— Вы в самом деле замышляете побег?
— Мой бог, нет, конечно! Моя жизнь за пределами ваших владений гроша ломаного не стоит... В воскресные дни у меня еще появляется какой-то шанс. Нет браслета — нет Проклятого, которого хочется разорвать на кусочки!
Но по воскресеньям караул у подъемного моста удваивается. Неужели из-за меня, сеньор?
— Само собой.
Олег расхохотался искренне и заразительно, как дитя. Потом немного успокоился:
— Вы все-таки охотник, сеньор, нравится вам это или нет. И вам повезло — у вас теперь есть добыча, обреченная оставаться в ваших когтях вечно...
«Ну и зачем ты убил своего отца? Ты же почти ребенок, и не сумасшедший, ты же понимал, что обрекаешь себя на смерть?» — вопрос уже почти сорвался с губ Эммануэля, но он все-таки сумел сдержаться, опять промолчав.
Олег отступил на несколько шагов назад и прислонился к стене.
— Давайте вернемся к тому, о чем мы недавно говорили,— к королю. В чем его предназначение? Скажите, какую роль он играет в жизни Систели? Не позволяет сеньорам перебить друг друга в борьбе за земли? Согласен. Но что еще он может?! К примеру, в центре острова вот уже несколько веков каждую весну свирепствует лихорадка. Он мог бы давно осушить болота, но даже не помышляет об этом! А ведь это в его силах и исключительно в его власти!.. Вот что я вам скажу, господин: ненужный король — это что-то вроде болезни, ее надо лечить.
— У него три тысячи солдат.
— И что с того?! У него столько войск только потому, что он очень богат. А богат он, так как золотые прииски находятся в его владениях. К тому же у него-добрая сотня вассалов и все дороги под контролем. Но скажите честно, сеньор, вы подчиняетесь его приказам только потому, что боитесь многочисленной армии?
— Нет.
— Тогда почему?
— Дань традициям.
— Ваш ответ исполнен любезности,— улыбнулся Олег.— Снимаю шляпу! Только король вряд ли ее заслуживает, если, как вы говорите, в его обязанности не входит защищать свою страну от врагов,— юноша засмеялся.— Более того, до недавнего времени он и не смог бы ее выполнить — ведь вся армия охотилась за одним ребенком. Но с января, говорят, войска остались без дела...
— По закону, защищать свои земли должен их владелец.
— Согласен, если речь идет о разбойничьих шайках и чересчур амбициозных соседях. Но ситуация с вашими землями и землями сеньора Ларви совершенно особенная. Если бы я был на месте Регента,— он остановился и уточнил: — Помните, что я — не он.
— Помню. Так что бы вы сделали на его месте?
— Я бы для начала срочно помиловал Проклятого.
— Дальше...
— Отправил бы три тысячи солдат... да нет, много больше, поскольку потребовал бы от каждого вассала по доброй сотне, на север острова. А потом даровал бы завоеванные земли Рилору, сделав его своим подданным.
— Рилору?!
— А почему бы и нет? Это ведь его родина, разве не так? Его предки распоряжались этими владениями в течение столетий, поколения сменялись одно за другим. Постепенно наш варварский вождь привык бы к своему новому положению, и все,— проблема с дикими племенами решена... Я бы проложил дорогу до самого побережья и вымостил бы ее своими руками, если бы понадобилось.
— Вы были бы славным Регентом, мессир,— улыбнулся Эммануэль.— Но, к сожалению, все складывается не в вашу пользу. Похоже, вашим мечтам не суждено сбыться никогда...
В конце сентября, когда до зимы оставалась пара месяцев, а поток караванов еще не иссяк, в замок прибыл граф де Рива. Эммануэль велел своим подданным присутствовать на торжественной встрече почетного гостя. Всем не терпелось расспросить столичного вельможу о январском штурме в Бренилизском лесу. Но, как и положено истинному придворному, достойному своей должности, тот сделал вид, что ничего о нем не знает:
— Да, говорили что-то о Большом монастыре... Но это — святое место, мессиры, и Регент никогда не опустился бы до кощунства, уверяю вас. Он просто хотел увидеться с принцем, убедить того вернуться ко двору или же лично от него услышать о желании остаться в монастыре... Но епископы постоянно препятствовали их встрече,— де Рива повернулся к узнику, который неподвижно стоял у окна с бокалом вина в руке.— Вы помните монастырь, мессир, где мы с вами останавливались тогда зимой? Агатанж?
— Да.
— На обратном пути я вновь заезжал туда. Святой епископат все еще был там.
— И вы видели принца? — не совсем вежливо прервал его Луи д’Иксель.— Мессир де Витрэ рассказал нам об этом.
— Да, и на этот раз гораздо дольше. У него огромные голубые глаза, как у его матери королевы. Удивительные глаза! К несчастью...— Придворный неожиданно запнулся. «До нас дошли печальные вести не далее как шесть дней назад. Святой епископате прискорбием сообщает, что принц... Вам непременно пришлют официальное известие, но я хотел бы лично...» — в голове у графа завертелись подобающие моменту фразы, составленные по всем правилам столичного этикета, но он лишь печально вздохнул и просто сказал:
— Юный принц скончался месяц назад от лихорадки.
Эммануэль покраснел. Несмотря на молодость, он успел немало повидать на своем веку, но грандиозность лицемерия двора его потрясла. «Бог мой, неужели им не хватило ума придумать более правдоподобную версию?!» — подумал он и, глядя де Риве прямо в глаза, отрезал:
— Я не верю ни единому вашему слову.
Тот, растерянно моргая, забормотал в ответ:
— Сеньор, епископат может подтвердить мои слова. Правда, разумеется, горька и... это прискорбно, но, как говорится, пути Господни неисповедимы. Это случилось в августе, спустя восемь месяцев после встречи с Регентом в Бренилизе. Вы знаете, Регент не стал настаивать на его возвращении, и вскоре болотная лихорадка...
— Сеньор, возможно, в столице или где-нибудь на юге никому бы и в голову не пришло сомневаться в ваших словах, но здесь, на севере, мы — люди прямодушные и простые, и потому скажу вам прямо: я не верю тому, что наследник скончался от лихорадки, и тому, что это произошло в августе.
— Сколько лет было принцу? — вмешался Луи д’Иксель, дабы разрядить напряжение.
— Тринадцать.
— Не может быть! — не удержался Ривес.— Ведь если покойная королева была на сносях в День празднования Всех Святых, значит...— Он запнулся, осознав неуместность своих рассуждений. «Как странно. Предки этого мальчика правили Систелью много веков подряд. И вот династия прервалась... Как странно»,— мысль просто не укладывалась у него в голове.
Повисла неловкая пауза. Эммануэль поднял кубок вина и, обращаясь к гостю, ледяным тоном произнес:
— Принц мертв, Рива. Да здравствует Регент!
Весь пунцовый от злости и неловкости, граф повернулся к узнику:
— Его преосвященство вспоминал о вас, мессир. Помните, вы исповедовались ему? Я виделся с ним в прошлом месяце в Кассаже.
— Я помню,— ответил Олег.
Пробило девять часов. Дверь отворилась, и в зал вошел стражник. Олег поставил на стол кубок и повернулся к нему спиной, подставив руки. Придворный, глядя на то, как юношу связывают, еще больше смутился и покраснел. Возможно, эта процедура на фоне дружеского ужина показалась столичному эстету слишком вульгарной...
Де Рива пробыл в Луваре еще два дня. Словно сговорившись между собой не ранить тонкие чувства графа, щекотливой темы о кончине принца больше не касались.
Между тем его присутствие в замке всех явно тяготило. Сам того не ведая, он привез с собой на север из столицы тлетворный запах преступления. Подозрение, что девять месяцев назад в Бренилизе произошло безжалостное убийство ребенка, каким-то образом подтвердилось без слов. Всем не терпелось облегчить ношу страшной догадки разговорами, и, когда граф со своим эскортом, наконец, пересек подъемный мост, замок вздохнул с облегчением.
* * *
Через пару дней после отъезда придворного ужин Эммануэля прервал внезапно появившийся капитан караула:
— Проклятый, монсеньор... Он снова пытался выйти из замка...
Де Лувар и Алексис де Шевильер одновременно, не сговариваясь, обернулись к окну:
— Но он же здесь... только что читал...
Небольшая книжка одиноко лежала на скамье.
— Его схватили на мосту,— отрапортовал стражник.
— Похоже, ты ставишь на ворота самых нерасторопных! Что случилось на этот раз?
— Заключенный спрятался в крестьянской повозке. Его обнаружили уже на мосту.
Сердце Эммануэля сжалось, но он мгновенно взял себя в руки и отрезал:
— Десять плетей — тебе. Двадцать — ему. А потом приведите беглеца ко мне.
Капитан удалился. На несколько минут повисла тягостная тишина.
Алексис, мрачный как туча, первым прервал молчание:
— На что он надеялся?... Сбежать?
— Нет. Куда ему бежать с браслетом на руке? Я полагаю, он хотел получить какие-то известия... или передать.
