— Да, — радостно согласился Вагиф. — Толковая девочка! Давно ли кажется я впервые ее увидел, а выросла как — совсем взрослая!..
Вошел слуга, доложил, что явился Ханмамед. Хан усмехнулся, потом сделал строгое лицо.
— Пусть войдет!
Шмыгая поросшим волосинками носом, вошел Ханмамед; завитки на его папахе намокли, видно, что шел он под дождем.
— Так… — сурово начал хан. — Дошло до меня, что ты отрекся и от аллаха и от пророка его! Так это? Говорят, гачаг Капы на испуг тебя взял?
Ханмамед молчал, опустив голову. Вагиф с усмешкой смотрел на него.
— Ну, рассказывай, как дело было! — приказал хан. — Только правду! Оговоришь кого, — головы не сносить!
Ханмамед вздрогнул, кровь отхлынула у него от лица.
— Беда с любым… приключиться может… — запинаясь, начал он. — А дело, стало быть, было так… Перебрался я через Баллыджы, и вдруг — кричат! У меня сразу душа в пятки. Вижу: выходит из леса гачаг Капы — прямо на меня! «А! — кричит — басурман проклятый, повторяй за мной: Мухаммед — ничто, только Иисус — пророк истинный!» Гляжу я на него, хан, — да продлит аллах твои годы, — и вижу: порешит он меня, как есть порешит!.. Место такое пустынное… А жизнь сладка… Что делать — сказал, как он велел. «Теперь, — говорит: «Скажи: аллах — не бог, истинный бог — христианский бог…» Вижу — убьет он меня ни за что ни про что, детей моих осиротит…
— Так… — сквозь зубы процедил хан. — Значит, и от аллаха отрекся?
— Эх, хан, — смущенно сказал Ханмамед, — там такая глушь?! Доведись тебе, может тоже сплоховал бы… Гачага Капы за бога принял бы!..
Хан не смог скрыть улыбки. Вагиф же сидел глубоко задумавшись, как говорится, палец отрежь, не заметит…
— Сыпок, — сказал Ибрагим–хан, вызвав к себе Мамед–бека. — Ты смел, и мне по душе это. Но стоит ли переправляться через Куру и грабить людей для того, чтоб Фатали, придя в неистовство, в свою очередь разорял каши деревни. Если ты ищешь подвига, бери своих людей и отправляйся ловить гачага Капы. Ты понял меня?
— Понял, дядя!
— Перво–наперво повесь этого мелика Бадары. Потом отыщи Капы — хоть из–под земли достань. С гачагом надо покончить! Я сейчас в Нахичевань собираюсь. Кельбели задурил, не признавать меня решил — надо его проучить. Управишься с Капы, выходи к Худаферинскому мосту, вместе в Нахичевань тронем!
Мамед–бек отправился в тот же день. Через два дня, снарядив войска, двинулся в поход на Нахичевань и Ибрагим–хан.
Коменданту крепости Агасы–беку даны были чрезвычайные полномочия — для обеспечения мира и порядка.
Когда Ибрагим–хан достиг Худаферинского моста, Мамед–бек уже ожидал его со своим отрядом. Он преподнес дяде насаженную на пику голову гачага Капы. Хан щедро одарил Мамед–бека и его людей, и они двинулись к Нахичевани.
Ереванское ханство, подчинившись Грузии, платило Ираклию дань. Ибрагим–хан требовал того же от нахичеванского хана. Но Кельбели–хан, сговорившись с ханом Хоя Джафаркулу, тяготевшим к России, отказался признавать Ибрагим–хана. Тот, естественно, не мог смириться с таким бесчестьем и спешил покарать обидчика.
Стоял зной. Войска шли по голой степи, окутанные облаками пыли. Наконец они достигли окрестностей Нахичевани; начались хлопковые поля, баштаны, сады… Завидев войска, крестьяне в ужасе разбежались. И вдруг вдалеке, за садами, столбом взметнулась пыль — это показался отряд кенгерлийских конников, знаменитых своей удалью и храбростью. Отряд Мамед–бека поскакал им навстречу. Засверкали сабли, крики, стоны наполнили все вокруг… Мамед–бек одним ударом снес кудрявую голову какому–то длинноусому военачальнику — она отлетела словно перышко. Другому, бросившемуся вперед воину, мечом разрубил плечо, свалил с коня. Подоспел Сафар, рубя направо и налево. Кенгерлийцы не выдержали — повернули. Мамед–бек со своим отрядом бросился преследовать их.
Карабахцы осадили нахичеванскую крепость. Две медные пушки забрасывали город ядрами; осаждающие, преодолев рвы, подобрались к самым стенам и, установив лестницы, уже собирались начать схватку за крепостные башни! Но тут прибыл гонец с известием, что властитель Карадага Мустафа–хан напал на Карабах.
Ибрагим–хан находился в это время в своем шатре. Весть, принесенная гонцом, потрясла его. Много лет назад Мустафа–хан оказался его пленником; тогда он раскаялся, признал власть Ибрагим–хана и тот даже посылал его с войсками на Тебриз. А теперь напал… Однако негодовать и раздумывать было некогда, хан отдал приказ, заиграли фанфары, войска в спешном порядке начали готовиться к отходу. И в этот момент Джафаркулу–хан подоспел на помощь Кельбели–хану, а конники Мамедшериф–солтана оказались в тылу у карабахцев.
По приказу Ибрагим–хана с верблюдов сняли пушки, открыли огонь по коннице. Несколько человек выбиты были из седел, однако отбить наступление не удалось, всадники приближались. Конница Ибрагим–хана понеслась им навстречу. Началась ружейная пальба, засверкали сабли.
Карабахцев уже теснили к лагерю, когда Мамед–бек выбил из седла Мамедшериф–солтана. Сафар достал саблей другого важного военачальника; карабахцы начали одолевать врага. К вечеру Кельбели–хан и Джафаркулу–хан вынуждены были отступить. Повсюду громоздились мертвые тела, стонали раненые; на мулов грузили военную добычу…
Воспользовавшись вечерней прохладой, Ибрагим–хан отдал приказ отходить.
— Так не годится, — сказал Мамед–бек Сафару, когда они уже были в пути, — если двигаться со скоростью пехоты, мы придем к шапочному разбору — Мустафа–хан все изничтожит! Надо скакать быстрей!
Испросив позволения Ибрагим–хана, Мамед–бек с отрядом конников на рысях поскакал вперед. На следующий день, к вечеру, они увидели вдалеке на берегу Аракса отряды Мустафы–хана. Те возвращались, разграбив карабахские деревни.
Отряд Мамед–бека налетел на врага из–за холма.
Первым же ударом сабли Мамед–бек выбил из седла полководца по имени Сафигулу. Наскочивший сбоку на Мамед–бека, Мамедвели–солтан вынужден был ретироваться. Мамед–бек и его достал саблей. Увидев такое, Мустафа–хан повернул к Араксу.
Один из карадагцев занес саблю над головой Сафара, но тот извернулся, и сабля вонзилась ему в руку. Победа была за карабахцами. На месте жестокой схватки остался десяток убитых и раненых. Восемь вьюков награбленного у крестьян добра отбил у врага отряд Мамед–бека.
Как только исход боя был решен, Мамед–бек поскакал к брошенному врагом каравану. Целая толпа пленных — молодые парни и девушки — молча стояли со связанными за спиной руками. С осунувшихся усталых лиц глядели полные страха глаза, люди еще не пришли в себя от ужаса. Мамед–бек приметил смуглую кареглазую девушку; она робко глядела на него из–под длинных ресниц, словно взглядом хотела выразить свою благодарность. Мамед–бек подошел к ней, развязал руки.
— Как твое имя?
— Хуру, — чуть слышно ответила девушка.
— Иди к речке, умойся, — сказал Мамед–бек, ласково глядя на нее. Он приказал нукерам развязать пленных, накормить их.
Нукеры принялись развязывать пленных. Сафар сидел в сторонке на камне, рассеченная саблей рука его висела на перевязи. В горьком раздумье глядел он на мертвые тела, на раненых, стонущих в лужах крови…
Русско–турецкая война, длившаяся несколько лет, закончилась Кучук — Гайнарчайским миром; Россия получила Крым и вышла к Черному морю. Но «Восточная программа» Екатерины этим не ограничивалась. Сразу же после Кучук — Гайнарчая царица начала готовиться к походу на Кавказ. Потемкин — Таврический, ведавший восточными делами, поручил Кавказ своему племяннику генерал–поручику Потемкину. Прежде всего генерал–поручик принялся налаживать отношения с христианами Закавказья — грузинами и армянами. Это сразу же вскружило головы некоторым армянским священникам и меликам. Мелики были не кто иные, как вчерашние старшины, назначенные в армянские поселения падишахом Ирана. Используя постоянные неурядицы в Иране, старшины эти постепенно стали считать себя наследственными владыками, а население подвластных им армянских деревень своими подданными. Царское правительство намерено было с помощью этих самозванных князьков и духовенства использовать армянский народ для достижения своих целей. Впрочем, многие армянские священники держались осторожно, не слишком веря в «христианскую добродетель» русских царей. Одним из таких скептически настроенных священников был Охан. Он ездил по армянским селениям и читал проповеди, предостерегал народ…
Однажды вернувшись из такой поездки, Охан сразу же явился к Вагифу. Поэт гулял по саду, собирал фиалки — весна только начиналась.
— Мирза Охан! Добро пожаловать! — приветствовал он гостя и, передавая ему фиалки, добавил с шутливой улыбкой: «Цветы–цветам».
