Фейга возвращалась в монастырь и на душе у неё впервые за много лет был праздник. Она даже не заметила, как преодолела тяжёлый подъём к Большому Кармелю. Пробил колокол – вечерняя служба закончилась и сёстры-монахини расходились по своим кельям.
– Господи! Спасибо тебе за Абрашу! Какое счастье просто знать, что он жив! Вдруг приоткрылась в ней та, потаённая, часть её души, где до сих пор дремало её страшное и счастливое прошлое. Фейга уже знала, что не уснёт этой ночью.
– Может быть, сегодня самая главная ночь за последние десять лет, – думала она, собирая на стол скромный ужин.
От волнения она с утра ничего не ела, и только сейчас почувствовала, что изрядно проголодалась. После ужина она налила бокал своего любимого ликёра, поискала в шкафу и достала старый ридикюль, в котором хранила свою память – пакет с фотографиями Натали, буклет с выставки Абросимова с портретом «Незнакомки», маленькую фигурку из тюремного мякиша с петлёй на шее, Катину шляпку с вуалеткой, карманную Библию от Семёнова и блокнот.
Она перебирала эти вещи, будто раскладывала пасьянс из событий своей исковерканной, горькой жизни. Сейчас она открыла блокнот, испещрённый маленькими фигурками, которые она рисовала длинными, холодными ночами. Нарисовала фигуру чёрта. «Ты подставил меня у Михельсона»! И вокруг фигуры дьявола уже занималось пламя гигантского костра. «Подожди», – говорила ему Фейга, – сейчас согреешься, тебе не привыкать! Ты заставил меня своими руками убить любимую Екатерину»!
Пламя начинало пожирать дьявольскую фигуру. «Ты, Иуда проклятый, взял в заложники мою дочь, а потом и убил её! Так гореть тебе в адском пламени, мерзавец»!
Как же люто она его ненавидела! Всё, что хотела Фейга пожелать своему Иуде, она инстинктивно изобразила на этом листе. Фейга отбросила блокнот, закурила, подошла к окну – там, в кромешной тьме загорались и неожиданно гасли всполохи маяка. «Как будто сигнальные огни пожарных машин», – подумала она.
Фейга вернулась к столу и взяла в руки библию, которую оставил ей при последней в Париже встрече Семёнов. Полистала и нашла сложенный вчетверо листок в клеточку из обычной школьной тетради, надела очки и внимательно рассмотрела его.
Сначала не поняла ничего. Это была таблица, в которой буквы и цифры чередовались в определённой последовательности. Было в этом что-то очень знакомое. Фейта даже рассмеялась – она вспомнила, как разгадывали они эту головоломку в детстве с дедом. Вспомнила, как длинными, скучными вечерами они писали друг другу шутливые записки, переставляя цифры и буквы. Дед говорил тогда, что это древний шифр какого-то Темура, его использовали ещё первые иудеи, писавшие Библию.
– Завтра я порадую товарища Семёнова, – сказала она кому-то в потолок, аккуратно сложила листок, полистала Библию, нашла послание от Иуды и положила шифр на место. Посмотрела на часы – было ровно три часа ночи. «Пора», – решилаона.
Фейга включила портативный приёмник «Грюндиг», который недавно подарил ей племянник матушки Симоны, Адам. В это время обычно начинали работать «Немецкая волна» и «Свобода» на русском языке.
Если верить календарю, шёл 1957 год, и Фейга не очень верила в чудеса, которые происходили в СССР. И поэтому так дотошно выпытывала у Адама про первый спутник, про кинофестивали, про чистки партийных рядов новым советским руководством.
– Получается, что те, кто в тридцатых сажал и расстреливал, теперь сами будут греть эти нары, так что ли? – допрашивала она его. Тот от души смеялся.
– Тётя Фейга, спутники действительно летают, Уланова танцует, а чистка по нашим сведениям идёт вовсю, даже в КГБ! От матушки Симоны Фейга знала о том, в каком ведомстве работает Адам, что-то слышала о трагической гибели её сестры и мужа, которые тоже служили в этом ведомстве.
Адам нравился Фейге – высокий, широкоплечий, он, хоть и не был красавцем, бесспорно, обладал редким мужским обаянием, которое несомненно должно было нравится женщинам. Семьёй он до сих пор не обзавёлся.
– Вот встретил бы такую, как вы, тётя Фейга, в молодости, на вас бы женился! – А я бы за такого нахала не пошла, – подначивали они друг друга, не скрывая взаимной дружеской симпатии.
Маяк, который так действовал по ночам на нервы Фейте, был стратегическим объектом, входил в зону ответственности ведомства, также, как и порт. Куратором его был Адам, поэтому он частенько приезжал сюда, навещал любимую тётку и никогда не забывал привести какой-нибудь презент «тёте Фейге». Теперь каждый раз, включая свой «Грюндиг», она вспоминала этого остроумного и обаятельного парня.
Сейчас Фейга взглянула на часы, было ровно три часа ночи – именно в это время начинала свою работу русскоязычная «Немецкая волна». Завыли, переливаясь, радиоволны, сквозь треск и шум которых, иногда, прорывался голос диктора. Шли новости, она почти ничего не разобрала, упомянули только киностудию Бабельсберг и опять пошли сплошные помехи.
– Чёрт бы побрал эти горы!
Фейга вытащила до конца антенну приёмника и, как привидение, ходила по комнате: ловила ту самую волну. Ничего не получалось.
– Наверное, это серьёзное событие для немцев, если об этом юбилее они трубят повсюду, – думала она, а сама конечно, надеялась на чудо.
Прорывались какие-то отдельные фрагменты, то о Марлен Дитрих, то, видимо, уже директор ДЕФА докладывал о нынешних творческих свершениях. Но всё это растворялось в сильных шумах и треске, от которого можно было сойти с ума!
Наконец, Фейга устала, вышла на свою крошечную веранду и присела на край дивана. И, о чудо! «Грюндиг» ожил, она услышала и сразу узнала этот голос с трассированным, раскатистым – рррр.
Видимо, это был уже финал интервью. Абрам рассказывал о школе операторов, которую он вёл в ДЕФА. Фейге удалось услышать последний вопрос диктора:
– Самая большая творческая удача в вашей жизни?
Абрам долго молчал.
– В восемнадцатом году мне удалось снять у завода Михельсона в Москве покушение на Ленина.
– Это же сенсация! – забился в истерике и закричал в микрофон диктор. Где же этот материал?
– Могу только сказать, что плёнка в надёжных руках.
И опять завыл, зашумел многоголосый эфир. Фейга выключила приёмник, на веранде повисла оглушительная тишина. Она сидела замерев, будто каменное изваяние, не чувствовала даже боли в затёкшей от долгого сидения спине.
– Значит он сохранил плёнку, «Спасибо тебе, Малыш».
Фейга прилегла здесь же на диване – не было сил дойти даже до кровати. Засыпая, подумала:
– Завтра, Семёнов, ты спляшешь у меня лезгинку…
И, уже проваливаясь в чёрную бездну сна, успела додумать – А почему… лезгинку?
Она так и уснула, прижимая к груди приёмник, как некое живое, родное существо.
Фейга открыла глаза и увидела голубое небо и солнце. Она никак не могла понять, почему она уснула здесь, на веранде и вспомнить весь вчерашний вечер. Быстро умылась и привела себя в порядок. И, в первый раз за много лет, почти не почувствовала своего тела.
Сегодня она двигалась легко и свободно, как когда-то в молодости. Боль в спине, которая мучила её почти всю жизнь ушла. Фейга порхала по кухне, готовила завтрак и даже напевала что-то из Марлен Дитрих. В окно она увидела, как во двор монастыря въехала машина Адама. Фейга видела, как его встречала Симона, которая души не чаяла в своём племяннике. «Он-то мне и нужен», – подумала Фейга, оделась и вышла во двор.
– Почему так редко стал бывать у нас, – спросила она его и поцеловала в небритую щёку. Что случилось?
– Каждый день мотаюсь в Берлин и обратно, так нужно, тётя Фейга. Именно оттуда идут к нам детские тетради, зубные щётки и нижнее женское бельё, – на полном серьёзе объяснил он.
– Именно так я и думала! – воскликнула Фейга.
Именно зубные щётки идут на запчасти к вашим танкам!
– Я всегда восхищался вашей проницательностью, тётя! Сейчас мы выводим войска из Египта и женские трусики нашим бойцам будут просто жизненно необходимы, – засмеялся он, показав ряд белых зубов.
– Акулы умерли бы от зависти, – подумала Фейга.
Адам обнял дам, извинился – Служба! Вернусь через полчаса.
Шутливо откланялся и двинулся вниз к маяку. Фейга догнала его у самого входа в маяк.
– Что случилось, тётя Фейга? – обернулся он к ней.
– Я коротко. Когда-то в России меня обвинили в преступлении, которого я не совершала, и приговорили к смертной казни. Мне даже хотели отрубить голову на Красной площади. Потом они убили мою дочь…
Адам изумлённо молчал.
– Сегодня ночью на «Немецкой волне» я услышала голос моего друга, он оказывается жив, только у него есть доказательство моей невиновности и все доказательства вины человека, который сломал всю мою жизнь.
– Но тётя….
– Не перебивай! Мой друг живёт в Германии, он оператор студии ДЕФА, зовут его Абрам Лифшиц. Прошу тебя, передай ему моё письмо, я хочу вернуть своё доброе имя и наказать…. Фейга задохнулась от волнения и замолчала.
