, человека, тяжело опиравшегося обеими руками на большую сучковатую палку. Неподалеку паслась отара. Хасан поначалу насторожился, но, поняв, что перед ним, должно быть, пастух, вынул руки из кармана, оставив в покое свой семизарядный наган.
Пастух ответил на приветствие Хасана и попросил закурить. Свернув цигарки, они оба опустились на сухую траву.
– Чьи это овцы? – спросил Хасан, глянув на склон.
– Наши, – ответил пастух.
Он был примерно того же возраста, что и Хасан. Может, даже чуть моложе.
– А ты кто будешь-то?
– Саада знаешь? Я его сын, – ответил парень.
Хасан пристально посмотрел на него. Он не видел сына Саада с детства. «Похож на отца, – подумал Хасан, – даже пушок на подбородке обещает вырасти таким же клоком овчины, как у Саада».
– А ты здешний? – спросил парень.
«Не знаешь, значит, меня, – решил Хасан. – Что ж, это и к лучшему».
– Из Ачалуков я.
– Скучное ваше село, – буркнул сын Саада. – Залегло в яме хребтов, как зверь в капкане. Я там целый год прожил. У родственников. Даже больше года. Овец мы своих там спасали.
– От кого же? – усмехнулся Хасан.
– От кого, говоришь? От голодранцев этих, что большевиками зовутся. Придумали тоже: у одних добро отбирают и хвалятся, что делают хорошие дела. Для народа, мол, стараются. Хорошо еще, недолго они над нами измывались. Слава Всевышнему, прогнали их. Деникинцы у нас ничего не отбирают. Попросят по-хорошему одну-другую овцу – и все.
«Одну-другую овцу! – мысленно повторил Хасан. – Для деникинцев Саад добрый, а моего отца из-за одной овцы жизни лишил, проклятый!»
Хасан зло глянул на парня. Лицо у него похоже на взрезанный арбуз. На подбородке и около ушей чуть пробивается жалкий пушок. Истинный сын своего отца. Другого разговора от него и ждать нечего.
«А не застрелить ли мне тебя, – подумал Хасан, – здесь же на месте, в упор? Вот бы месть моя и свершилась. Всего один выстрел – и конец делу, отец отмщен!» Рука скользнула в карман, пальцы коснулись холодного металла и сжали круглую рукоять. Некоторое время Хасан сидел так и думал. «Нет, – решил он, – Саад, только сам Саад должен поплатиться за содеянное им зло! Нельзя оставить его в живых!»
Сейчас даже Дауд и Малсаг не осудили бы Хасана. Так ему, по крайней мере, казалось. Раньше Дауд говорил: «Убийством Саада дело не кончится. У нас кроме него еще много других врагов». Теперь времена изменились. Саад его ярый враг. Убил отца, готов и их всех уничтожить. Хасан убежден, что гибель Султана тоже на совести Саада. Кто, как не он, наводнил Сагопши карателями да стражниками? А насилия, которые он вершит над односельчанам?… Много, очень много причин для того, чтобы убрать Саада…
Хасан поднялся.
– Дай мне еще табаку, если можно, – попросил сын Саада. – Покурю, а там, смотришь, и стемнеет. Завтра я куплю себе этой чертовой отравы. Отец обещал привезти пастуха. За тем он и поехал сегодня в Моздок. Там, говорят, много ногайцев и дагестанцев в пастухи нанимаются. Наших овец и раньше пасли дагестанцы. При большевиках они подались восвояси. С тех пор и мучаемся, кое-как перебиваемся.
– Один пасешь такую отару? – поинтересовался Хасан. Хотел узнать, не бывает ли здесь Саад.
– Одному разве справиться? Младший брат со мной. – Парень показал на склон. Вон он идет.
– Один пасешь такую отару? – поинтересовался Хасан. Хотел узнать, не бывает ли здесь Саад.
– Одному разве справиться? Младший брат со мной. – Парень показал на склон. – Вон он идет.
Спустился, подошел к ним мальчишка – младший сын Саада, исподлобья посмотрел на Хасана. Хасан почувствовал этот взгляд и подумал, что, может быть, мальчишка знает его. И он поспешил уйти.
– Если зайдешь к нам, гостем будешь! – крикнул старший. – Есть где переночевать.
Хасан оглянулся, не ответил, пошел дальше.
– Ага, зайдет он к тебе, – кивнул мальчишка, посмотрев на старшего брата. – Это же сын Беки.
– Откуда знаешь?
– Так, знаю. Видел, когда сход был в селе. Еще брат, которого солдаты убили, говорил: «Он скоро покажет твоему отцу».
