Эти голоса дошли и до наших влюбленных и заставили их побледнеть.
— Князь изволил вовремя вернуться. Пусть он сам рассудит… Гей, зовите его сиятельство сюда, в сад! — громко приказал Григорий Наумович дворовым, находившимся в саду.
— Ну, что здесь такое? Зачем я тебе, Григорий? Зачем здесь люди? — быстро идя к беседке, громко спрашивал вернувшийся домой князь Платон Алексеевич Полянский у старого камердинера.
— И в такое позднее время! Сказывай скорее старик, что такое?
Он никак не думал встретить поздним вечером в саду свою дочь и ненавистного ему Сергея Серебрякова.
Подойдя же к беседке, старый князь увидал их вместе; он просто глазам своим не верил и был страшно поражен.
— Что я вижу… Наташа… ты здесь… и он, этот негодяй, мерзавец, с тобой, в мужицком казакине… Как ты осмелилась!.. Боже, что со мною… душно… голова кружится… воды скорей… умираю…
Если бы старый камердинер и один из дворовых не поддержали князя, то он непременно бы упал, — так на него подействовала эта неожиданность; от сильного потрясения кровь ударила в голову старому князю, лоб и щеки покрылись темными пятнами, ноги у него подкашивались, и слуги едва могли его удержать.
— Папа, милый папа, — княжна Наташа со слезами бросилась было к отцу.
— Прочь! Не подходи… ты мне не дочь… — грозно прохрипел князь Платон Алексеевич, жестом останавливая княжну.
Скоро принесена была холодная вода. Князь жадно глотал эту воду.
— Лейте на голову; на голову лейте, — распорядился Григорий Наумович. Этим он предохранил своего господина от удара…
Холодная вода благотворно подействовала на старого князя. Он, обращаясь к своему камердинеру и показывая на княжну, проговорил:
— Скажи, чтобы она сейчас же шла в свою комнату…
— Папа, папа…
— Молчать! Ступай!., иначе я прикажу холопам взять тебя и насильно тащить.
— Прощайте, Сергей Дмитрич, любовь к вам я уношу в своем сердце. Прощайте! — бедная княжна, горько рыдая, пошла от беседки по направлению к дому.
— А этого подлеца и вора, укравшего мою дочь, до времени оставить здесь в беседке, запереть на замок. — Гляди, Григорий, чтобы не убежал вор… ты головою мне за него ответишь, — прохрипел князь.
— Князь, вы не в праве лишать меня свободы… Я дворянин, — громко проговорил Серебряков.
— Ты дворянин!.. Ты вор, а не дворянин, а воров плетью стегают… И тебе будет от меня то же! Князь Полянский сумеет выместить на тебе свой позор. Сумеет воздать тебе, подлецу, должное…
— Вы, князь, отвечать за меня будете…
— За воров и подлецов не отвечают. Их безнаказанно бьют! — запальчиво крикнул князь, замахнувшись палкою; он ударил бы, но Серебряков успел вовремя уклониться.
— Предайте меня суду, если я виновен, но не самоуправничайте.
— Я… я твой судья! Втащите его в беседку! — приказал князь дворовым, безмолвно стоявшим около своего господина, показывая на переряженного офицера.
— К чему насилие? Я сам войду. Знайте, что ни вы, ни угрозы ваши мне не страшны, — проговорил Серебряков.
— Посмотрим, как ты заговоришь, когда попадешь в переделку к моим конюхам.
— Вы этого не сделаете, князь…
— А кто мне запретит?
— Совесть и здравый смысл… Я не холоп ваш, а дворянин. И если вы думаете меня судить, то судите не как холопа, а как дворянина.
— Молчать! Ты по своим воровским делам не достоин именоваться дворянином, сим почетным званием. Что же вы, псы, оглохли что ли? Тащите его! — грозно крикнул князь своим дворовым.
— Я покорюсь силе! — с достоинством проговорил эти слова Сергей Серебряков и вошел в беседку.
Дверь за ним была захлопнута и заперта на большой замок.
— Смотри, старик, если он убежит, то ты ответишь мне головою, — повторив свой приказ камердинеру, князь Платон Алексеевич, с помощью двух дворовых, с трудом переступая, направился к дому.
Старый камердинер, Григорий Наумович, поставил у беседки «сторожить» троих здоровенных парней из дворовых, так что Сергею Серебрякову о побеге и думать было нечего.
Дверь и стены беседки были очень крепко построены из дуба; круглые окна, как уже сказано, находились под самым потолком и достать их заключенному Серебрякову не было никакой возможности.
И, несмотря на все это, по приказу князя к двери беседки поставлена была еще «стража».
Серебряков, очутившись под замком в беседке, вынул из кармана пистолет, который был заряжен, и положил на стол.
— Пистолет может сослужить мне последнюю службу… Если князь, в безумии гнева, захочет выполнить свою угрозу… В ту пору я убью или себя, или его… но немцам ему измываться надо мною… Бедная княжна, что с нею теперь будет? О, как я проклинаю свое бессилие… А все же я и в несчастии своем счастлив… Меня любит княжна, а это безмерное счастие! — вслух проговорил бедняга Серебряков и стал тщательно осматривать свое невольное жилище.
В беседке был полумрак; лунный свет слабо проникал в круглые окна, да к тому же стекла в них были цветные.
Как обрадовался Серебряков, когда увидал у двери железный крюк, которым можно было запереть внутри дверь.
«Теперь я могу хоть соснуть, ко мне уж никто не войдет. О, как я измучился! Какую пытку перенес! Злодейка судьба не балует меня. Ну, делать нечего, надо покориться своей участи». Серебряков лег на диван, находившийся в беседке и, убаюканный могильною тишиной, скоро заснул тревожным, прерывистым сном.
Князь Платон Алексеевич был сильно потрясен свиданием Наташи с гвардейским офицером Серебряковым, так что ему потребовалась помощь врача и уход.
Всю ночь провел князь без сна и только к утру несколько успокоился.
А какие ужасные минуты переживала княжна Наташа, запертая в своей комнате; ключ от ее двери князь приказал принести к себе.
Несмотря на глухую ночь, и на то, что в доме все спали, о сне княжна и не думала; до того ли ей, сердечной, было… Тоска, страшная, мучительная, на части разрывала ей сердце. Страдала она не столько за себя, сколько за своего возлюбленного.
«Со мною папа ничего не сделает. Покричит, поругается и только. А что будет с Сергеем Дмитриевичем, что его, бедного, ждет? Папа на него страшно зол. Недаром он грозил. В своем гневе папа страшен. Он на все пойдет, ни перед чем не остановится. Что будет с Сергеем Дмитриевичем, что будет? Господи, спаси его, сохрани от гнева моего отца».
Ночью княжна то молилась, то плакала, ни на минуту не прилегла она на свою постель, чтобы хоть немного успокоиться.
Утром вошла в комнату Наташи ее тетка, княжна Ирина Платоновна; она застала свою любимую племянницу, измученную и нравственно и физически, с бледным, как у мертвеца, лицом и с заплаканными глазами.
— Наташа, что же это? Что ты наделала? Я сейчас виделась с твоим отцом, он мне все рассказал. О, Боже, я никогда и думать не могла, что моя племянница, княжна Полянская, к офицеру на свидание пойдет. Как ты могла решиться? — с упреком проговорила старая княжна.
Она сильно волновалась; вероятно, ей нелегко было говорить эти слова.
— Тетя, что с ним? — тихо спросила молодая девушка.
— С кем? С твоим отцом?
— Да нет… С Сергеем Дмитриевичем?
— Сидит покуда в беседке, под арестом. А ты лучше, Натали, спроси про своего отца. Что с ним делается!
— Папа захворал?
— Да… и ты причиной его хворости. Доктор мне по секрету сообщил, что болезнь у брата довольно серьезная, требует безусловного покоя и хорошего ухода.
— Боже! Я… я сейчас пойду к папе…
— Напрасно; он тебя не примет… Да если бы и принял, то своим приходом ты еще больше его встревожишь…
— Я… я вымолю у него прощение…
— Едва ли… Ты своим необдуманным поступком сильно его огорчила. Как мне ни тяжело, а все же я должна сказать: твой отец не только не хочет тебя видеть, но даже не хочет о тебе и слышать… Натали, ты знаешь, как я тебя люблю, я со слезами за тебя просила, умоляла брата простить тебя. Ни мои слезы, ни моя мольба не тронули его жесткое сердце. Он сегодня же тебя отправляет.
— Куда? — быстро спросила у тетки княжна Наташа, меняясь в лице.
— В ярославскую усадьбу покуда. А если ты не согласишься выйти замуж за графа Баратынского, то брат решил отправить тебя в какой-нибудь отдаленный монастырь.
— Ну, что же, лучше монастырь, чем постылый муж.
— Это еще не все, Натали. Твой отец непременно хочет, чтобы в монастыре ты приняла постриг.
— Лучше я и на это решусь, чем быть женою графа.
— Как, Натали, ты хочешь принять постриг! — с удивлением воскликнула старая княжна.
— Если это необходимо. Если папа того желает, — печально опуская свою хорошенькую головку, ответила княжна Наташа.
— Успокойся, милая Натали. До этого еще далеко, да едва ли когда и будет. Пройдет гнев у твоего отца и он простит тебя. Непременно простит. Я буду за тебя просить.
