Отправляясь в Ливонию весной 1764 года, Екатерина хотела взять Павла с собой. Она не желала, чтобы в ее отсутствие Павел был возведен на престол. Волнения в армии и среди придворных позволяли думать, что такое может случиться. Эти сведения она получала не только из собственных источников, но даже от господина Боссе, посла Франции. И ведь будущее показало, что она была права! Некто поручик Василий Мирович47*«Мирович, как видно, попал в масонскую ложу», – замечает С.М. Соловьев.* летом намеревался путем переворота возвести на трон узника Иоанна Антоновича... Попытка освободить его, правда, не удалась: стражники точно выполнили данную им инструкцию – при малейшей опасности убить узника. Так, 5 июля 1764 года закончилась жизнь императора Иоанна VI, виноватого лишь в том, что в его жилах текла кровь Романовых48*Современники считали, что заговора не было, а выступление Мировича явилось лишь провокацией, необходимой кому-то другому, чтобы убить Иоанна Антоновича. Нам трудно судить сегодня об истине в этом деле: все документы допросов и следствия были тщательно обработаны государственным секретарем Николая I графом Д.Н. Блудовым.*.
Были, были в стране люди, которые раскусили ее, поняли, почему она первым пропустила на престол Петра. Да и трудно было бы не раскусить. Ни один договор, ни один указ Петра Екатерина не денонсировала, слегка подправила уж слишком одиозные меры Петра в отношении православной церкви, собственно, приостановила инвентаризацию ее имений и передачу их в распоряжение Коллегии экономии. Почувствовав под ногами твердую почву, она эту работу продолжила. Ведь что такое, в конце концов, религия?
«Христианская вера – бесчестная вера, отвратительная гидра, чудовище, поражаемое ныне сотнями невидимых рук; философы должны всячески уничтожить христианство, они должны дерзать на все, лишь бы подавить бесчестного; ecrasez l'infame» *Раздавите гадину (франц.).*,
– этот завет Вольтера она хорошо помнила. А у церкви – колоссальная собственность; ее только нужно умненько, как и все вообще, что делаешь, обратить в свою пользу. В пользу своей страны. Своего народа.
Избранные монастыри переводились «в штат»: правительство определяло число иеромонахов, иеродиаконов и монахов в них, полагая им жалованье, разумеется, мизерное. Другие, очень немногие, оставались за штатом; этим жалованья не полагалось, а доходы, в результате конфискации земельной и иной собственности «вне ограды монастыря» резко упали. Им оставалось одно: милостыня христолюбцев. Все остальные монастыри попросту закрывались.
Закрывая монастыри, Екатерина как-то невзначай забыла, что тем нарушает право собственности и волю тех, уже умерших, людей, из пожертвований которых, отписываемых по духовным на помин души, и сложились по большей части имущества монастырей, в том числе земельные. Последняя воля умирающих не подлежала никаким изменениям. Но теперь не только жертвы их были конфискованы, но часто и самый помин души не мог свершатся: обитель упразднялась за невозможностью дальнейшего прозябания!
Возмущение в среде духовенства секуляризацией церковных имуществ было столь велико, что архиепископ ростовский Арсений *В миру Александр Мацеевич. Один из интереснейших людей «эпохи дворцовых переворотов», польский шляхтич, с 1715 по 1723 гг. учился в Киевской духовной академии, с 1723 г. рукоположен в иеромонахи. Проповедовал слово Христово в Тобольске, в 1734-36 гг. участвовал в работах 2-й Камчатской экспедиции, изучении бассейна р. Обь, отыскании Северного Морского пути. В 1736 г. был, по доносу, под судом и следствием, признан невиновным. С 1741 г. – митрополит Тобольский и Сибирский, с 1742 г. Ростовский епископ, член Св. Синода. Боролся со старообрядческим расколом, основал в Ярославле духовную семинарию. Вошел в круг лиц, близких Бестужеву-Рюмину. Его выступления против секуляризации церковных земель привели к ввержению его в 1763 г. в московский Симоновский монастырь, откуда он продолжал обличения императрицы.* позволил себе вычеркнуть имя императрицы из текстов молитв. В пространном и резком донесении к Синоду Арсений сравнивал Екатерину не то что с римским императором Юлианом Отступником, но даже и с Иудой!
«Первый начал отнимать церковные имения Царь Юлиан Отступник, у нас же от времени князя Владимира, не только во время царствования благочестивых князей, но и во времена татарской державы, церковные имения оставались свободными. При Петре Великом Мусин-Пушкин сделал постановление относительно доходов с церковных имений и управления ими. Это постановление Мусина-Пушкина превосходило не только турецкие постановления, но и уставы нечестивых царей римских, идолослужителей»...
Архиепископ Арсений призывал своих прихожан молить Господа
«хранить бесценную жизнь горячо любимого наследного князя [Павла], единственного законного государя империи»...
Этого Екатерина стерпеть не могла.
«Прежде, без всяких церемоний и соблюдения приличий, в делах, без сомнения, гораздо менее важных, духовным особам сносили головы. Не представляю, как мне сохранить мир в государстве и порядок в народе (не говоря уж о защите и сохранении данной мне Богом власти), если виновный не будет покаран»,
– писала Екатерина. «Смерда Сеньку» сослали в Николаевский Корельский монастырь Архангельской епархии, а затем, вследствие новых обвинений, приговорили к лишению монашеского сана и пожизненному заточению в Ревеле. Митрополиты Новгородский и Московский, архиепископы Петербургский и Крутицкий, епископы Псковский и Тверской одобрили сие решение. И уж тем более не возражал Иван Иванович Мелиссино, обер-прокурор Святейшего Синода, и – по совместительству – мастер масонской ложи.
Коменданту Ревеля Тизенгаузену Екатерина писала об Арсении:
«У нас в крепкой клетке есть важная птичка. Береги, чтоб не улетела. Надеюсь, что не подведешь себя под большой ответ. Народ очень почитает его исстари и привык считать своим. А он больше ничего, как превеликий плут и лицемер».
В сырой камере шириной в три аршина митрополит Арсений провел семь лет – до смерти в 1772 году.
Петр III уничтожил Тайную розыскных дел канцелярию, но, видит Бог, это была его ошибка. Как в таких условиях оставаться без надежной защиты! Вокруг сплошные заговоры. Впрочем, иначе ему не удалось бы переломить хребет Шуваловым! В октябре 1762 года Екатерина учредила Тайную экспедицию при Сенате. Возглавил ее генерал-прокурор А.И. Глебов и сенатор Н.И. Панин; впрочем, через два года Глебов проворовался, и его сменил А.А. Вяземский. Но фактически главой Тайной экспедиции был Степан Иванович Шешковский, бывший чиновник Тайной розыскных дел канцелярии. Екатерина II весьма лестно аттестовала его как человека, имеющего «особливый дар производить следственные дела», допрашивая «с довольным увещанием». В чем состояло «увещание», секретом не было ни для кого. «Каково кнутобойничаешь, Степан Иванович?» – шутливо осведомлялся Г.А. Потемкин при встречах с Шешковским и получал подобострастный по форме, но жесткий по содержанию ответ: «Помаленьку, Ваша светлость».
«Многие не выдерживали экзекуции и тут же испускали дух, со всех же прочих ревностный инквизитор брал подписку, подтвержденную клятвой, что они обязуются никому ни при каких обязательствах не передавать о том, что с ними сделали в Тайной экспедиции, а если проговорятся, то должны будут снова подвергнуться безответно наказанию».
Панин между тем противился отъезду Павла. Екатерина возмутилась:
– Никита Иванович, я приказываю, чтобы ребенок ехал со мной.
– Я вынужден, сударыня, заметить Вашему Величеству, что здоровье Его Императорского Высочества не повинуется вашим приказам.
– Это невообразимо, господин учитель. Вы что, врач?
Панин сказал, одновременно почтительно и дерзко:
– Ваше Величество прекрасно знает, что я никогда никого не лечил, но мои обязанности заставляют меня не согласиться с отъездом царевича. Павел Петрович страдает нервными приступами и малейшее нарушение режима может стать для него роковым.
Императрица на секунду прикрыла глаза, чтобы скрыть досаду. Хорошо, она уедет без сына, но пусть ее враги не обольщаются: все предосторожности будут приняты!
Павел Петрович, узнав об отъезде матери, попросил разрешения жить в Петергофе во время ее отсутствия. Но Екатерина ему отказала. Пусть едет в Царское Село: единственная дорога, которую легко охранять, ведет оттуда в замок, а из Петергофа можно выехать по суше и по морю. Румянцев, тридцатитысячная армия которого стояла в лагерях между Нарвой и Ревелем, получил приказ идти на Петербург при малейшей тревоге.
