Испугавшись, что святая накажет ее за столь ретивое стремление в город иноверцев, Роксанда с чувством прочитала про себя молитву, поцеловала ковчег и поспешила к гробницам матери своей и трех братьев-погодков.
Уже сидя в карете с подругой и служанкой, которых она собиралась взять с собою в Истамбул, Роксанда снова закрыла глаза и увидела Босфор и корабль на Босфоре, золоченый, устланный коврами…
Отец, благословляя дочь в дорогу, очень внимательно поглядел ей в глаза и как-то по-особенному сказал:
— Будь умницей! Во всем будь умницей! Я полагаюсь на твой ум.
6
Княжну разбудили горлицы. Они стонали от любви, ибо воздух над Босфором настоян на цветах любви.
Но тотчас Роксанду охватила тревога: а что, если все это — сон. Сколько раз сладкие сны обманывали ее.
— Нет! — сказала Роксанда, улыбаясь. — Я слышу запах моря.
Она открыла глаза, и солнце окатило ее, как из ведра, разбиваясь в брызги о решетчатое окно. Роксанда позвала Эмилию, оделась, умылась. Как птичка, поклевала изюму, выпила чашечку кофе, взяла с собою Иляну и, конечно, Эмилию и в носилках отправилась на золотой базар.
Здесь было столько драгоценностей, что над рядами лавочек и лавок сияло, словно от жаровни.
Скрыв лица под чадрами, девушки сошли с носилок и дивились на богатства, свезенные в Истамбул со всех концов земли.
— А где же раковины, Эмилия? — спросила нетерпеливо Роксанда.
— Они дальше, за рядами, где торгуют жемчугом.
— Так веди же нас скорее туда!
Роксанда торопилась к тайне.
На птичьем базаре, где Эмилия покупала для госпожи попугайчика, к ней подошла гирруджи — женщина, глазеющая невест, — и сказала:
— Купивший мои услуги высок ростом, и несравненно пригож лицом, и благороден манерами. Он воплощенная добродетель, молод, сиятелен, хоть и чужестранец. Передай твоей госпоже, что этот замечательный господин убьет себя, если она откажется выслушать его речи.
— Но мы живем в Серале! — воскликнула пораженная Эмилия.
— У моего господина много денег, а в Серале всегда найдется евнух, сердце которого тронет блеск золотых монет, — сказала гирруджи. — Мой господин просил передать твоей госпоже: пусть она пойдет в ряды, где торгуют заморскими раковинами, и попросит продать ей ту раковину, которая стоит одно парá.
— Но не перепутала ли меня госпожа с кем-то? — спросила встревоженная Эмилия.
— Мне за услуги платят по пять золотых монет, — сказала гирруджи, исчезая в толпе.
Княжна Роксанда кинулась в приключение, как бросалась в воду, — не раздумывая.
— Ах! — воскликнула Иляна, когда они подошли к лавке, где торговали раковинами.
— Только у царя морского да у нас такие! — Торговец, улыбаясь, развел руками, показывая восхищенным юным дамам свою сказку наяву.
Одни раковины, величиной с большое блюдо, пылали зелено-голубым перламутром, другие полыхали розово, как снег под солнцем…
У Иляны и сквозь паранджу заблестели глаза, но Роксанда глядела не столько на раковины, сколько на торговца.
— А есть ли у вас раковина, которая стоит одно пара? — спросила она тихо, наклонившись над прилавком.
— Есть, госпожа! — ответил торговец с почтительным поклоном. — Вот она.
И принес такую роскошную раковину, что все остальные тотчас померкли, словно лавку накрыло тенью.
— Эта раковина… стоит одно пара? — спросила осторожно Роксанда.
— Одно пара, госпожа, — ответил торговец, — но для того, кто знает, что спрашивает.
— Эмилия, заплати одно пара! — Роксанда забрала раковину. — И еще заплати золотой, пусть Иляна выберет себе раковину по вкусу.
В раковине лежала записка, написанная на польском языке.
Роксанда прочитала ее, когда осталась одна.
«Я был Вашим гостем в Котнарском Вашем винограднике, и с той поры мое сердце не знает покоя. Дозвольте встать перед Вами на колени. Я не промолвлю ни слова. Я хочу запечатлеть Ваш образ перед дорогой на небо, ибо жизнь в вечной разлуке с Вами тяготит меня, как золотая цепь. Она бесценна, эта цепь, но она раздавила мне сердце. В первую ночь полной луны не затворяйте Вашей двери. Сжальтесь!»
Никто еще не осмеливался писать княжне таких посланий. Она спрятала записку, позвала Эмилию и спросила:
— Какая теперь луна?
— Луна? — удивилась Эмилия.
— Ну да, луна! Я хочу знать, что теперь — новолуние или, может быть, луна на ущербе?
— Дозвольте мне спросить у сведущих людей, госпожа?
Эмилия скоро вернулась и сообщила:
— Полная луна будет завтра.
— Ах завтра! — сказала Роксанда и велела Эмилии заняться своими делами.
Роксанда почти не гадала об авторе послания. Конечно, это писал Петр Потоцкий. Кто же еще? У Дмитрия Вишневецкого на такой поступок духа бы не хватило.
— Боже мой! Как долго ждать это завтрашнее полнолуние! — От досады у княжны навернулись на глазах слезы.
7
Она показалась себе лохматой бездомной собачонкой. Будто бы осень, дождь, и она, намокшая, стоит одинешенька посреди огромного поля, ни зги не видать, ветер ледяной, и надежда добрести до укрытия оставила…
— И это я! — сердилась на себя Роксанда. — Дрожащая, ничтожная!
Ее страсть к тайне тоже показалась ей ничтожной, трепет сердца был противен до дурноты. Она желала одного: пусть ее оставят. Все!
А небо Истамбула уже утопило в синеве купола и минареты мечетей. Земля, соперничая с небом, отворила свои пещеры и дала волю тьме. Тьма нашла на тьму, и не понять стало, где небо, где земля.
Роксанда, не зажигая свечи, сидела, как турчанка, на ковре, сжавшись в комочек.
Вдруг воздух колыхнулся трепетно, и Роксанда сказала себе: то отворилась и затворилась дверь.
— Я ничего не вижу, — сказал он по-польски.
Она таилась, казня упреком сердце, которое стучало так, что уши закладывало от боя.
Он сделал шаг от двери и тихонько запел на молдавском языке, коверкая слова, запел ее любимую песенку, переиначенную:
Алый лепесток пиона,
Алою зарей рожденный,
Рыцарь красоту твою узрел.
Рыцарь, словно птица, прилетел.
Страх схлынул, как уходит под землю дождевая вода.
— Я здесь, — сказала она. — Но ты обещал полную луну, где же твое обещание?
Он опустился возле нее, взял на руки.
— Луна никогда не взойдет на небо, если наши лица не озарят Божий свет светом счастья. Земля и небо темны, потому что твое светоносное чело затеняет страх. Вспомни свои виноградники!
Его руки были жесткие, но лежать на них было покойно. Она дотронулась до его платья.
— В чем ты одет?
— В турчанку! У меня даже паранджа есть.
Она вырвалась из рук и хохотала, не в силах остановиться.
— Ай да турчанка!
— Другого пути в Сераль нет, — сказал он серьезно и так же серьезно, с горькой хрипотцой признался:
— Я устал от чужбины. Отец мой, пленник хана, умер, а я, никому и никогда не сдававшийся, живу в плену. Я мог бы потерять тебя. Но видно, само небо желало этой встречи.
Он обнял ее, поцеловал.
— Луна! — сказала она. — Луна взошла!
Луна стояла над Истамбулом, и некуда было укрыться от ее света. Воры и любовники затаились.
— Я твоя жена, — сказала Роксанда Петру. — Я счастлива, что Бог послал мне тебя.
— Бог ли? — вздохнул Петр. — Ты мне не очень-то и понравилась при первой встрече, но потом я не мог не думать о тебе… И все-таки мы должны благодарить за наше счастье твоего отца.
— Моего отца? — удивилась Роксанда.
— Он приезжал сюда не так давно, чтоб спрятать тебя от коршуна Хмельницкого, усмотревшего тебя для своего рябого сына.
— Да, мой отец ездил в Истамбул, — согласилась Роксанда, поднимаясь на локтях и заглядывая в лицо Потоцкому.
Потоцкий лежал спокойный, домашний, он улыбнулся ей.
— Твой отец у себя дома ведет жизнь скряги, а здесь он денег не жалеет. Ему не хватило двадцати тысяч, кому-то еще нужно было дать бакшиш. Он обратился за помощью ко мне…
— И ты ему сказал: Роксанда должна быть моей.
— Я именно это и сказал, душа моя.
— И отец тотчас согласился.
— Отец желал видеть дочь свою замужем за человеком, который знает предков в десятом колене.
— Значит, ты купил меня? — Роксанда легла на спину, потянулась, огладила свое тело руками. — Я думала, что я княжна, а я — рабыня.
— Ты моя любовь! — Потоцкий приподнялся, чтобы поцеловать Роксанду, и увидел перед лицом кинжал.
— Прочь! — тихонько сказала Роксанда. — Я владею оружием не хуже тебя. Прочь.
— Но ведь…
— Еще слово, и я ударю.
Он встал с постели, вырядился в дурацкое свое одеяние.
— Роксанда!
Она отворила дверь.
