– Запустил ты себя, Иван. Больше двигаться надо, меньше есть, а пить – только воду. Тогда поживешь еще.
– Зачем?
– Поправлять все, что ты наворотил. Это ж надо – проиграть войну, от которой зависит будущее Руси; по собственной глупости, жестокости и гордыне отдать все, что само в руки шло! Теперь сто с лишним лет должно пройти, прежде чем твои потомки снова попробуют к морю пробиться!
– Пробьются?
– Не знаю. Думаю, пробьются… если силы, накопленные предками, попусту в распыл не пустят.
– Как я?
– Как ты.
Иван обиженно засопел носом, потом черты его лица разгладились – оно стало печальным.
– А Он… Он простит меня? – спросил Иван и сжался, как в ожидании удара.
– Ох, не знаю, – Корнилий с сомнением покачал головой. – Знаю только, что Он хочет простить тебя, как и всех, а уж как будет, это… не знаю. От тебя зависит, только от тебя.
– Вот и Микула так говорит, – вздохнул царь.
– А ты слушай умных людей, плохого не посоветуют!
– Не бросай меня, отче преподобный, моли Христа Бога о христианской кончине живота грешного раба Иоанна, не хочу в пекло, не хочу! Я знаю, как там, – прошептал Иван. – Там снятся страшные сны, а как проснешься, явь еще страшнее…
– Помолимся вместе…
– Давай! – обрадовался Иван и вдруг спросил: – А как я узнаю, что изменился, покаялся? Знак бы какой, а то уж очень страшно…
– Знак тебе? – улыбнулся Корнилий. – А блудному сыну какой был знак? Что сказал Отец рабам своим? «Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его…» Вот тебе и знак!
– Смеешься? Давай лучше помолимся…
Глава 5
1581 год, Полоцк, ставка Стефана Батория, короля Польского и великого князя Литовского
– Иштван!
– Я Ласло, ваше величество…
– Неважно… Замойского ко мне. Немедленно.
Потомок побочной ветви славного венгерского рода Хуньяди, служивший переводчиком при короле Стефане, кинулся исполнять приказ. Переводчиков при короле работал целый штат; все, как и сам король, чистокровные венгры. Стефан Баторий, он же Штефан Батори, не любил поляков, литовцев и русских – своих подданных, считая их всех грубыми, необразованными и дикими. Единственные польские слова, которые выучил король и часто любил повторять, применяя к своим подданным, были «быдло» и «пся крев»[120].
Впрочем, венгров король тоже не любил: трудно любить людей, если у тебя хроническая почечная недостаточность. Всем языкам Баторий предпочитал классическую латынь, а всем народам – древних римлян; потому, видимо, что еще ни один древний римлянин не пробовал досаждать ему во время приступов болезни.
Стефан Баторий был совсем не похож на полководца. Вялый, апатичный; сухая желтоватая кожа дряблого лица лежала складками; тонкий, плотно сжатый рот подходил скорее банкиру, чем королю. Если рядом не грохотали пушки, в глазах явственно читалось: «Отстаньте от меня все!»; если же пушки грохотали, настроение старого воина чуть изменялось: «Отстаньте от меня все, дайте послушать музыку!». Несмотря на внешность и болезнь, полководцем польский король был настоящим; королем – тоже.
– Повелитель? – в двери просунулась румяная усатая рожа Яна Замойского, коронного гетмана[121].
– Входи, Ян, – чуть поморщившись, ответил король. Оба были выпускниками Падуанского университета и общались на классической латыни, но гетман говорил с ужасающим акцентом. Еще бы! Горло сызмальства привыкшее извергать эти ужасные польские «ше-пше-быше», хорошо приспособлено для вонючей водки, а не для языка Вергилия и Овидия. Тем не менее, Замойский был образован – не то, что большинство этого «ясновельможного» быдла. Пся крев!
Замойский лучился здоровьем и оптимизмом. На болезненного ипохондрика смотреть ему было неприятно, да и постоянный гнилостный запах изо рта короля мешал общению, но гетман героически терпел и явно отвращения не выказывал.
– Что думаешь о возможных действиях Московита, гетман? – король склонился над картой, перебирая рассыпанные по ней шахматные фигуры.
– А что тут думать? Добивать надо медведя, и все тут! Ты, повелитель, такую силу собрал, что расколешь Московию одним ударом, как перезрелую дыню!
– А зачем нам расколотая перезрелая дыня, Ян? – вкрадчиво спросил Баторий. – Что мы с ней делать будем?
– Как это? – не понял гетман. – А зачем ты вообще эту войну затеял?
– Я?! – возмутился король, но как-то вяло. – Это вы, ясновельможные, по наследству мне ее передали. Просто я лучше воюю, чем эти ваши…
Баторий взял со стола фигурку белого короля, брезгливо покрутил ее между пальцами и кинул обратно. Потом взял черного короля и указал на него Замойскому:
– Сил у Московита нет, почти совсем нет, но он не глуп. Что ему делать?
– Просить мира…
– Нет, мира, какого он хочет, я не дам. Что еще?
– Собрать все имеющиеся силы в кулак и дать бой на своих условиях, чтобы сбить скорость нашего наступления. Только бесполезно это! Как дыню перезрелую…
– Ты гетман или огородник? Чем тебя привлекла эта несчастная дыня? Конечно, он даст бой, но где? Какие крепости нам брать неизбежно?
– Смоленск…
– Вот! – король поставил на карту «туру», на Руси именуемую ладьей. – Если его хорошенько укрепить, прислать отборные силы, добавить артиллерии… кстати, она у московитов совсем неплохая… Да еще воеводу толкового… они остались у Ивана, не всех еще передушил?
– Хворостинин, Скопин, Нагой…
– Ну вот… сколько Смоленск продержится?
– Месяца три, не больше.
– А больше и не надо. Кровью умоемся, добычи – никакой, зимуем на головешках. Наемники уйдут, а дальше… военное счастье переменчиво!
– Но ведь нет же сил у Ивана, нет!
– Так не бывает, чтобы в своей стране уж совсем ничего не было – сколько-нибудь да наскребет. Слышал, он к английской старухе сватается?
– Теперь уже не к ней, а к племяннице.
– А нам их родство будет безразлично, когда английские вымпелы у наших берегов появятся!
– Не пойдут англичане драться за вампира московского, не пойдут!
– За вампира не пойдут, а вот за денежные интересы Московской Торговой Компании – могут.
– Так что же нам делать, повелитель? – слово «повелитель» Замойский произносил на латыни – «император».
– Прежде всего, не колоть переспевшую дыню. Нам нужна сильная каменная крепость, где можно разместить армию. Это – гарантия против перемен военного счастья. Из крепости можно делать вылазки и рейды глубоко в тыл Московиту и уничтожать последние остатки его сил. Год, два – неважно, только обязательно надо дождаться момента, когда наносимые нами раны и кровоточить перестанут. Труп! И вот тогда, и только тогда, – мы заберем все.
– Как… все? – оторопел гетман.
– Тебе нравится название: «Воеводство Московское Речи Посполитой»?
– Ты, – Замойский даже задохнулся от восторга, – ты великий человек!
– Пока еще нет, – вяло усмехнулся король, – но могу им стать. На карту поставлено гораздо больше, чем интересы нашей короны. Скажи, сколько независимых держав исповедуют греческую ортодоксальную схизму[122]? Не напрягай лоб, тебе это не идет, я сам скажу: только одна – Московия. Если мы ее сокрушим и освободим от тирании кровожадного упыря, если объявим веротерпимость и разрешим братьям-иезуитам свободно открывать свои колледжи…
– Дни схизмы будут сочтены!
– Не преувеличивай. Среди моих подданных тоже много диссидентов-схизматиков; они духовно подпитываются из Московии. Скажем так: позиции схизмы будут подорваны, и она постепенно превратится в безобидную секту наподобие Моравских Братьев. К Вящей Славе Господней!
– К Вящей Славе Господней! – гетман благоговейно прошептал девиз ордена, в котором они с королем состояли еще с университетской скамьи. Замойского так покорило величие замыслов невзрачного больного человека, стоявшего перед ним, что гнилостный запах из королевского рта почти не замечался.
– Мне бы сейчас глубокую разведку при московском дворе, – шумно вздохнул король, отчего мерзкий запах волнами пошел по комнате. – Или знатного перебежчика… Что-то их нет последнее время.
– Есть перебежчик! – стукнул себя по лбу коронный гетман. – Родственник самого Малюты, чтоб ему в пекле жарче было! Уж неделю как под стражей у меня сидит…
– Аби круцем![123] Так что же ты! – взвизгнул Баторий, и во взгляде воспитанного и образованного короля ясно читались все те выражения, что никак не подобает произносить вслух человеку воспитанному и образованному.
* * *
Давид Бельский почти не вслушивался в речь короля, он ждал перевода.
– Ласло, переводи.
– Я Иштван, ваше величество. Ласло на польский переводит.
– Неважно. Переводи.
Потомок побочной ветви славного венгерского рода Ракоци обиженно хмыкнул, но перевел:
– Ты не предатель, ты воспользовался старинным правом русского рыцарства на переход от дурного сеньора к хорошему. На моей службе много русских, твоих единоверцев, и я доволен ими. Послужи и ты, будь верен – и не пожалеешь. Благородное шляхетство Речи Посполитой пользуется правами и священными привилегиями, которые никто не может отнять. Ваш царь, как я слышал, называет бояр своими холопами и может выпороть любого?
