— Нечестие, — вмешался Гиппократ, — это самое страшное обвинение, которое только можно выдвинуть против афинянина или афинянки. Его приберегают для тех, кого хотят изгнать или казнить, независимо от того, каковы действительные проступки обвиняемых. Перикл — великий оратор, но, чтобы спасти ее, ему понадобится все его искусство. Она очень образованная женщина и, наверное, была ему хорошей помощницей. Я слышал, как Сократ с большим уважением отзывался о ее уме.
Дафна, заинтересовавшись разговором, перестала смущаться.
— По-моему, от Аспасии хотят избавиться только потому, что она умнее и образованнее многих мужчин и не скрывает этого, а не потому, что она не замужем. Когда мы с отцом были в Афинах, мы слышали, как она выступала перед собранием. Она уговаривала женщин не прятаться в домах, а посещать школы ученых мудрецов и вести такие же беседы, какие ведут мужчины. Нам, дорийским женщинам, живется в наших восточных городах гораздо лучше, так же как и женщинам Милета, откуда родом Аспасия. Жизнь добропорядочных афинянок, по-моему, очень скучна и уныла.
— Дафна, — холодно сказала Олимпия, — ты говоришь, словно Артемисия Галикарнасская. Она водила в бой косские корабли, а умом и храбростью не уступала мужчинам. Но ведь она все-таки была царицей. Странно слышать подобные вещи из уст молоденькой девушки накануне ее замужества.
Дафна, покраснев, отвернулась. Кто-то бежал к ним по колоннаде перистиля, и Олимпия продолжала:
— Вон твой будущий муж, Дафна. Разве он не красив? Разве он не равен красотой самому Аполлону? Он сумеет удержать тебя у домашнего очага.
Подбежав к ним, Клеомед остановился и приветственно поднял руку. Даже распухший нос и заплывший глаз не портили его красоты. Бронзовое от загара тело было по пояс обнажено. Как у всех атлетов, его волосы были подстрижены очень коротко.
— Хайрете! — воскликнул он, обращаясь ко всем, но взгляд его был устремлен на Дафну, которая прильнула к отцу и что-то шептала ему на ухо. Молодой боец медленно обвел всех взглядом, словно маленький ребенок. Все молчали, и он смущенно засмеялся.
— Мы хорошо дрались с Буто сегодня утром — пять схваток без единой передышки. Он устал куда больше меня. — Клеомед потрогал свой разбитый нос и улыбнулся матери. — Видели бы вы Буто. Я отделал его куда лучше. Он говорит, что я стал гораздо быстрее. Вон он идет, посмотрите на него.
К ним по колоннаде скользящей походкой быстро приближался Буто, учитель кулачных бойцов; его разбитое, распухшее лицо расплылось в широкой усмешке. Клеомед, пригнув голову, поднял мощные обнаженные руки и, мягко пританцовывая, принялся наносить удары невидимому противнику. Вдруг он остановился и повернулся к Дафне.
Она совсем близко увидела шелковистые черные волосы, пробивающиеся на его верхней губе и подбородке, и небольшие, но красивые черные глаза — без следа мысли, как глаза быка, подумала она.
— Клеомед, — заговорил Тимон тоном любезного хозяина, — это асклепиад Гиппократ. Он когда-то был борцом и завоевал юношеский венок на Триопионских играх. В те дни, Гиппократ, о тебе говорил весь остров. Жители Коса хотели послать тебя на состязания юношей на Олимпийских играх. Ты был силен и храбр, и судьи в Триопионе полагали, что ты можешь получить даже оливковый олимпийский венок. Но увы, твой отец решил, что тебе пора учиться врачеванию. Ты жалеешь теперь, что не смог поехать в Олимпию?
Клеомед и Буто слушали архонта сначала удивленно, а потом с интересом.
— Нет, не жалею, — спокойно ответил Гиппократ. — За те ранние годы моей юности я сумел многое узнать о медицине, а ведь жизнь очень коротка. Мой отец был прав. Раб не может служить двум господам, а Медицина — очень ревнивая госпожа. И все же, — тут он с восхищением поглядел на великолепный торс юноши, — даже теперь я, пожалуй, иногда могу позавидовать тебе, Клеомед. Есть вещи, которые не забываются. Когда ветер дует с моря, как сегодня, или я чувствую запах масла и песка палестры, признаюсь, меня охватывает желание вновь состязаться в борьбе или беге.
Гиппократ быстро вскинул руки, приняв позу борца, собирающегося схватить противника. Затем, виновато засмеявшись, он сказал:
— Чепуха, давно оставленная чепуха! Но воспоминания не покидают нас до конца жизни, и ведь даже Сократ сказал как-то, что «недостойно состариться, ни разу не познав красоты и силы, на которую способно твое тело».
— Ну ты мог бы ещё стать неплохим борцом, — заметил Клеомед, — хотя в твоем возрасте на большие победы уже нельзя рассчитывать.
— Я забыл сказать тебе, Клеомед, — вмешался Тимон, — что Гиппократ собирался состязаться на Олимпийских играх в пятиборье.
— А что ты умел еще, кроме борьбы? — скрипучим голосом спросил Буто.
— Я метал диск и состязался в беге.
Буто одобрительно кивнул головой.
— Ты неплохо сложен для пятиборья: хорошая шея, крепкие мышцы и не слишком тяжел. Ты зря не поехал на Олимпийские игры.
Эврифон откашлялся и погладил лысину.
— Ваш разговор, — сказал он, — приводит мне на мысль то, о чем я уже не раз думал: как определить величайшее благо в жизни. То, что хорошо для Буто, не обязательно хорошо для других людей. И все же я полагаю, что почти все греки, которые в юности или в пору зрелости надеялись заслужить венок победителя на Олимпийских играх, непременно скажут: «Да, это лучшее, что может предложить жизнь». А большинство врачей, если им представится такой случай, предпочтут жизнь царского лекаря при пышном македонском или персидском дворе скромной доле асклепиада на острове Косе. А вот Гиппократ, который мог бы получить и то и другое благо, отказался от них. Все зависит от того, в чем человек видит наибольшее благо. Именно это и делает каждого таким, каков он есть: внутренняя потребность, которая ведет его через жизнь.
Гиппократ выслушал его речь с улыбкой.
— Даже Сократ, — заметил он, — не сумел бы выразить эту мысль лучше.
— Я всю жизнь живу среди асклепиадов, — негромко сказала Дафна. — Жалость — вот то качество, которое, по-моему, отличает врача от остальных людей. Если Гиппократ — истинный асклепиад, то он и не мог сделать иного выбора. Я люблю эти строки Эсхила:
«Тот кто жалеет страдальца, тот Зевсу угоден, —
Путь по земле его легок…»
— Можно подумать, — сказала Олимпия Эврифону, — что, когда твоя дочь жила в Афинах, она прилежно посещала школу Аспасии. Насколько мне известно, гетер обучают цитировать поэтов, чтобы очаровывать мужчин. Я рада, что Дафна хоть не выкрасила волосы хной и не…
— Дафне незачем красить волосы, — перебил ее Клеомед. — Она не может стать красивее, чем есть.
— Хорошо сказано, сынок! — воскликнул Тимон.
Клеомед подошел к Дафне.
— С тех пор как я в Триопионе готовлюсь к состязаниям, — сказал он смущенно, — я иногда хожу по вечерам в Книд и дожидаюсь, чтобы ты вышла из дому, а потом иду за тобой следом.
Она посмотрела на него.
— Да, я знаю, но ведь от Триопиона до Книда длинный путь.
— Нет, — ответил Клеомед, — мне он не кажется длинным.
Он сделал шаг к ней, но Дафна отпрянула. Клеомед расправил сильные плечи.
— Пойдем со мной, — сказал он и решительным шагом направился к сумрачной кипарисовой роще.
Дафна не тронулась с места и только теснее прижалась к отцу. Однако он что-то шепотом сказал ей, и она неохотно последовала за Клеомедом, гордо подняв голову.
Когда они исчезли среди кипарисов, Гиппократ подумал, что ее хитон трепетал, словно крылья бабочки, старающейся вырваться на свободу.
Тимон пригласил гостей во внутренний дворик, где их ждали сушеные фрукты и вино. Однако через несколько минут Гиппократ извинился и, вернувшись на террасу, стал задумчиво расхаживать вдоль колоннады. Когда он дошел до лужайки в конце террасы, к нему подбежала Дафна. Гиппократ с удивлением посмотрел на нее.
— Подожди здесь, — сказала она. — Сейчас придет мой отец. Он хочет тебе кое-что подарить. Надеюсь, его подарок тебе понравится. — Она посмотрела на него с лукавой улыбкой. — Я видела тебя в Триопионе… Не тебя, конечно, но твою статую, которую поставили там жители Коса. Ее поместили в храме Аполлона вместе со статуями других победителей на Триопионских играх. Когда я снова буду в Триопионе, я постараюсь рассмотреть ее получше и узнаю, сильно ли ты изменился.
Гиппократ улыбнулся, и она продолжала:
— Мальчики нравятся мне гораздо больше зрелых мужей. Сколько лет прошло с тех пор, как ты получил венок?
— Одиннадцать долгих лет, — ответил Гиппократ.
Дафна отвернулась.
— Они кажутся тебе долгими? — И, не дожидаясь ответа, она прибавила: — Как бы мне хотелось поскорее состариться!
— Ну, ты скоро состаришься, когда выйдешь замуж и станешь матерью. Но где же Клеомед? Я думал, ты пошла пройтись с ним по лесу.
