Они долго смотрели вслед Хасану.
Дождавшись темноты, Хасан, никем не замеченный, вошел в село и направился к своему двору. Решил ночь провести дома, а рано утром уйти в лес. Остановившись у плетня неподалеку от ворот, он прислушался, огляделся вокруг – не слыхать ли чего тревожного и не видать ли кого?
Вокруг было тихо. Если бы не одно чуть освещенное окно, можно было бы подумать, что в доме у них и живой души нет.
Хасан нырнул во двор, и едва он успел закрыть за собой плетень, служивший воротами, как по улице промчались несколько всадников. Затем в той стороне, куда они ускакали, дважды прогремели выстрелы. И снова наступила тишина. Удивило Хасана то, что даже собаки не залаяли. «Привыкли, выходит, – подумал Хасан, – к топоту конских копыт и к выстрелам, которые вот ведь уже два года не прекращаются в селе!..»
Хасан тихо подошел к окну и заглянул в него. В комнате, кроме Кайпы, никого не было. Покачивая ногой люльку, она шила чувяк. Игла, видно, не поддавалась, и Кайпа пыталась вытянуть ее зубами. У Хасана сердце сдавило от жалости. «Бедная нани, – подумал он, – каково ей сейчас!»
Хасан постучал в дверь.
– Кто там? – спросила Кайпа. Голос ее при этом звучал довольно спокойно.
– Я это, нани, – проговорил Хасан в дверную щель.
Услышав ответ, Кайпа от неожиданности словно онемела. Рука, которую она была протянула, чтобы отодвинуть щеколду, задрожала. Давно уже ничто больше не пугало и не удивляло несчастную женщину. Чего она только не натерпелась в последние годы! Казалось бы, жизнь ожесточила ее, но вот, услышав голос сына, которого и не ждала – так он был далеко, Кайпа вся вдруг обмякла, словно бы наконец, ощутив всю тяжесть пережитого, и горько заплакала…
– Как ты пробрался сюда, сынок? – спросила она, обнимая худыми, словно детскими, руками Хасана. – Ведь проклятые гяуры так и рыщут!..
– Ничего, видишь, стою перед тобой цел и невредим.
Хасан гладил голову матери, ласково смотрел ей в глаза, не зная, какие слова сказать ей в утешение.
– Как ты здесь, нани? Одна…
– Почему же одна? А Суламбек? Он же со мной!.. – Кайпа сжала губы, силилась взять себя в руки, но слезы не унимались, и, бросившись на грудь сыну, она сквозь рыдания сказала: – Не уберегла я Султана!..
– Ты не виновата, нани! Не плачь!.. Я все знаю… Что теперь по делаешь…
– А Хусен добрался в горы? – спросила Кайпа, чуть успокоившись.
– Наверно, добрался…
– Вы разве не виделись с ним? – заволновалась Кайпа.
– Так мы же все в разных местах, нани. Не очень-то там встретишься, в горах…
– Я думала, вы все в одном месте. И Хусен с тобой…
– Встретимся еще. Вот вернусь назад…
– Вместе бы оно лучше. И мне бы спокойнее. Здесь опасно. Особенно для вас обоих. Старшиной-то у нас эта змея Саад.
«Не долго ему осталось быть старшиной!» – подумал Хасан, но вслух ничего не сказал.
Подойдя к люльке, он взял на руки малыша. До того в голос оравший Суламбек замолк и уставился на Хасана.
– Смотри, как вырос!..
– Скоро уж ходить будет.
– Чем же ты его кормишь, нани?
– Бабушка его, Кабират, носит нам молоко. Как только подоит корову, так зовет меня к плетню. Бывало, и Султану иногда перепадало!..
У Хасана на глаза навернулись слезы. Он смахнул их, отошел и сел на нары. Долго сидел опустив голову. Мать собрала ему поесть. И хотя с самого утра он и маковой росинки во рту не держал, сейчас так почти ничего и не съел. Все больше выходил в сенцы и курил, курил…
Было уже за полночь, а Хасан не ложился. Кайпа подумала, что сын, может, не решается прилечь из опасения, как бы не нагрянули стражники.
– Ты ложись, – предложила она, – а я постерегу. Будь спокоен, никого не впущу в дом. Кто полезет, получит колом по голове! – решительно заключила Кайпа.
Хасан улыбнулся.
– Если кто явится, нани, я и сам с ним разделаюсь.
– Нет уж! В доме я за все в ответе. К тому же с меня и спрос невелик. Я ведь женщина, не каждый поверит, коли кто скажет, что ударила…
Хасан долго сидел, не спал.
А в это время у ворот, прижавшись к плетню, стояли два деникинца и стражник-сагопшинец, подосланные Саадом. Деникинцы остались стоять на месте, а стражник приблизился к дому, подкрался к слабо освещенному окну. Первым он увидел Хасана, сидящего на поднаре, Кайпа примостилась на низком стульчике около железной печурки.
Не смог стражник навлечь на голову этой женщины, у которой еще глаза не просохли, новое горе. И он, постояв еще немного, тихо вернулся к деникинцам и сообщил, что в доме одна старуха.
– Если одна, то почему она так долго не спит? – спросили те.
– Богу молится. – Стражник поднес к своей голове руки, показывая, как она молится.
И все трое ушли.
Уходил Хасан из дому еще затемно.
– Береги себя и Суламбека, нани, – сказал он на прощание. – Мы скоро прогоним врага. Обязательно прогоним и вместе с Хусеном вернемся домой. Будет и у нас счастье!..
– Возвращайтесь скорее живыми и здоровыми. Это и будет моим счастьем…
Хасан огородами выбрался из села. Он уже вошел в рощу на склоне хребта, что высится над Сагопши, когда начало светать.
Хасан огородами выбрался из села. Он уже вошел в рощу на склоне хребта, что высится над Сагопши, когда начало светать.
День был такой же пасмурный и мрачный, как накануне. Тяжелое небо, того и гляди, расплачется – разольется дождем, а солнца словно бы и вовсе в природе нет – ни лучика не пробивается. Оттого, может, и Сагопши на этот раз, особенно сверху, с хребта, показалось Хасану мрачнее и печальнее обычного. Все было вроде бы в трауре. Даже стадо коров, вышедшее из села, двигалось в сторону степи медленнее, чем в другие дни. Вот показалась и отара. Она тоже едва плелась, но не остановилась у рощи, пошла дальше к Согап-рву.
Хасан притаился за кустом шиповника и стал всматриваться, что делается на дороге. Проскакали деникинцы. Вот они скрылись в урочище у Согап-рва, именно там, куда шел Хасан. Спустя минуту деникинцы вновь появились на дороге – теперь они уже скакали назад. Промчавшись мимо Хасана, свернули в Тэлги-балку.
Хасан выбрался из лесу и едва зашагал по дороге, как его будто кто толкнул сзади. Оглянулся, видит – следом несется бедарка с двумя седоками. Подумалось: «Кто это? Не уйти ли опять в лес?»
Бедарка приближалась. Когда расстояние между ними сократилось настолько, что уже можно было вполне рассмотреть, кто в бедарке, Хасану вдруг показалось, что перед ним ненавистное с детства лицо. На миг он хотел было остановиться, дать бедарке подъехать совсем близко, даже пойти ей навстречу, но, помня о том, как ответственно задание, что вело его туда, в лес, сдержался.
Бедарка все шла и шла за ним, лишь на минуту остановилась, пока Саад, которого Хасан теперь уже точно узнал, почему-то ссадил парнишку.
Хасан свернул в урочище. И бедарка за ним.
Навстречу попадались арбы, необычно рано возвращавшиеся из лесу с дровами. Видно, заранее нарубили. А дрова-то не ахти какие – одни кривые ветки орешника.
А Саад все ехал за Хасаном. У него на уме было свое. Вот проедут арбы, и окажется он один на один с тем, кого уже годы мечтает сжить со свету. В таком месте убьешь – никто не узнает, на ком кровь. Мало ли деникинцы изводят мирных жителей. Эту смерть тоже отнесут на их счет, и настанет наконец для Саада освобождение от кровника, не придется больше бояться каждого куста и собственной тени. Хотя у Беки есть еще один сын, но того Саад не боялся, да и верилось, что, разделавшись со старшим, он очень скоро уберет со своего пути и младшего.
Так думал Саад, удивляясь тому, что идущий впереди не останавливается и не вступает с ним в единоборство. Может, не узнал? Скорее бы опустела дорога…
Саад еще сильнее кутает лицо в башлык…
Хасан вдруг свернул в лес, надеясь скрыться, уйти. Столкновение с Саадом на этот раз никак не входило в его расчеты. Саад остановился. Он решил, что Хасан задумал устроить ему засаду и ждать, когда он подъедет ближе. Но Хасан все углублялся в поредевший осенний лес…
