— Руководить мастерами… Что может быть более раздражающим?
— Эти люди терпеливее и почтеннее ленивых и слишком раскормленных писцов.
— Странные слова, Моисей. Ты против существующего порядка?
— Нет, против твоего презрения к людям.
— Ты пытаешься читать мне наставления?
— Я установил график работы у мастеров, как и у всех остальных. Нужно уважать их.
— Я сделал собственный выбор.
— Он не соответствует моему. Ты должен кланяться, Сари, но не я.
— Я отказываюсь.
— Это твое дело. Я уведомлю о твоем отказе начальника строительства, который призовет сотрудника, присланного Рамзесом.
— Угрозы…
— Обычная процедура в случае неповиновения на царской стройке.
— Тебе нравится меня унижать!
— У меня только одна цель — построить храм, и этому никто не должен помешать.
— Ты смеешься надо мной.
— Сегодня, Сари, мы работаем вместе! Согласовывать наши усилия — таково лучшее решение.
— Рамзес покинет тебя, как отверг меня!
— Попроси мастеров поставить леса, установи для них регулярный послеобеденный сон и не забывай доставлять воду, какую бы они ни пожелали.
Вино, кусочек вкусной говядины, пряное пюре из бобовых были восхитительны. «Можно осуждать Шенара сколько угодно,» — подумал Меба, — «но он умеет принимать.»
— Тебе нравится обед? — спросил старший брат Рамзеса.
— Дорогой друг, это чудо! Ваши повара — лучшие в Египте.
Элегантный шестидесятилетний старик, поднаторевший в хитростях дипломатии после долгих лет службы во главе управления иностранных дел, был вполне искренен: Шенар не экономил на качестве продуктов, предлагаемых гостям.
— Не кажется ли вам политика Фараона не вполне последовательной? — спросил Меба.
— Этого человека нелегко понять.
Такой уклончивый разговор не удовлетворял бывшего сановника с широким и внушающим доверие лицом, на котором читались непривычные признаки нервозности. Обычно сдержанный, Меба спрашивал себя, мог ли Шенар для того, чтобы жить спокойно и не терять привилегий, перейти в лагерь сторонников Рамзеса. Но слова, произносимые старшим братом Рамзеса, доказывали обратное.
— Я вовсе не одобряю эти несвоевременные назначения, которые заставляют выдающихся государственных деятелей покидать свои посты и заниматься второстепенными делами.
— Я полностью с тобой согласен, Меба.
— Назначить садовника земельным управителем, это же смешно! Интересно, когда Рамзес примется за мое ведомство.
— Именно об этом я и хотел бы с тобой поговорить.
Меба вдруг подтянулся, поправил свой дорогой парик, который он носил круглый год, даже во время сильной жары.
— У вас есть секретные сведения, касающиеся непосредственно меня?
— Я расскажу тебе эту историю со всеми подробностями, для того чтобы ты смог трезво оценить сложившееся положение. Вчера Рамзес вызвал меня. Совершенно неожиданно, даже не предупредив заранее. Бросив все дела, я прибыл во дворец, где мне пришлось прождать целый час.
— Вас ведь не слишком побеспокоили?
— Да нет же, совсем наоборот, сард Серраманна бесцеремонно обыскал меня, несмотря на все мои возражения.
— Вы, брат царя! Неужели мы так низко пали?
— Я боюсь его, Меба.
— Вы высказали ему свое недовольство?
— Он даже не дал мне говорить. Он ценит свою безопасность выше уважения родственников.
— Сети бы осудил такое отношение.
— Увы, отца с нами больше нет, и Рамзес его преемник.
— Люди уходят, но государство остается. И когда-нибудь вы возложите на себя верховную власть.
— Это решать богам, Меба.
— Вы хотели что-то рассказать лично обо мне?
— Як этому и веду. Пока я негодовал после этого унизительного обыска, Рамзес сообщил мне, что он назначил меня управителем иностранных дел.
Меба побледнел.
— Вас, на мое место? Это немыслимо!
— Ты поймешь это, когда узнаешь, что в глазах Фараона я всего лишь подставное лицо, схваченное его ищейками, которые совершенно не считаются с моим мнением. Ты бы не стал низкопоклонничать, дорогой Меба, а я всего лишь ширма. Будет очень ловко объявить всему свету, что Рамзес назначил своего брата на такой пост, ведь они не будут знать, что я связан по рукам и ногам.
Меба был подавлен.
— Я теперь никто…
— Так же, как и я, несмотря на всю эту показуху.
— Этот Фараон чудовище!
— Постепенно многие люди это поймут. Поэтому мы не должны уступать и впадать в уныние.
— Что же вы предлагаете?
— Ты хочешь уйти в отставку или бороться на моей стороне?
— Я могу помешать Рамзесу.
— Притворись, что ты отошел от дел и жди моих приказаний.
Меба улыбнулся.
— Возможно, Рамзес делает ошибку, недооценивая вас. Находясь во главе ведомства, хотя и с ограниченной властью, вы можете ждать, пока представится удобный случай.
— Ты очень проницателен, мой друг. Ты не расскажешь мне о том, как функционирует этот огромный механизм, которым ты так талантливо управлял?
Меба не заставил себя долго уговаривать. Шенар не стал говорить о том, что у него есть верный союзник, который предоставляет ему полную власть в данной ситуации. Предательство Аша должно было остаться самой сокровенной тайной.
Держа Литу за руку, маг Офир медленно продвигался по главной улице города Солнца, покинутого Эхнатоном, фараоном-еретиком и его супругой Нефертити. Ни одно здание в городе не было разрушено, когда в пустыне дул сильный ветер, песок проникал через двери и окна.
Находясь более чем в четырехстах километрах к северу от Фив, этот город пустовал вот уже больше пятидесяти лет. После разрушения Эхнатона двор покинул этот величественный город в Среднем Египте и вернулся в Амон. Традиционные обряды были восстановлены, в ущерб Атону прежние боги были вновь возвеличены.
Однако Эхнатон еще не исчез. Бог был выше любых символов и идолов. Он на небе, а человек на земле. Устраивая жилища для богов, Египет противопоставлял себя божьему покровительству. Египет должен был быть разрушен.
Офир был потомком советника Эхнатона, который в свое время проводил долгие часы в беседе с правителями. Эхнатон диктовал ему таинственные стихи, а иностранец брался распространять их на всем Ближнем Востоке и даже среди синайских племен, особенно среди племен евреев.
Это был Горемхеб, истинный основатель той династии, к которой принадлежали Сети и Рамзес, он приказал уничтожить предка Офира, которого считали подстрекателем и черным магом, способным оказывать большое влияние на Эхнатона, заставить его забыть о своих обязанностях.
Да, таковы были замыслы ливийца: стереть то унижение, которое перенес его народ, ослабить Египет, воспользоваться ослабленным здоровьем Эхнатона, чтобы убедить его в собственной безопасности.
Замысел был почти завершен.
Сегодня Офир вновь разжигает огонь. Унаследовал ли он науку своего предшественника или таланты чародеев? Но он ненавидел Египет так же сильно, как и Рамзеса, и с годами ненависть его росла. Победить Египет — значит победить фараона. Победить Рамзеса.
Лита опустошенно смотрела вокруг. Однако Офир описал ей все официальные здания, все замки, кварталы ремесленников и торговцев, зоологический парк, где Эхнатон собирал редкие виды животных. Офир и Лита долго бродили по пустому дворцу, где Фараон и Нефертити играли когда-то со своими дочерьми.
Во время следующего визита в город Солнца, который нищал с каждым годом, Офир заметил, что Лита стала более внимательна, как будто в ней, наконец, проснулся интерес к жизни. Она остановилась в спальне Эхнатона и Нефертити и, склонившись над сломанной колыбелью, заплакала.
Когда слезы ее иссякли, Офир взял ее за руку и отвел в мастерскую скульптора. На столе они обнаружили несколько гипсовых женских голов которые служили моделями к скульптурам из ценного камня.
Маг вынес их одну за другой.
Вдруг она погладила одну из этих гипсовых голов, с величественно красивым лицом.
— Нефертити, — прошептала она.
Затем она прикоснулась к другой фигуре, с утонченными чертами лица.
— Мерит-Атон, возлюбленная Атона, моя бабушка. А вот и сестра, и другая… моя семья, моя забытая семья. Она вновь со мной, так близко!
Лита прижала одну из фигур к своей груди, но другая упала и разбилась.
Офир подумал, что Лита разрыдается, однако молодая женщина не издала ни звука; довольно долго она оставалась неподвижной. И вдруг, разбив остальные фигуры, она растоптала кусочки.
— Прошлого нет, я убила его, — резко произнесла она, продолжая смотреть в никуда.
— Нет, — сказал маг, — прошлое не умрет никогда. Твою мать и бабушку преследовали, потому что они верили в Атона. Это я принял тебя, спас от гонения, а может быть, и от смерти.
