Со стула поднялся угрюмый смуглый человек огромного роста, при шашке и в шпорах, одетый в суконную гимнастерку, бриджи и высокие сапоги.
— Улугбек? — спросил Касымов.
— Точно так, господин прокурор, — отвечал Улугбек хриплым голосом, блеснув черными глазами из-под сросшихся на переносье густых нависших бровей.
— Где вы раньше служили?
— Я был юз-баши в войсках его высочества эмира Бухары, господин прокурор.
— Вот как!.. Ну что ж, это хорошо, — заметил Касымов. Он благожелательно поглядел на Улугбека, подумав, что такие люди сейчас очень нужны.
— Мы не будем задерживать Улугбека, — сказал Саид-Абдулла. — Ему надо сегодня возвратиться в Каттакурган, а поезд идет через час. Ты не возражаешь, Касымов? Нет? Улугбек, вы свободны…
Улугбек приложил руку к широкой груди, молча поклонился и, звеня шпорами, вышел из комнаты.
— Страшный человек, — заключил Касымов, когда за Улугбеком захлопнулась дверь.
— Он был палачом у эмира… Это, конечно, только для нас… А для них, — Саид-Абдулла усмехнулся, — а для них он камбагал. Касымов, ты посиди, покури, я сейчас… — Покачивая широкими бедрами, Саид-Абдулла прошел в соседнюю комнату.
Касымов взял папиросу из лежавшего на столе портсигара, закурил и стал думать о только что полученной из руководящего центра иттыхадистов директиве. Директива эта требовала усилить вербовку джигитов в отряды муллы Абдукахара и проводить своих людей в органы власти.
В те тяжелые времена среди коренного населения Туркестана было очень немного грамотных людей, поэтому приходилось с невероятным трудом выискивать и подбирать национальные кадры. Подавляющая часть грамотных принадлежала к имущим классам и к революции относилась враждебно.
Этим, то есть отсутствием грамотного населения, и пользовались иттыхадисты. Под видом людей, преданных революции, они проникали на руководящие посты и своими преступными действиями саботировали мероприятия революционных властей, компрометируя в глазах народа республиканские учреждения.
В последнем Касымов уже преуспел. Он осуждал честных дехкан, активно встававших на путь своего освобождения.
Жалобы на неправильное судопроизводство попадали к Касымову, как к прокурору. Используя свое право, он Осуждал бедняков жалобщиков, а жен их тайно продавал в Восточную Бухару.
Сейчас он обдумывал другое, более сложное дело, исполнение которого нужно было возложить на вполне надежного человека. За этим, собственно, он и пришел к Саид-Абдулле.
Касымов притушил папиросу, откинулся на спинку стула и стал оглядывать стены. Обстановка большой, в два окна, комнаты, сочетала два стиля — азиатский и европейский.
Рядом с окованным жестью бухарским сундуком стояла никелированная с шарами кровать; среди развешанных по стенам узорных вышивок висела картина, изображавшая пляску вакханок. По мягкому ковру были разбросаны набитые ватой подушки. В углу, левее буфета, была сложена делая стопа стеганых одеял.
Большая сорокалинейная лампа, висевшая под потолком, отбрасывала светящийся круг на ковровую подушку и лежавший на ней коран и маузер, над которыми приносили клятву вступающие в организацию иттыхадистов.
— Извини, я немного задержался, — заговорил Саид-Абдулла, входя в комнату и держа в руках по бутылке вина. Он поставил бутылки на стол, достал из буфета стаканы и тарелку с ломтиками сушеной дыни.
— Ну, что нового в городе? — спросил он, разливая вино и присаживаясь напротив Касымова.
— Нового? — Касымов пристально посмотрел на приятеля. — Ты ничего не слышал о земельной реформе?
— Нет. А что?
— Хотят отобрать у баев землю и поделить ее между дехканами, как это сделали русские большевики.
Полное, широкое в скулах лицо Саид-Абдуллы покрылось багровыми пятнами. Маленькие глаза засверкаи под низким лбом.
— Валла! — задохнулся он от ярости. Некоторое время он не мог говорить, а только размахивал руками… — Проклятые байгуши!.. Проклятые собаки! — заговорил он, овладевая собой. — Мало мы их пороли и вешали! Мало морили клопами!.. Нет, как только я подумаю, что они устроили в моем загородном доме приют для своих сопливых детей, у меня внутри все начинает дрожать! Какую бы казнь я им придумал! Сам бы эмир содрогнулся!..
Касымов с усмешкой смотрел на него.
— Не горюй, друг, наша победа близка.
— Победа? Какая, к шайтану, победа! За эти два года народ узнал учение большевиков, и заставить байгушей выступить против них невозможно… А! Да что толковать! — Саид-Абдулла с досадой махнул рукой.
— Ты забываешь о Восточной Бухаре, — спокойно заметил Касымов. — Революция туда еще не дошла. Это первое. Там нет ни заводов ни фабрик. Значит, нет и рабочих, а это самое главное. Учти также, что народ в Бухаре предан шариату… Послушай, на днях я говорил с Али-беем.
— А разве он еще здесь?
— Нет. Он уехал в Восточную Бухару. Там он поднимет народ и вместе с армией придет сюда.
— Ты верно говоришь?
— Да.
— Валла!.. А где он достанет оружие?
— Оружие дают наши друзья.
— Кто?
Касымов молча развел руками, считая подобный вопрос совершенно излишним. По его мнению, и так было ясно — кто друзья, кто враги.
Мрачное лицо Саид-Абдуллы прояснилось. Он поднял голову и с минуту, бормоча что-то, смотрел в потолок. Потом он провел ладонями по лицу и обратился к Касымову:
— Вот уже сорок лет я живу, и только сейчас почувствовал, что такое настоящая радость. Валла! Ну, держись, байгуши! Клянусь тенью отца — я сделаю из них красную розу!
— Али-бей требует от нас помощи, — сказал Касымов.
— А чем мы можем помочь?
— Надо устрашить народ и показать, что мы сильны.
— Да, но над этим надо еще хорошенько подумать.
— Думать некогда. Время не ждет.
— Гм… Валла! В таком случае надо устроить налет на Ташкент.
— Нельзя. Большой гарнизон.
— Ну, тогда на Каттакурган. Там много наших.
— Это другое дело, — согласился Касымов. — И это сделаешь ты.
— Не знаю, сумею ли я… — начал было Саид-Абдулла.
— Сумеешь! — Касымов нахмурился. — За этим я к тебе и пришел… Поедешь завтра же в Каттакурган и договоришься с Маймуном. У него есть список на девяносто шесть мусульман. Все они опасные люди. Они работают на хлопковом заводе. Всех их уничтожить. Понятно? Свяжетесь с Абду-Саттар-ханом. Его отряд в триста джигитов поможет вам. Налет на город организуете в базарный день. Ясно?
— Ясно.
Касымов некоторое время молчал.
Сможет ли этот вялый, изнеженный человек выполнить столь важное поручение? Подумав, успокоился: основная тяжесть ляжет на Абду-Саттар-хана, а Саид-Абдулла будет лишь присутствовать при налете как представитель центра иттыхадистов.
— Теперь второй вопрос. У главнокомандующего войсками ислама убит главный казначей. Мулла Абдукахар просил подыскать ему подходящего человека. Наша организация постановила послать казначеем тебя.
— Меня?! — Саид-Абдулла вскочил, опять сел, снова вскочил и махнул на Касымова обеими руками. — Что ты? Что ты, Касымов?! У меня жена, дети… Да ты что? Смеешься?
— Нет. Я говорю совершенно серьезно. А ты, видно, решил загребать жар чужими руками, как это делают некоторые наши друзья? Нет, друг, так дело не пойдет. Организация вынесла это решение, и ты обязан выполнить его. Ты торговый человек, считать умеешь, а в дальнейшем будешь у нас министром финансов. Все. Мне пора.
Касымов поднялся, пожал руку ошеломленному Саид-Абдулле и вышел из комнаты.
5
В то время как иттыхадисты развивали лихорадочную деятельность по организации басмаческих шаек в Западной Бухаре, прибывший под Байсун Энвер-паша приступил к выполнению своего плана.
На совете собранных им беков Восточной Бухары было решено созвать народ и объявить ему свою волю.
Глашатаи — джарчи, получившие указания беков, разъехались по дальним кочевьям, кишлакам и аулам. На базарах, в караван-сараях — всюду, где только представлялся случай, они говорили о скором возврашении эмира и призывали людей спешно идти к аулу Ташчи, где народу будет объявлена воля старейшин.
Эти сообщения посеяли тревогу и страх. Люди тронулись с мест.
На лошадях, ишаках, а кто победнее — пешком они ехали и шли в аул Ташчи, расположенный в широкой котловине среднего Бабатага. Они спешили послушать, что скажут им созывавшие их старейшины и сам «ученый» мирза Мумин-бек, который, как говорили, только что возвратился со свидания с Богадур-ханом, бывшим эмиром бухарским.
Растянувшись змейками по головокружительным кручам, ехали коренастые наездники локайцы. Вслед за ними легкой походкой горцев шли люди из Дарваза, Каратегина, Бальджуана и Гарма. Преодолев снеговые вершины среди облаков и туманов, они прошли крутым берегом Вахша и на пятые сутки пути подходили к месту сборища. С гор Гази-Малик спускались таджики. Навстречу им, обливаясь потом, поднимались из Сурханской долины кунградцы, дурмены, белуджи.
