офицер указывал на предметы или прикасался к себе.
Затем Хамзе следовало повторять целые предложения:
— Mein Name ist Siegfried. Нет-нет, ты говори свое имя. Mein Name ist Hamza. Sie sind herzlich willkommen in meinem Land. Повтори, но так, словно ты в это веришь. Sie sind herzlich willkommen in meinem Land. Хорошо. Ты правильно произносишь. Это значит, добро пожаловать в мою страну. — Офицер насмешливо улыбнулся.
Потом приказал Хамзе подойти к чертежному столику, там лежало раскрытое руководство по обучению в полевых условиях, рядом с ним — чистый лист бумаги. Командир велел переписать несколько строчек из книги, чтобы Хамза привыкал к начертанию немецких слов. Каждый день он выписывал из книги по нескольку строк и читал вслух, поначалу не зная, что они означают. При каждом удобном случае офицер говорил с ним по-немецки, порой его это забавляло, и Хамза напускал на себя озадаченный вид, чтобы рассмешить командира. Если Хамза чего-то не понимал, офицер переводил, но уж в следующий раз требовал, чтобы Хамза понимал и отвечал. Порой офицер подшучивал над ним, заставлял повторять насмешки над самим собой, потом со смехом объяснял их. Для офицера это была игра, и ему льстило, что Хамза так быстр и смышлен. Ты у меня скоро будешь читать Шиллера, говорил офицер, и в глазах его прыгали чертики.
Эти прозрачные голубые глаза. Порой, когда Хамза стелил постель, подметал переднюю террасу или гладил рубашку, он оглядывался и замечал, что офицер не сводит с него взгляда. В первый раз Хамза подумал, что командир что-то сказал и ждет ответа, но глаза не двинулись, рот не открылся. Хамза смущенно удалился: его встревожил этот пристальный взгляд. Иногда по особой тишине, наступавшей, когда офицер был рядом, Хамза понимал, что, если посмотрит на него, увидит все тот же пристальный взгляд. Офицер разглядывал его навязчиво и вызывающе, Хамзе ничего не оставалось, кроме как смириться с тем, что его рассматривают так долго и обстоятельно, словно он не способен ответить взглядом на взгляд. Он привык не смотреть на офицера.
Хамза быстро выучился говорить и немного читать по-немецки, его успехи радовали офицера. Тот хвастался достижениями своего денщика перед сослуживцами в столовой, особенно за ужином и после ужина, когда офицеры пили пиво и шнапс. Как-то раз предложил им поговорить с Хамзой, испытать его. Военный врач благодушно улыбнулся, оглядел его с головы до пят, точно отыскивал на его теле доказательства владения немецким. Два других офицера из его корпуса охотнее вступили в игру, затеянную старшим по званию, и принялись задавать простые доброжелательные вопросы из тех, что взрослые адресуют детям. Wie alt sind Sie? Остальные смеялись, отпускали замечания, которых Хамза не понимал, и это веселило их еще больше. Фельдфебеля Вальтера новая забава офицеров не радовала: он презрительно фыркнул и прошептал Хамзе злобным насмешливым тоном фразу, которую тот не понял, но, судя по тону, каким были произнесены слова, в ней содержалось что-то унизительное и непристойное. Юлиус во время этих упражнений высокомерно улыбался, а потом объяснил Хамзе, что офицеры выставили его на посмешище. При первой же возможности Хамза ушел, чтобы долее не терпеть их снисходительное обращение и пока они окончательно не разошлись от выпитого.
— Не обращай внимания на фельдфебеля, — сказал ему Юлиус. — Он простолюдин, ему не место в одном здании с благородными офицерами. Ему лишь бы накуриться банги [45] и приставать к деревенским женщинам. Всю комнату продымил.
Иногда попойки затягивались допоздна — если кто-то из офицеров назавтра отправлялся усмирять очередную деревню или вождя или на длительные полевые маневры. Тогда разговоры и смех разносились по всей боме, наутро у обер-лейтенанта раскалывалась голова, он прижимал растопыренные пальцы к вискам и жмурился от боли. Он всегда так мучился после ночных посиделок.
Однажды днем Хамза принес офицеру кофе и, как требовал командир, поприветствовал его по-немецки, но обер-лейтенант увлекся чтением и не ответил. Бумага, которую он держал в руке, походила на официальную: Хамза разглядел вверху государственную эмблему. Наконец офицер заметил Хамзу, махнул, чтобы тот вышел, и не позвал его для обычного получасового занятия немецким. Когда Хамза вернулся за чашкой, офицер сидел, откинувшись на стуле, и задумчиво смотрел в пустоту. Хамза подождал, не последует ли распоряжений. Однако распоряжений не последовало, и он направился за подносом. Но загляделся на офицера, нечаянно натолкнулся на стол, и посуда на подносе задребезжала. Офицер обернулся, бросил на него гневный взгляд.
— Убирайся, — сказал он.
В столовой тем вечером чувствовалось напряжение — должно быть, из-за того, что офицер прочел днем. Наверное, получил новые указания. Офицеры что-то оживленно обсуждали, порой мрачнели и вообще говорили чересчур быстро, Хамза за ними не поспевал. Вряд ли они так тараторили для того лишь, чтобы досадить им с Юлиусом. Казалось, они вовсе не замечают слуг, но в какой-то момент офицеры переглянулись и, видимо, решили не рисковать. Командир кивнул фельдфебелю, и тот велел Хамзе с Юлиусом выйти из столовой. Хамза услышал много слов, смысл которых полностью понял лишь позже, но одно уже знал. Krieg. Вита. Война.
Они с Юлиусом вернулись к себе, и Хамза спросил:
— С кем мы будем воевать?
— Сам как думаешь? Или ты не слышал, как они сказали: война будет большая? Я-то полагал, ты отлично говоришь по-немецки. — Юлиус бросил на Хамзу пренебрежительный хмурый взгляд. — Может, с бельгийцами, может, с португальцами, но британцы этого не допустят: значит, со всеми. Мы будем воевать со всеми ними. Если бы речь шла о вачагга или вахадиму, немцы не говорили бы, что война будет большая.
Наутро Хамза принес офицеру кофе, и тот сказал с привычной сардонической улыбкой:
— Сегодня ты на занятия не пойдешь. Ты вчера пропустил урок. Как только закончишь дела, жду тебя в кабинете. Нельзя допустить, чтобы депеша высшего командования помешала тебе учиться.
* * *
Со временем их уклад поменялся. Офицер требовал, чтобы Хамза чаще и дольше дежурил поблизости. Раньше он учил слугу говорить и читать по-немецки забавы ради, теперь же эта затея захватила его всерьез. Пропустив стаканчик-другой, он даже бросил вызов товарищам и заключил с ними пари, что еще до сезона дождей научит их юного Schüler читать Шиллера. Какого именно сезона дождей, смеялись прочие офицеры. Может, через десять лет.
Как и прежде, Хамза каждое утро наполнял теплой чистой водой умывальник для офицера и шел за кофе. Его каждый день готовили из бобов, обжаренных накануне вечером и смолотых непосредственно перед варкой. Неизвестно, соблюдали ли кухарки в точности этот порядок, но офицер не жаловался. Когда Хамза возвращался с кофе,
