Однажды вернувшись из такой поездки, Охан сразу же явился к Вагифу. Поэт гулял по саду, собирал фиалки — весна только начиналась.
— Мирза Охан! Добро пожаловать! — приветствовал он гостя и, передавая ему фиалки, добавил с шутливой улыбкой: «Цветы–цветам».
Охан усмехнулся, взял фиалки, поднес к носу, посиневшему от долгого употребления нюхательного табака.
— Создаст же бог подобную красоту! — восторженно произнес он, любуясь цветами.
— Прекрасного на свете немало, — с улыбкой заметил Вагиф, — только вот не для нас с тобой! Взвалили на плечи заботы: ты — свои проповеди, я — свое, запретными стали для нас услады мира!..
— А зачем же создавать себе запреты? — спросил Охан.
Вагиф наклонился, сорвал фиалку:
— Тебе–то что! Здоровье из тебя так и прет, бодрости хоть отбавляй — недавно опять женился!.. А у меня одна жена, и от той не знаю куда деваться!..
— Нет, ахунд, это ты зря… — Мирза Охан вздохнул. — Как говорится, чужую беду руками разведу! Замучился я с ними! Старая новой дыхнуть не дает. Каждый раз скандал… Как ночь подходит…
Вагиф усмехнулся.
— А ты ложись сразу с обеими! В середку!
— Все равно ничего не получится: одна будет кричать, чтоб к ней повернулся, другая, — чтоб к ней!
Перекидываясь шутками, они, не спеша, поднялись на веранду. В залитом солнцем уголке расстелен был на полу палас, лежали тюфячки, подушки… Вагиф и Охан удобно расположились на них, подставив бока ласковому весеннему солнышку.
— Ладно, ахунд! Шутки в сторону, я ведь к тебе за советом. Не знаю, что делать. Мелики–то наши опять возню подняли, да покарает их господь на том и на этом свете!
Вагиф вопросительно взглянул на священника.
— Написали русскому царю прошение… Обижает, мол, нас здешний хан, то–то и то–то чинит… Приложили руку, отправили…
— И чего же они хотят от царя?
— Чего хотят. Хотят, чтоб помог им армянское царство учредить!.. Я ведь чего боюсь: рознь посеют, вражду, погубят армянский народ!..
Охан умолк, от волнения ему трудно было говорить. Вагиф задумчиво разглядывал облака: они то наплывали, плотно закрывая солнце, то снова рассеивались… Деревья стояли все в белом цвету, влажный воздух пропитан был нежными ароматами весны…
Вагиф долго молчал, упиваясь красотой весеннего дня, наконец, перевел взгляд на гостя.
— Нужно рассказать хану! Все рассказать. Чем губить целый народ, пусть лучше погибнет несколько зачинщиков! — И Вагиф взглянул гостю прямо в глаза.
К хану они отправились вместе. Сообщение священника чрезвычайно разгневало повелителя Карабаха. Первым его движением было немедленно послать в армянские селения карателей: жечь, вешать, рубить головы!.. Вагифу удалось несколько урезонить хана — он один умел это делать, — и тот стал подробно расспрашивать обо всем священника. Наконец, Охан был отпущен — повелитель Карабаха хотел остаться наедине с Вагифом.
— Я не советовал бы сейчас применять крутые меры, — спокойно, но настойчиво начал убеждать хана Вагиф. — Подобные действия произведут дурное впечатление на Россию и другие государства; уронят престиж карабахского хана. Да и чем виноваты армяне? Сколько лет мы живем, как добрые соседи; всегда вместе: и в горе и в радости. Несколько безумцев затеяли все это. Но против них есть верное средство, более надежное, чем мечи и виселицы. Они написали русскому царю, мы тоже напишем, расскажем, как в действительности обстоят дела. Посмотрим, чья возьмет!.. Я думаю так: составим подробное, обстоятельное письмо. Напишем, что ты, Ибрагим–хан, сын хана Панаха, с двадцати лет правишь Карабахом. Опишем сколь ты силен, сколь велико твое влияние… Даже, — Вагиф немножко помедлил, — намекнем, что готовы пойти под покровительство России, платить им дань, да, да, дань! Послание завтра будет готово. Дадим Мусе — Солтану, он отвезет его русскому генералу и на словах что надо передаст… Муса — Солтан человек степенный, обходительный, он с поручением справится. Надо это сделать, хан! Надо!
— Хорошо, — вздохнув, сказал Ибрагим–хан. — Пиши.
— Здешние армяне, — продолжал Вагиф, видя, что хан уже совсем спокоен, — друзья наши, а не враги. А вот некоторых меликов неплохо было бы проучить… Прикажи арестовать Абона, упрячь на некоторое время в тюрьму. Он у них всему голова, — ему и ответ держать. А народ карать — это противно смыслу!
Письмо армянских меликов прибыло в Петербург в марте 1783 года, а в апреле того же года доставлено было Екатерине письмо, написанное Вагифом. Это послание в корне изменило отношение Петербурга к Карабахскому ханству. Князь Потемкин — Таврический просил передать, что преданность, в которой заверяет императрицу повелитель Карабаха, дороже ее величеству, чем любая, самая богатая дань.
В июне 1783 года стало известно, что согласно договору, заключенному между Россией и Грузией, последняя принимает протекторат России. Сообщалось, что властитель Грузии сохраняет суверенность в делах внутренних, право на грузинский престол остается наследственным; Грузия может также выпускать свои деньги. В Тифлис направляются русские войска, они будут охранять страну от любой опасности извне.
Ибрагим–хан собрал на совет всех государственных мужей, всех своих приближенных. Положение, которое возникло теперь в Закавказье, обсуждалось подробно и всесторонне. Одни предлагали обратиться за помощью к Ирану, другие — заключить союз с турецким солтаном.
— А я полагаю, — тихим, больным голосом сказал наследник хана Мамедгасан–ага, — что следует искать соглашения с Россией — это огромная, могучая страна, у нее регулярная армия…
Сразу же разгорелся ожесточенный спор.
— Допускать гяуров в страну правоверных?! — трагическим голосом воскликнул один из советников хана. — Отдать страну на поругание?! Унизить нашу честь?! Растоптать веру? Нет, я никогда не соглашусь на такое?!.
— А кто сказал, что мы намерены отдаться на милость русским?! — мрачно произнес хан, с трудом сдерживая себя. — Разве это следует из слов Мамедгасан–аги?!
Голос хана прерывался от гнева, он побледнел. Взял кальян, затянулся, поостыл немного. Но присутствующие уже замолкли. Тишину нарушил голос Вагифа:
— Да будет благополучен хан! — начал он спокойно, но твердо. — По слабому моему разумению, тревожиться сверх меры нет основания, враг не стоит у ворот. Разумеется, мы должны быть готовы к отпору. Многое мы уже сделали. Мы содержим три тысячи лезгин, своего войска у нас четыре тысячи. Я полагаю также, что следует написать Омар–хану, попросить у него десять тысяч наемников. Казна хана обильна, и запасов у нас достаточно, можно содержать большое войско. Но ведь дело не только в количестве сабель. Прежде всего нужна осмотрительность, без этого в политике нельзя. Нужно направить в Тифлис посла, принести поздравления Ираклию, а заодно и вызнать, каково истинное положение дел. Увидеться с русскими начальниками, войти к ним в доверие… — Вагиф помолчал, оглядел собравшихся; все внимательно слушали его, можно было высказать и последнюю, главную мысль: — Ничего страшного не вижу я и в том, чтобы наш посол сообщил русским, что мы тоже имеем намерение заручиться покровительством русских. — Он снова оглядел собравшихся и добавил: — Разумеется, это вовсе не значит, что, сообщив о подобном намерении, мы немедленно примемся выполнять его…
Несмотря на оговорку, предложение Вагифа привело собравшихся в неистовство, со всех сторон слышались негодующие возгласы. Снова твердили о гяурах, о поношении веры, о бесчестьи… Вагиф спокойно выслушал все возражения, потом улыбнулся и сказал:
— Однажды один падишах бросил клич: тому, кто научит говорить его осла, он подарит целый мешок золота. Но если взявшийся за это дело не сумеет выучить осла, он будет казнен. И вот один старый бедный человек приходит к падишаху и говорит: «Я научу твоего осла говорить, дай мне три месяца сроку». Забрал мешок золота и ушел. Приходит домой, а жена и давай его пилить: «Что ж ты наделал, неразумный?! Мыслимое ли дело — научить осла человеческой речи! Пройдет три месяца, падишах казнит тебя и останусь я одна–одинешенька!..» А муж взглянул на нее с усмешкой и говорит: «Не горюй, жена, три месяца — это три месяца. За такой срок и падишах может почить, и осел сдохнуть, да и сам я могу преставиться…» Это я вам к тому рассказал, что не стоит печалиться прежде времени. Русское покровительство- это пока так, разговор… Далеко до всего этого…
Присказка пришлась по вкусу, даже хан просветлел, сидел, улыбался и, потягивая кальян, задумчиво рассматривал красоток, изображенных на сосуде. Потом внимательно оглядел присутствующих; устремив на него взгляды, все ждали решения.
— Значит, дело обстоит так: Ахунд Молла Панах сделал разумное предложение. Пусть он сам и выполняет его; в сопровождении нескольких беков я его отправлю в Тифлис. Писцом при нем будет Мирза — Джамал, у него великолепный почерк. Я предоставляю ахунду полную свободу действий: пусть поступает так, как того потребуют обстоятельства, — он человек мудрый и рассудительный, сведущ в политике, и внутренние наши дела ему досконально известны.
