– Матиас! – позвала его измученная женщина.
Он остановился. Эстель отпустила его руку и радостно оглянулась. Девочка что-то говорила, но Карла почти не слышала слов. Они ее искали. Они ее нашли.
Ее любимый склонил голову, но потом снова поднял ее.
Наконец он повернулся и посмотрел на Карлу. От него ей больше всего были нужны две вещи: Ампаро и его любовь, в которой она не сомневалась даже во время их долгой разлуки. Если бы она усомнилась в этом, то просто не выжила бы. Но Матиас подарил ей нечто большее: свои слезы. Он не позволил им пролиться, но глаза его блестели, и Карла буквально утонула в них, забыв обо всем. Торопиться было некуда. Алис была права. Тангейзер всегда готов к смерти, как любая вспышка огня, даже самая яркая. Такой же была Ампаро, его дочь, которую он держал у залитой кровью груди. Конечно, она была и дочерью Карлы тоже, но в это мгновение принадлежала именно ему, и это еще больше растрогало итальянку.
Карла тоже была готова умереть. Вместе с любимым она была готова ко всему.
Ее пламя устремилось навстречу пламени Матиаса и Ампаро, пока они не слились в одно.
Рыцарь окинул супругу взглядом и, похоже, очень расстроился. Наверное, выглядела она хуже, чем он представлял, но, может быть, всему виной платье? Меньше всего Карле хотелось, чтобы Матиас считал ее слабой. Она мысленно просила мужа обнять ее – тогда она докажет, что это не так. И в ту же секунду госпитальер шагнул вперед и обнял жену так крепко, что у нее перехватило дыхание, а она вонзила ногти ему в руку, пока ей самой не стало больно. Он здесь, и он принадлежит ей. Он дал ей кое-что еще, в чем она нуждалась, сама того не подозревая. Матиас улыбнулся, обнажив сломанные зубы, – именно эта улыбка при первой встрече испугала и заворожила ее.
– Карла, любимая, наш соловей голоден и еще не готов к моим шипам, – услышала женщина его голос.
Ампаро уютно устроилась в колыбельке из шкуры. Губа у нее дрожала. Какие бы приключения ни выпали на ее долю, малышка выглядела здоровой и бодрой. Улыбнувшись, графиня покачала головой.
Матиас был доволен. Он поцеловал ее в губы.
Через секунду Карла открыла глаза, не отрываясь от его губ, и ее супруг, почувствовав это, последовал ее примеру. Она заглянула в ледяные озера его глаз. Его любовь была странного свойства. Она лилась, свободно и бесстрашно, происходя из тех мест, где любви не бывает. Как, впрочем, и многого другого. Карла хорошо знала этого мужчину, знала его инстинкты и реакции, но доходя до таких глубин, всегда чувствовала, что вообще не представляет, что за человек скрывается внутри.
Матиас отстранился, и выражение его лица изменилось. Пора было действовать. Он явно был встревожен.
– Я хотел покинуть Париж, прямо сейчас, но это опасно, – сказал иоаннит. – Здесь самое надежное убежище в городе, особенно для тебя. У меня мешок золота, и его хватит, чтобы ты целый месяц жила, как гостья кардинала. Разумно было бы остаться здесь. Думаю, именно так ты и должна поступить.
– Но ты не можешь остаться со мной? – спросила Карла.
– Чем дольше я в Париже, тем ближе к петле.
– Неужели Гарнье посмеет нарушить святость Нотр-Дама?
– Когда он меня вызовет, я не буду прятаться за сутаной священника.
– Я бы никогда не попросила тебя об этом.
– Если бы я спрятался, Гарнье узнал бы, что ты моя жена, и это не пошло бы тебе на пользу. Они будут просто ждать меня. Париж – их город, а не мой. Если я все еще буду здесь, когда закончится этот кровавый пир, то преступления, в которых меня обвинят и в которых я действительно виновен, будут выглядеть более тяжкими – даже для тех, кто предпочел бы их игнорировать. Я стану дьяволом, притаившимся в их соборе. Но если меня не будет, останутся лишь несколько трупов среди многих тысяч, и их смерть превратится в легенду, которую лучше не рассказывать.
– Тогда я тоже не буду прятаться здесь. И Ампаро. Я не позволю тебе уйти без нас, – заявила его супруга.
Матиас пристально посмотрел на нее. У него хватило уважения или мудрости не спорить.
– Ворота Сен-Дени открываются в полночь, – сказал он. – У нас еще есть время, но мне нужно забрать повозку. Жди меня у купели. Кстати, я крестил ее. Ампаро. Обряд считается действительным – in extremis, принцип крайней необходимости, Тридентский собор и так далее. Я не знал, что ты здесь, иначе подождал бы.
– Ты все сделал правильно. Что тебя беспокоит?
– Долго перечислять.
Мальтийский рыцарь обнял жену за талию и повел в глубь собора. Заметив отдельно стоящий стул, он захватил его с собой. Карла прижалась к мужу и не отрывала взгляда от лица Ампаро. Когда они укрылись в темной нише, Матиас усадил супругу на стул. Она расстегнула верхние пуговицы платья и поднесла ребенка к груди. Девочка сразу же принялась сосать. Почувствовав, как ее охватывает счастливая истома, Карла тряхнула головой. Оранжевый дым, клубившийся под сводами собора, казалось, предсказывал гигантский пожар.
– Вперед, навстречу Огню, – пробормотала женщина.
– Все в порядке, Карла? – не понял ее муж.
– Да. Все хорошо. Иди.
Карла увидела, что Эстель наблюдает за ней.
– Я не отнесла Ампаро в монастырь, – призналась девочка.
– Спасибо, родная, я так тебе благодарна!
– Теперь нам осталось найти Паскаль, – напомнила Ля Росса госпитальеру.
Матиас обернулся. Именно это его и беспокоило.
– Нет, – ответил он, – не сегодня.
– А когда же? – спросила Эстель.
– Кто такая Паскаль? – удивилась Карла.
– Одна из нас, – сказала девочка.
– У нас нет времени, – покачал головой иоаннит.
– Но у тебя было время, пока ты не нашел меня, – заметила его супруга.
– Я принял решение.
Карла видела, как он страдает, и этого было достаточно.
– Иди и найди Паскаль, – сказала она. – А мы подождем здесь.
Рыцарь молча отступил от нее, но не к алтарю, а к дверям.
– Матиас? – окликнула его итальянка.
Он остановился, но не оглянулся.
– Она просто еще один ребенок. У нас их много, – донесся до Карлы его ответ.
– Я тебе не верю, – покачала она головой.
– Без нас у них столько же шансов, а может, и больше.
С этими словами Тангейзер снова пошел к выходу и остановился лишь в тот момент, когда в собор вбежал нескладный мальчишка. Он что-то возбужденно говорил, но Карла ничего не понимала. У этого ребенка была заячья губа. У его ног терлась маленькая уродливая собака. Мальчик жестикулировал, показывая, как надевает на шею цепь.
Матиас повернулся и побежал в глубь собора – его жена не видела куда.
Вернувшись, он в еще большей спешке вместе с мальчиком выбежал наружу.
Карла погрузилась в дремоту, но не заснула. По мере того как ее молоко насыщало дочь, та заполняла все ее существо. Торопиться было некуда.
Потом женщина открыла глаза и увидела Гриманда.
Он приближался к ней, поддерживаемый под руки Матиасом и мальчиком. Лицо его было испачкано чем-то белым, а со щек свисала кожа от лопнувших волдырей. Голова его дергалась, словно в поисках утраченного зрения. В поисках глаз. Его карих глаз.
Алис. Она тоже была рядом. Карла почувствовала, как она отпрянула, охнув от боли.
Итальянка повернулась к дочери и снова заплакала.
Он оставил бы Паскаль, если бы не Грегуар. Он оставил бы всех. Возможно, так и следовало поступить. Слишком много чувств терзали его сердце. Тангейзер опустил фонарь на пол, нашел сумочку с инструментами в торбе Гриманда, открыл ее и извлек горсть плоских железных стержней с наконечниками разной формы.
– Если это пустое бахвальство, лучше скажи сразу, и я найду священника, – сказал он Инфанту.
– Дай мне отмычку, заточенную в форме ятагана. И покажи замочную скважину, – отозвался тот.
Рыцарь выполнил его просьбу. Гриманд опустился на колени и левой ладонью обхватил замок, чтобы оценить его размеры, просунул внутрь отмычку и сплюнул, словно злясь на кузнеца. Потом он извлек отмычку и снова обратился к Матиасу:
– Дай мне остальные.
Выбрав одну из отмычек с загнутым концом, слепой гигант снова исследовал ею внутренность замка.
– Еще одну, такую же.
Гриманд вставил в отверстие второй стержень. Он пытался обойти бородки, чтобы зацепить рычаг и язычок замка. Тангейзер видел, как его отец ковал детали подобных механизмов, но сам он умел открывать лишь висячие замки. Нужно будет попрактиковаться в этом искусстве.
Послышался глухой щелчок.
Гриманд встал и потянул носом:
– Ржавчины нет. Ты еще не нашел священника?
Госпитальер вложил отмычки ему в руку.
– Грегуар, приведи повозку к дверям, – велел он своему лакею.
После этого Тангейзер стал подниматься по винтовой лестнице. Казалось, что за время, прошедшее с тех пор, как он был здесь в первый раз, количество ступенек удвоилось, а проход стал уже. Рыцарь подгонял себя. Поднявшись до внешней галереи, он перешел к калитке у подножия северной башни и остановился, скорее чтобы собраться духом, чем чтобы отдышаться. Лампу он поставил на пол. Пот давно уже пропитал повязку у него на лбу, и иоаннит снял ее, чтобы вытереть глаза ее сухими концами. Потом он покрутил головой, разминая шею, открыл калитку и крикнул в темноту лестницы:
