— Постой! — перебил командир. — Гляди, Мухтар!
Но старшина уже сам видел, как тот, выскочив из лощины, мчался наперерез беглецу.
— Догонит! — сказал командир.
— На таком коне да не догнать, — подхватил старшина. — На пайге призы брал… А ну давай, давай! Жми, Мухтар! — закричал старшина, словно тот мог услышать его. Обе лошади, казалось, не бежали, а летели, не касаясь ногами дороги. Вытянув руку, Мухтар готовился схватить беглеца, но вдруг глаза его потемнели; он заметил, что преследуемый полез в карман, видимо, доставая оружие. Быстрым движением юноша выхватил шашку, винтовки у него не было. В эту минуту Али-бей повернулся в седле. Грянул выстрел. Степь, небо, дорога — все перевернулось в глазах Мухтара. Медленно он скатился на дорогу.
3
Было далеко за полдень, когда Ипполитов, задремавший за столом после бессонной ночи, проснулся и позвонил в колокольчик.
В дверях появилась сухощавая фигура штабного командира.
— Новости есть? — строго спросил Ипполитов.
— Есть, Дмитрий Романович, я только собирался вам доложить, — произнес командир. — Сейчас получено донесение от начальника гарнизона города Карши.
— Ну-ну?
Дежурный командир доложил, что одним из разъездов, высланных из Каршей, на десятой версте в сторону Гузара был обнаружен Али-бей. Разъезд преследовал его, пока не стали падать лошади. Беглец ушел от погони, ранив джигита, который при преследовании чуть было не захватил его в плен. Дежурный командир доложил также и о том, что, по донесению начальника гарнизона, конная милиция Каршей, Гузара и некоторых других пунктов покинула места постоянных стоянок и, соединившись, двинулась в Восточную Бухару.
Не было никакого сомнения, что конная милиция, состоявшая из турок — пленных мировой войны, двинулась для присоединения к Али-бею.
— Да, — сказал он, помолчав, — мы упустили матерого волка. Али-бей ушел в Восточную Бухару. Это очень скверно. — Дмитрий Романович в раздумье постучал по столу тонкими пальцами, — Очень, очень скверно, — повторил он, жестом предлагая дежурному присесть на свободный стул напротив. — Вы говорили, что в разъезде есть потери?
— Ранен джигит Мухтар… Он из добровольческого мусульманского отряда, — пояснил дежурный Ипполитову, вопросительно смотревшему на него.
— Мухтар? Позвольте, позвольте… — Дмитрий Романович, припоминая что-то, провел рукой по лицу. — Я где-то слышал это имя, но вот никак не припомню…
— Это тот самый джигит, которого освободила Первая бригада при преследовании эмира бухарского.
— В Денау?
— Именно. Он сидел в зиндане за что-то.
— А-а! — вспомнил Ипполитов. Глаза его потеплели. — Так это же прекрасный джигит! — Словно подтверждая свои слова, он утвердительно кивнул головой. — Обязательно вызовите его ко мне, когда поправится. Я хочу его видеть.
— Слушаюсь… Разрешите пока идти?
— Идите.
Но едва дежурный успел прикрыть за собой дверь, тут же вернулся с сообщением, что один гражданин настоятельно просит принять его по совершенно неотложному делу.
— Пусть войдет, — сказал Ипполитов.
Дежурный раскрыл дверь и, посторонившись, пропустил низенького пожилого человека в очках, с загнутыми вниз, как у моржа, колючими усами.
— Здравствуйте, товарищ начальник! Я к вам, извините, по крайне важному делу, — торопливо заговорил вошедший, быстро подходя и снимая с лысой головы расшитую серебром голубую тюбетейку.
— Я вас слушаю, — спокойно сказал Дмитрий Романович, соображая, какая причина могла привести к нему столь странного посетителя.
— Разрешите представиться. Четыркин. Бывший военный чиновник. Ныне работник кооперации.
— Прошу садиться.
— Извините, разрешите курить?
— Курите, пожалуйста.
Четыркин достал портсигар, раскрыл его и протянул Ипполитову.
— Благодарю вас. Не курю, — отказался Дмитрий Романович.
Четыркин вынул из кармана носовой платок и провел им по потному лицу.
— Дело, извините, крайне серьезное, товарищ начальник, — продолжал Четыркин взволнованным голосом, вытирая платком потное лицо. — Вам известно, что в городе Бухаре живет некий турок Али-бей.
— Да. Это я знаю, — сказал Ипполитов с деланным спокойствием в голосе. — А в чем, собственно, дело?
Четыркин оглянулся на закрытую дверь и, понижая голос до шепота, произнес с таинственным видом:
— Турок Али-бей не кто иной, как сам Энвер-паша!
— Али-бей — Энвер-паша?! — воскликнул Ипполитов с сомнением в голосе. — Да вы что, в своем уме? Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
— Я даю голову на отсечение, что Али-бей и Энвер-паша одно и то же лицо! — подтвердил Четыркин, прижимая руку к груди.
— Позвольте! Но откуда вы это взяли?
— Так я же его прекрасно знаю. Я при царе служил в Константинополе драгоманом и часто с ним встречался.
— А как вы его здесь узнали?
— Третьего дня на базаре в кишлаке Ак-Джар. Я ездил туда по делам… Да… Ну хорошо. Только приезжаю, смотрю — толпа. Подхожу ближе. Боже мой — Энвер!.. Я даже очки снял и протер: может быть ошибся. Нет, верно — Энвер! И голос его, и мэнеры, и все. Понимаете? Вот. Тут я все бросил — и в Ташкент! И вот добрался.
— Вы можете описать наружность Энвер-паши? — спросил Ипполитов.
— Конечно, — сказал Четыркин с готовностью. — На вид ему лет сорок. Да, больше не будет. Смуглый… Рост — выше среднего. Усы, как у Вильгельма. В общем, представительный человек. Одет во френч, бриджи. На голове белая чалма. Вот как будто и все. Извините, пожалуйста.
— Та-ак… — протянул Ипполитов. — Ну что ж, хорошо. Прошу оставить ваш адрес.
Четыркин дал адрес, попрощался и, надев тюбетейку, в сильном волнении вышел из штаба.
Турецкий офицер Али-бей действительно был Энвер-пашой.
Бывший военный министр Турецкой империи, окончивший германскую академию генерального штаба, после капитуляции Турции в первой мировой войне он был вынужден спешно покинуть страну.
Тут, за кордоном, на территории Советской России, у него окончательно созрел план создания тюркского государства, но для претворения в жизнь задуманного нужны были вооруженные силы. Первая попытка добыть эти силы, как уже известно, сорвалась: сформировать национальные части ему не удалось.
Теперь он спешил в Восточную Бухару, чтобы там приступить к организации мусульманской армии. По мнению Энвер-паши, это было наиболее верным решением. Вся надежда была на сплошь неграмотный, фанатичный, забитый народ, принимавший приказ как непреложный закон.
Будучи женатым на дочери турецкого султана, который являлся зятем халифа, а в глазах верующих мусульман — наместником Магомета на земле, Энвер-паша обладал, огромной властью в мусульманском мире. На это главным образом он и рассчитывал при формировании армии.
«Ну что ж, — думал он, — пусть Кемаль-паша попытается создать новую Турцию. Посмотрим, что еще выйдет из этого. А я создам великую тюркскую империю и стану султаном. Аллах мне поможет. Русских выгоним вон. Англичане помогут…»
С этими мыслями он въехал в Гузар. Тут к нему присоединился конвой.
Спустя два дня Энвер-паша подъезжал к Железным Воротам. За ними начиналась Восточная Бухара.
4
По одной из улиц Ташкента быстро шел человек в Войлочной шляпе.
Пройдя городским садом, он остановился у большого дома со стрельчатыми мавританскими окнами, украшенными сверху белой мозаикой.
Человек оглянулся, шмыгнул в подъезд и, нащупывая в потемках ступеньки, поднялся на второй этаж. Тут он прильнул ухом к двери направо и осторожно стукнул три раза.
Внутри зашевелились. Было слышно, как за дверью кто-то сопел. Потом глуховатый голос тревожно спросил:
— Кто?
— Свои, — тихо отвечал человек.
Щелкнул ключ, дверь растворилась.
Держа лампу над головой, в прихожей стоял полный пожилой мужчина со свисающими по углам рта тонкими усами. Узкий кавказский ремешок с серебряным набором врезался в его большой рыхлый живот.
— Здравствуй, Сайд! — сказал вошедший.
— Касымов?! А я думал, кто стучит? — Саид-Абдулла поставил лампу на маленький столик и лихорадочной дрожью потер пухлые руки.
— Ты что, испугался? — спросил Касымов.
— Валла! Испугаешься, когда такое…
В соседней комнате двинули стулом.
На молодом, но уже помятом лице Касымова отразилась тревога.
— Кто это? — спросил он с беспокойством в голосе.
— Начальник милиции Каттакургана.
— А зачем он здесь?
— Он теперь наш.
— Кто поручился?
— Маймун.
— Маймун? А-а. Ну, это верный человек. — Касымов, успокоившись, снял кожаные калоши с плотно обтягивавших ноги ичигов и, шурша шелковым в полоску розовым халатом, прошел в соседнюю комнату.
Со стула поднялся угрюмый смуглый человек огромного роста, при шашке и в шпорах, одетый в суконную гимнастерку, бриджи и высокие сапоги.
