Удзисато без церемоний уселся там, где ему было указано. За два года, прошедшие с их последней встречи, он очень возмужал — облик молодого воина окончательно сменился импозантной внешностью зрелого полководца.
— Счастлив видеть вас в добром здравии, княжны. О том, что вы поселились в Адзути, я прослышал ещё в конце прошлого года, однако ратные дела до сих пор не позволяли мне нанести вам визит.
Тятя слушала, склонив голову.
— Откладывать нашу встречу и далее я не мог, поскольку в ближайшее время мне надлежит перенести свою резиденцию в Мацугатакэ провинции Исэ, а оказавшись там, я уж и знать-то не буду, когда мы с вами сумеем свидеться.
Из слов Удзисато можно было заключить, что он явился в Адзути не для того, чтобы выполнить свой долг вассала клана Ода перед Самбосимару, а исключительно ради встречи с тремя княжнами. Разумеется, он и не думал проявлять непочтительность по отношению к своему сюзерену, и тем не менее его неосознанное поведение ясно указывало на то, какое место отныне занимает малолетний глава дома Ода в воинской иерархии. Но всё же от речей молодого полководца, чьей главной целью было навестить их в забытом всеми замке Адзути, у трёх сестёр потеплело на душе.
— Господин Гамоо, мы ведём здесь жизнь уединённую и мало что знаем о событиях во внешнем мире, однако же слухи о ваших свершениях достигли и наших ушей.
Несколько дней назад княжны действительно услышали о том, что Удзисато пожалованы земли Мацугатакэ в Исэ с доходом в сто двадцать тысяч коку. Судя по всему, Хидэёси высоко оценил достоинства молодого полководца, к которому в недавнем прошлом весьма благоволил и сам Нобунага Ода. При этом Удзисато, в отличие от Такацугу, хватило благоразумия обойти подводные камни, разбросанные в непосредственной близости от Хидэёси, и избежать с ним ссор, в которые ввязались многие бывшие вассалы Нобунаги. И он, Удзисато, продолжил путь наверх, постоянно укрепляя свои позиции и выходя на новые рубежи.
От похвалы, прозвучавшей из уст Тяти, у молодого полководца заблестели глаза.
— Лишь избранным дано прозреть грядущий день. Человеческая жизнь полна неожиданностей. Все мы — игрушки в руках времени и заложники кармы, с которой рождаемся на этот свет.
— Стало быть, вы предлагаете нам и дальше прозябать в праздности и одиночестве, пока время и карма не свершат своё дело? — Тятю вдруг охватило странное возбуждение — она и сама не знала, что заставило её бросить эти слова в лицо воину.
Удзисато долго молчал, прежде чем произнести:
— Мыслимо ли, чтобы вы не дождались своего счастья, княжна? Настанет день, когда оно само придёт к вам.
— Почему вы так думаете?
— Если уж вам не суждено изведать счастья, кто ещё этого достоин? Я хочу сказать, что… — Удзисато задумался, как будто подыскивая слова, да так и не сказал, чего хотел.
— Что ж, значит, мы втроём будем сидеть здесь и ждать, когда же счастье заглянет к нам в гости, — улыбнулась Тятя, подводя итог разговору. Но в глубине души она терялась в догадках — о чём умолчал Удзисато? Почему именно она заслуживает быть счастливой, она, а не кто-то другой? Откуда у неё это право — на счастье?
Удзисато Гамоо провёл у княжон ещё около часа. Поведал им о битве при Комаки и, повторив на прощание, что в ближайшие год или два не сможет с ними увидеться, удалился.
После его ухода Тятя, оставив сестёр в гостиной, одна вышла в сад. Она хотела проводить Удзисато, который в тот момент седлал коня, готовясь к отъезду из Адзути со своими самураями, но, прогуливаясь между деревьями, внезапно изменила намерения и направилась к беседке, обращённой к озеру. Хираяма, величественно возносящая к небу свою вершину, обрядилась в белые одежды — должно быть, это ветра, бушевавшие всю ночь, запорошили её снегом, принесённым с севера. Стылую водную гладь рябили мелкие волны.
Тятя думала о двоюродном брате, который ещё ни разу не проведал их в Адзути, и удивлялась капризам собственного сердца — она тосковала по Такацугу, когда беседовала с Удзисато, а Удзисато вспоминала в присутствии Такацугу.
Настал 13-й год Тэнсё[57]. Тяте сравнялось девятнадцать, Охацу — семнадцать, Когоо — пятнадцать. Это был их второй Новый год в замке на берегу озера Бива. На сей раз праздники в Адзути прошли куда скромнее. В прошлом году старые вассалы клана Ода ещё останавливались в резиденции Самбосимару по пути в Киото, теперь же никто не явился. Тятя уповала на то, что Удзисато, живущий ныне в своих новых владениях Мацугатакэ, заглянет к ним с поздравлениями, но, обнаружив, что и сёстры питают те же надежды, рассердилась.
— Неужто вы забыли, что господин Гамоо ясно дал понять: в ближайшие год или два он не сможет с нами увидеться? Да что ему делать здесь, в нашем незначительном замке?
У Охацу от этих слов совсем испортилось настроение, и она проворчала:
— Что это вы, сестрица, гневаетесь без причины? Я и заговорила-то о господине Гамоо только потому, что думала, будто вы ждёте его визита.
— Почему это я должна ждать его визита? — вскинулась Тятя. — Нет, правда, с чего бы мне его ждать?
— А я откуда знаю? Просто подумала так, вот и всё, — пошла на попятную Охацу. — Верно же, Когоо? — обратилась она за поддержкой к младшей сестре, но та лишь скорчила гримаску, свидетельствовавшую о том, что у неё нет ни малейшего желания участвовать в чужой ссоре, и холодно ответила:
— По мне, так уж лучше пусть никто не приезжает. Что гость увидит здесь, кроме того, что наше существование становится всё более жалким?
При этих словах обе спорщицы прикусили язычки. А ведь действительно — зачем выставлять напоказ перед сторонними людьми своё бедственное положение?
Новости, которые княжны узнавали от придворных дам и самураев из замкового гарнизона, по-прежнему касались ратных дел. Поутихшая было борьба за власть между Хидэёси и Иэясу вспыхнула с новой силой, и очередное кровопролитие назревало в провинции Кии. Слухи подтверждала спешная и масштабная переброска войск в эти земли, не ускользнувшая даже от внимания трёх сестёр, томившихся вдали от мира, за крепостными стенами замка Адзути.
В начале третьей луны девушек неожиданно навестил Такацугу Кёгоку. В один прекрасный день, без предупреждения и сопровождения, он появился во внутреннем саду на женской половине. Первой его заметила Когоо и бросилась к сёстрам, которых служанки как раз причёсывали в спальных покоях. Выслушав Когоо, обе княжны остолбенели, у обеих перехватило дыхание. Тятя, однако, тотчас пришла в себя и велела одной из служанок проводить молодого человека в гостиную, а затем обернулась к Охацу:
— Быстренько приведи себя в порядок и ступай поприветствуй его.
— А вы, сестрица?
— Я присоединюсь к вам позже.
Охацу спешно закончила утренний туалет и удалилась. Тятя же позволила служанкам ещё поколдовать над своей причёской, потом неторопливо переоделась в церемониальное кимоно. Она тоже была потрясена прибытием нежданного гостя, но её душевная буря длилась всего несколько мгновений. Сердце словно по ошибке рванулось из груди и тотчас покорно вернулось на своё место. Его поведение даже слегка озадачило девушку.
Когда она наконец вошла в гостиную, Такацугу и Охацу сидели подле энгавы и беседовали, улыбаясь друг другу. Даже Когоо, хоть и держалась чуть поодаль, вид имела радостный. Когоо, которая, узнав, что натворили Тасуко и её братец, скривилась от отвращения и покинула покои, где шёл разговор о них, теперь вела себя так, словно навсегда об этом позабыла!
Заметив Тятю, Такацугу посерьёзнел и обменялся с ней поклонами. Оба приветствия были слишком церемонными — обстоятельства того не требовали.
— После нашего с вами расставания в Китаносё я уж и не надеялась снова увидеть вас в столь добром здравии, — промолвила Тятя, глядя кузену в глаза.
Такацугу в ту пору было уже двадцать три года. Он заметно исхудал, но бледное лицо с правильными чертами, благородный лоб и пронзительный взгляд остались прежними.
— Ваша правда, есть чему удивляться — я всё ещё жив, — сказал Такацугу с горькой усмешкой, в которой отразились те же чувства, что прозвучали в его коротком ответе.
— Должно быть, немало невзгод выпало на вашу долю за эти годы.
— Вам довелось пройти через более тяжкие испытания, княжна. Мои невзгоды рядом с вашими… — Махнув рукой, он помолчал и снова заговорил: — Тем не менее я избежал смерти, имя Кёгоку продолжает жить!
Действительно, в гибельной игре с судьбой ему удалось не только сохранить свою жизнь, но и спасти от небытия родовое имя. Однако в последнем восклицании кузена Тяте послышалась самоуверенная похвальба, поэтому она не сдержалась:
— До нас дошли вести о Тасуко… — И тотчас пожалела об этих словах, но было поздно — они уже сорвались с губ.
