— Позвать ко мне Извоя и Руслава! — крикнул он страже. — А если придет владыка — молвите: не велено пускать…
Он велел принести стопу меду и снова задумался: «Если послушать моих жен да Извоя, то их вера действительно хороша и не требует никаких жертв, но правду ли молвят они… каждый хвалит свою… Неужто и впрямь я окружен христианами? Если все они такие, как Извой, Мария и другие, то, право, хороша их вера… Но неужели и Торопка христианин?.. Ха, ха, ха!.. — Он вдруг расхохотался. — Ай да Тороп!.. Утешил владыку и народ честной… придумал же: и я убит, и жены людей киевских побиты, а эти бараны и впрямь поверили… И не мудрено: всем памятен этот Олаф… Тороп молвил, что и владыка с ним за одно…
Владимир выпил стопу меду и позвал Всеслава:
— Поди отыщи, хоть под землею, Торопа и приведи его ко мне.
— Тороп, по твоему велению, государь, сидит на цепи… под стражей.
— Как, по моему велению!.. — крикнул Владимир. — Кто повелел?..
— Владыка Божерок. Он приказал пытать его; молвит: Тороп христианин.
— Сейчас же его ко мне, а Божероку — сто кнутов на площади!.. — крикнул он. — Не быть мне князем, если я не накажу этого кровопийцу!..
Всеслав побледнел; он знал, как велико влияние Божерока на народ, и, боясь, чтобы из этого не вышло чего-нибудь нехорошего для князя, не торопился исполнять приказания.
— Ну, что стоишь? — спросил Владимир, немного успокоившись.
— Государь!.. — робко произнес Всеслав. — Отмени приказ и смени твой гнев на милость… Любя тебя, государь, я осмеливаюсь говорить это… Не вышло бы чего… Народ слушается Божерока, который считает поступок Торопа… кровной обидой для тебя и для себя, князь, и издевательством над верой.
— Хорошо, Всеслав, любы мне твои речи… Но не для меня кровной обидой считает он шутку Торопа, а для себя… Ему хотелось настоять на своем и получить свою жертву… Но будь он проклят!.. Ты тоже христианин? — вдруг спросил он.
Всеслав побледнел и тихо ответил:
— Да, государь… Но я не делаю никакого зла…
— Знаю, что христиане добрые… Так только к слову спросил… Зови Торопа.
Всеслав поклонился и вышел; через минуту вошел другой отрок и доложил, что Руслав еще не вернулся, а Извой ждет повеления войти.
— Зови сюда! — сказал Владимир., и когда Извой вошел, князь пристально посмотрел на него.
— Садись, Извоюшка, — сказал он любезно, — да выпей медку.
Извой сел, зная, что если Владимир не в духе, то противоречить ему нельзя.
— Ну, что ты скажешь о Торопке? — спросил он, пристально смотря на него.
— Поступок его, государь, очень смел, — сказал Извой, не смущаясь его взглядом, — и достоин наказания… Но, государь, позволь мне сказать одно слово не в его защиту, а по правде, как я думаю.
— Молви, ты знаешь, что я всегда охотно слушаю тебя.
— Ты сам, государь, не хотел этой жертвы и поэтому не разгневайся, если я скажу: довольно их… Много уж пролито крови человеческой твоими отцом и братьями в угоду вашим богам… Прикажи хоть сейчас казнить меня, но я, и голову на плаху положив, буду молвить: божич не нуждается в жертвах, только его жрецы требуют крови… Но, чтобы угодить жрецам и не навлекать на особу княжескую ропота киевских людей, прикажи держать Торопа под стражей, но не позволяй пытать его и предоставь себе право суда над ним.
— Ты правду молвишь, Извой, я не хочу человеческих жертв, как и угождать верховному жрецу, но народу должен повиноваться и слушаться его голоса.
— В твоих руках предотвратить гнев народа… Повели еще раз бросить жребий, и на кого он падет, то и пусть совершится должное, но не давай располагать жребием жрецам.
— Ты думаешь, что этот жребий был умышленный?.. — спросил Владимир, пронизывая его своим взглядом.
— Не смею думать, государь, — отвечал Извой. — Но если Перуну необходима именно христианская жертва и красивейшая из христианок, то он изберет ее же.
Владимир улыбнулся, поняв иронию Извоя.
— Ты полагаешь — не падет жребий на невесту Руслава?..
— Если падет, то он беспрекословно повинуется…
— И разумен же ты, Извой! — воскликнул Владимир, повеселев. — Быть по-твоему, а Торопа повелю держать под двумя замками и ключи отдам тебе… Делай, что хочешь с ним…
— Нет, государь, я не в милости у жрецов… Отдай ключи другому… хоть Всеславу… на него не падет опала Божерока, потому что…
В это время вошел Всеслав и прервал Извоя.
— Тороп еле двигается, — сказал он, — уж очень кнутьями иссекли.
Владимир побледнел.
— Несите его сюда!..
Стража привела Торопа, который действительно еле стоял на ногах. Князь велел страже уйти и повернулся к Торопу, который весь дрожал, думая, что его ожидает немилость князя.
— Вишь, шут гороховый, — ласково сказал князь, — вздумал со жрецами шутки шутить… Сядь… вижу, ты еле стоишь…
— Помилуй, государь!.. Не вели казнить, а вели лучше слово молвить… — проговорил Тороп, падая к ногам князя.
— Не думаю казнить… Спасибо, что так сделал, да не умел своей шкуры унести… Дай ему ковш меду, — сказал он Извою, — пусть выпьет и молвит, как было.
Извой подал ковш Торопу; тот залпом выпил его и, видя, что князь милостив к нему, смелее заговорил:
— Князь!.. Не добро творят твои люди…
— Кто?..
— Прости, государь!.. Божерок… Вышата тоже… с Олафом сносятся…
— Ты лжешь, Тороп, поклеп кладешь на них…
— Нет, государь, нет… Иначе бы Тороп не посмел такую шутку выкинуть… Я сам вчера повечеру видел Олафа и Вышату у жреца, хотел с поличным схватить Олафа, да он сбежал…
— Если ты правду молвишь, то тебя ждет награда, а если поклеп взводишь на них, то я повелю повесить тебя на балке головой вниз.
— Хоть сейчас умереть, государь, правду молвлю.
Лицо Владимира омрачилось, он помолчал и потом сказал:
— Ступай под стражу… и если сумеешь бежать, то не показывайся на глаза Божероку.
Владимир отпустил Торопа и приказал Всеславу наблюдать за ним.
— Ну, что Руслав?.. — спросил он у отрока.
— Не знаю, государь, еще не вернулся, я не видал его…
— Ну, исполать тебе, Извоюшка, исполать тебе, желанный друг… Спасибо, — сказал он, подходя к Извою. — Завтра в заутрие приведи ко мне Руслава…
Извой поклонился и вышел от князя; теперь он думал о том, как бы освободить Торопа, чтоб не навлечь на себя подозрений Божерока.
Утром Владимир встал не в духе и позвал Всеслава.
— Вернулся Руслав? — спросил он.
— Нет, государь, еще не появлялся.
— Что Тороп?..
— Под ключом, государь… Вчера ввечеру Божерок посещал его и пытал, не имеет ли он общения с христианами, да Тороп молчал, а когда жрец ушел, послал ему в след проклятие.
Владимир нахмурился, потом сказал:
— Прислать ко мне Вышату.
— Вышата, надо быть, в Предиславине.
— Послать за ним и, когда вернутся Извой и Руслав, оповестить меня.
Прошло больше часа, пока Руслав и Извой появились на княжеском дворе; оба они был не веселы, находясь под впечатлением от встречи с Божероком.
Витязи издали увидели владыку и хотели, было, обойти его, но тот, заметив их, послал одного из служителей позвать их.
Они повиновались, не желая раздражать жреца.
— Что повелишь, служитель Перуна? — спросил Извой.
— Повелю тебе голову отнять, если ты будешь смущать отроков княжеских, а тебя, — прибавил он, обращаясь к Руславу, — велю пытать и сечь кнутьями за кощунство.
— Если князь повелит, — отвечали они, — то мы приемлем твое наказание, а если нет, то не взыщи, мы ослушаемся тебя…
С этими словами витязи ушли, даже не поклонившись ему, и дошли до ворот княжеского двора, где их встретил Веремид.
— Наконец-то вы появились, — сказал он. — Князь ждет вас… Сейчас был Всеслав и отдал княжеский приказ немедленно явиться к нему.
— Знаю, — ответил Извой, — поэтому мы раньше и пришли, чтоб поведать князю новости.
— Да разве есть что-нибудь новое? — спросил Веремид.
Извой вздохнул и рассказал ему о случившемся на Купале.
Выслушав их, Веремид покачал головою и, подумав немного, спросил у Руслава:
— Ну, а твоя краса жива?
— Слава богу, — отвечал Руслав, — да вот беда со Стемидом, и не знаем, как горю пособить.
— Пособить-то пособим, коли она в Предиславине… Только, чтоб меня поставили на стражу, а уж я пособлю… Узнать бы, где она…
В это время Всеслав вышел на крыльцо и, увидев витязей, позвал их в терем.
Всеслав доложил об их приходе.
— Зови их сюда, — крикнул Владимир и сам пошел им навстречу. — Здорово, други! — сказал он. — А я уж печаловался, что вас долго не видать… Ну что, все ли благополучно? — спросил князь.
— Все бы ништо, — отвечал Извой, — да Вышата шалит…
— Ну, что еще? — нахмурясь, спросил князь.
