И вот солнышко скрылось и вечер начал опускать на землю свою темную пелену, закрывая голубой свод неба, на котором мерцали звезды. Теперь ждали появления князя, чтобы зажечь огни.
Но вскоре стало известно, что князю нездоровится и его не будет.
Парни начали тереть сухие кусочки дерева один об другой, чтобы добыть из них священный огонь; огонь этот потом, в продолжение года должен был гореть в домашнем очаге; его нельзя было выносить из избы и одалживать другому: это считалось оскорблением святости огня.
Вот уже задымились палочки в руках одного из парней, но вдруг все закричали:
— А кто же зажжет костры?..
Наконец остановились на двух девушках, с ними сидели женщина и три мужчины: двое молодых и третий старик, перед ними не было костра.
Несколько парней бросились к ним.
— Что же у вас нет костра? — спросили они.
— Мы только что пришли, — отвечали они, — и не успели собрать костер.
— Ну, коль вы пришли последними — вам и зажигать первый костер, — сказали им. — Вот только спрячется огненный шар, так и зажигайте…
— Не подобает нам, — тихо сказал Стемид, — зажигать огня в жертву языческим богам…
— Что делать, — вздохнул Извой, — пока солнце взойдет, роса глаза выест…
— А по мне, — заметил Ероха, — чем бы ни тешиться, только бы не плакать… Девушки молодые… Пусть их попрыгают да попоют.
Девушки посмотрели на старика; тот одобрительно кивнул им головой, и они встали и пошли гулять. Светозора пошла с ними. Вслед им послышался голос старика:
— Не заходите далеко… Ведь знаете, что на Купалу случается…
— Да ведь я, тятенька, с ними, — отозвалась Светозора, — я глаз не спущу.
— Ну, ты тоже смотри за собой, — проворчал старик и начал угощать Стемида и Извоя медком да бражкой.
Пылающие костры освещали темные своды небес, а на земле было светло, как днем. Зарево от костров обливало своим ярким светом прыгающих через огонь молодых парней; все прыгали так, чтобы не погасить лучину, и, перепрыгивая весело, говорили: «Купала». Так продолжалось всю ночь.
Но вот уже начинало светать: все садились вокруг костров, ели и пили. Старики болтали и пили мед; под деревьями шептались уединенные парочки; девушки, взявшись за руки, водили хороводы; парни, набегая, разрывали цепь их рук, обнимали и целовали их.
Ероха со своими дочерьми и их сужеными под утро отправились домой. Проходя мимо костров, у которых попадались знакомые, старик останавливался, перекидывался несколькими словами. Точно так же остановился и Стемид у одного костра; Ероха тоже был знаком с этой семьей. Они выпили по чарке вина да по кружке меду, а между тем Извой и девушки ушли вперед.
Идя по лесной тропинке, они весело болтали, в полной уверенности, что Ероха и Стемид идут сзади… Оксана время от времени подтрунивала над Светозорой, что она такая грустная. Вдруг впереди, в лесу, послышался лошадиный топот.
Извой и девушки остановились и затем спрятались в лесу. Спустя две-три минуты на тропинке показалось несколько всадников. Они проехали мимо, и все облегченно вздохнули, как вдруг послышался голос Вышаты:
— Бросай на них арканы и вяжи!..
После этого раздались крики:
— Спасите, люди добрые, спасите!
Узнав по голосу отца и Стемида, девушки выбежали, но Извой силой остановил Светлану и заставил ее лежать в кустах, а сам побежал на помощь… Однако не успел он сделать нескольких шагов, как увидел, что слуги Вышаты схватили Оксану и Светозору и ускакали, между тем как остальные набросили аркан на Извоя и связали его.
Таким образом, все оказались связанными, а между тем похитители были уже далеко. Напрасно они пытались освободить себя от веревок.
Извой боялся позвать Светлану, думая, что, быть может, кто-нибудь из похитителей сторожит ее. Но вот до его слуха донеслось из кустов рыдание Светланы; он наконец решил позвать ее.
Услышав его голос, она прибежала к Извою и начала освобождать его от веревок. Потом Извой освободил Ероху и Стемида.
Светлана, узнав о постигшем их несчастье, упала в обморок. Извой побежал за водой, но, пройдя несколько шагов, вдруг наткнулся на Яруху, которая сидела на пне у дерева. Увидев ее, Извой хотел было пройти мимо, но старуха жестом остановила его.
— Эй, паренек, ты, кажись, из княжьих дружинников… ну, да все равно, дай мне руку… Вишь, не могу встать… Небось ничего дурного не сделаю, а добро — пожалуй, помогу… Хошь, сейчас дам травы, чтобы девки любили да ласкали тебя.
Извой протянул ей руку и помог встать.
— Ты что ж так долго спал?
— Не спал я… Злые люди связали нас и похитили наших невест…
Яруха подняла на него свои глаза и ухмыльнулась.
— Каких невест? — спросила она.
— Ерохиных дочек…
— Ерохиных… Лесниковых… Ведь вот говорила: не ходите на Купалу… Ан так и вышло…
Она вдруг запела писклявым голосом:
Купала! Купала,
Невеста пропала!
Ку-ку! Ку-ку!
Приехал красавец на лошадке
И увез ее без оглядки.
Тю-тю! Тю-тю!
— А какая уж была красавица, да не убереглась… Знаю, знаю, кто ее увез, — сказала она, закончив петь. — Поддержи меня, бабу пьяную…
— Недосуг, бабушка… бегу за водой…
— За водой побежишь, конца не найдешь, — возразила она. — Почто тебе вода… Вот медку, не хочешь ли?..
— Нет, бабушка, не мне… там надо девушке…
— Веди к ней, где она?
Они пошли туда, где Извой оставил Светлану, Стемида и Ероху. Девушка очнулась и теперь плакала.
— Али землю слезами хотите разжалобить!.. Знамо, Купала, ну, так и вышло… Суженого конем не объедешь… — проговорила Яруха, подходя к ней.
Девушка еще больше заплакала, а Ероха вышел из себя.
— Сгинь ты, окаянная! — крикнул он. — Не то в гроб уложу и голову меж ног положу да осиновым колом пригвозжу.
— Грозен ты ныне, старик, да не силен, — сверкнула глазами Яруха. — А я вот что скажу вам, деточки, лучше, чем плакать да убиваться, ступайте домой… Тебе, Ероха, не видеть твоих красоток, а тебе, молодец, невесты, и ты тоже береги свою Светланушку, — сказала она Извою. — Не ровен час и тебя, касатка, злой ворог не пощадит… Вот тебе корешок Купалин, и коли он не спасет тебя, никому уж не спасти.
Светлана отшвырнула от себя корешок.
— Ну, как знаешь: на себя пеняй, — сказала Яруха и, повернувшись, опираясь на клюку, потихоньку побрела в лес.
Вскоре они дошли до хижины Ерохи, где застали Симеона, Руслава и Зою. Они еще не знали о случившемся несчастье и стали упрекать Ероху, Стемида и Извоя за то, что они пошли на Купал у.
— Особенно ты, Стемид, — сказал Симеон, — ты давно христианин и знаешь богомерзкие обычаи язычников похищать девушек: да и ты, Извоюшка, напрасно не уговорил не ходить.
— Да, действительно много моей вины, — сказал Извой, — да, вишь, девушкам захотелось посмотреть… Нечистый попутал.
— Ну, полно тужить, — сказал Симеон, — надо молиться, и да услышит Всевышний нашу молитву и избавит нас от всех бед.
И Симеон начал громко читать «Отче наш»; за ним вторили все остальные. Потом он вздохнул и, обращаясь к Ерохе, сказал:
— Не мешало бы нам припрятать наших дочерей… Уж коли начал этот идол мыкаться по селам, так и конца теперь не будет.
— Куда спрятать-то, коли его приспешники всюду, как крысы, заглядывают… Остается одно: чтобы не отдавать живых на поругание, потопить их и самому наложить на себя руки.
— Что ты, что ты, Господь с тобой!.. Можно ли молвить такую ахинею.
— Да зачем нам прятаться теперь, — сказал Извой. — Благодаря милостивому князю все мы можем жить теперь не в лесу, а в Перевесище, которое подарил мне Владимир; там Вышате нелегко будет достать нас: и сами мы будем спокойны, да и суженые наши в безопасности…
Поговорив еще, решили спрятать девушек, пока не настанут для христиан лучшие дни, так как проделка Торопа возмутила язычников и вызвала гнев верховного жреца, который поклялся Перуном уничтожить всех.
Вернувшись во дворец, Владимир, велев убраться отроку Всеславу, взволнованно заходил по горнице. «Доколе, доколе, — думал он, — все это будет продолжаться!.. Да, права была бабушка, говоря, что все эти идолы и человеческие жертвы вызовут возмущение… Уж коли Торопка открыто насмехается над языческими жертвами, то что сказать о Марии, Извое, Руславе, Всеславе и других; ведь все они, наверное, христиане… И все они молвят, что христианская вера во сто раз лучше нашей, языческой, и, несмотря на то, что часто тошно им от язычников, они все-таки счастливы и спокойны…»
— Позвать ко мне Извоя и Руслава! — крикнул он страже. — А если придет владыка — молвите: не велено пускать…
Он велел принести стопу меду и снова задумался: «Если послушать моих жен да Извоя, то их вера действительно хороша и не требует никаких жертв, но правду ли молвят они… каждый хвалит свою… Неужто и впрямь я окружен христианами? Если все они такие, как Извой, Мария и другие, то, право, хороша их вера… Но неужели и Торопка христианин?.. Ха, ха, ха!.. — Он вдруг расхохотался. — Ай да Тороп!.. Утешил владыку и народ честной… придумал же: и я убит, и жены людей киевских побиты, а эти бараны и впрямь поверили… И не мудрено: всем памятен этот Олаф… Тороп молвил, что и владыка с ним за одно…
