столом, что посередине, лицом к двери сидел Баба Халифа. Справа от двери был стол Нассора Биашары, Афия увидела его впервые, хотя много о нем слышала: взрослые называли его жадным мерзавцем или нашим богатым купцом — скорее в насмешку. Она ожидала, что он окажется гораздо старше, с подлым и злым лицом.
Афию усадили за стол слева от двери, Баба Халифа нашел для нее карандаш и клочок бумаги. В контору заглядывали мужчины — по делам или просто поговорить (чаще все же обменяться сплетнями и новостями). Для большинства это был единственный способ узнать, что происходит на свете. Порой посетители говорили что-то про Афию. «Смотрю, у вас новый клерк» или «Смотрю, у вас в конторе появилась толковая работница». Афия слушала их беседы о политике и правительственных кризисах, хоть и притворялась, будто сосредоточенно пишет. Обсуждали надвигающуюся войну, жестокость шуцтруппе, о которой отзывались со смесью отвращения и восторга. Они животные, эти аскари, говорили мужчины. Афия спросила Халифу, те ли это аскари, к которым уехал сражаться Ильяс, или другие.
— Те, но другие, — ответил Халифа. — Не все они жестокие негодяи, как говорят эти люди. Некоторые служат полицейскими, клерками, санитарами или даже музыкантами в военных оркестрах. Наверняка он нам скоро напишет. Наверняка он уже кончил курс подготовки и на несколько дней приедет домой: я в этом не сомневаюсь. Увидим его и обо всем спросим.
Купец почти не заговаривал с нею. Занимался счетами, письмами, посетителями, да и разговаривать не любил. Во время общей беседы предпочитал слушать; с посетителями обычно разговаривал Баба. Садясь писать, купец надевал очки в проволочной оправе, Афия впервые увидела человека в очках. Не сознавая, что делает, она стояла и смотрела, как он работает. Наверное, ему больно, думала Афия, дужки на уши давят. Наконец Нассор Биашара поднял глаза и сдвинул очки на лоб. Потер глаза, откинулся на стуле и уставился на нее.
— На что ты смотришь? — спросил он.
Она показала пальцем на его очки, и Халифа одернул ее:
— Нельзя тыкать пальцем человеку в лицо.
— Отстань от нее, — так же резко ответил ему купец, и Афия поняла, что Нассор Биашара не любит Бабу Халифу так же сильно, как Баба не любит его.
Как-то раз она закашлялась в конторе, Нассор Биашара озабоченно посмотрел на нее. Кашель не унимался, и купец велел ей идти за ним. Дверь на второй этаж, где обитала его семья, была рядом с конторой, он остановился у подножия лестницы, крикнул: «Халида, сейчас к тебе поднимется Афия, дай ей воды». Так она познакомилась с женой купца, и после этого всякий раз, как Афия приходила в контору с Бабой Халифой, что бывало не каждый день, она поднималась к Халиде выпить воды, иногда съесть кусок рисового пирога. Халида недавно родила, почти никуда не ходила, и у нее часто собирались гостьи, подруги, соседки, жены и родственницы других купцов и их работников. Они сидели в надушенных кангах и шуршащих шифоновых платьях, говорили о свадьбах, родах, завещаниях. Афия слушала, раскрыв рот, как они со злорадным удовольствием высмеивают всех подряд: самодовольных мужчин, заносчивых женщин, сановников, чье лицемерие вошло в поговорку, — как живых, так и мертвых. Щадили только своих мужей и родню, к прочим же, кто попадал к ним на язычок, не знали пощады. Афия и не пыталась притвориться, будто не слушает. Они смеялись над ее любопытством, перемигивались, поднимали брови, произносили тайные словечки, предупреждая друг друга не болтать лишнего при девчонке. Она понимала, когда они говорят о том, что ей знать не положено — кое у кого здесь ушки на макушке, — потому что они хмыкали, откашливались, изъяснялись околичностями, делали друг другу знаки руками и смеялись этой своей игре. Обычно Афия догадывалась, что именно от нее скрывают, хотя и прикидывалась непонимающей. И лишь намного позже сообразила: не все, что они говорят о людях, правда.
Так Афия проводила время: занятия с Би Хабибой в прихожей ее дома, ее истории о чудесах, приключавшихся с пророками Господними — от Наби Мусы до Наби Ибрахима и Наби Иссы — и, конечно же, посланником Божьим, салаллахуваале. Она ходила в гости к Джамиле, Сааде и их матери, сиживала в конторе купца, пока мужчины разговаривают, потом шла наверх, к его жене Халиде и ее подругам, ела рисовый пирог, слушала пересуды. Тогда она этого не сознавала, но впоследствии поняла, что первые месяцы у Бимкубвы и Бабы Халифы она жила в неге.
* * *
Наконец рухлядь из комнаты на заднем дворе перенесли в кладовку в передней части дома. Побелили стены известкой, пол вымели и вымыли мыльной водой, покрыли лаком оконную раму, покрасили решетку.
— Раньше отец держал в передней кладовке разные товары, — сказала Би Аша. — Наш таджири [42] Нассор спросил, можно ли ему положить туда кое-какой скарб, я отказала. Он непременно запер бы свои вещи и забрал ключ. Так все и началось бы: сперва кладовка, потом двор, за ним весь дом, а там и мы очутились бы на улице. От этого негодяя всего можно ожидать. Какие товары хранил там мой отец? Какие перепадут. Торговали всем, что подвернется: мешками риса задешево, потом их можно перепродать, закупали кукурузу и просо, если урожай был хорош, чтобы отправить дальше, а еще железные подносы, розовую воду, финики. Товары были и местные, и заморские. Однажды отец купил несколько десятков индийских глиняных кувшинов для воды, зачем — неизвестно. Они годами лежали в кладовке, уж не знаю, что потом с ними сталось. Купец из отца был никудышный, он все время умудрялся ошибиться в расчетах, покупал и продавал или не вовремя, или не по той цене. Денег толком не заработал, мой бедный отец, а потом еще и отдал наш дом дяде Амуру.
Из мастерской Нассора Биашары доставили новую кровать с москитной сеткой, подарок Афие от купца. Потом пришел мастер и поменял свалявшийся капок в матрасе, на котором спала Афия, на новый. У портного заказали новую, ослепительно-белую москитную сетку и повесили над кроватью. Впервые в жизни, в двенадцать лет, у Афии появилась нежданная роскошь: своя комната. Поначалу ей было страшновато оставаться одной в комнатке во дворе, но она в этом не признавалась. Запирала дверь на засов и приоткрывала створки оконной рамы, как ее учили. Потом заправляла концы москитной сетки под матрас и постепенно привыкала не обращать внимания на зловещие шорохи в тем-ноте.
— Ты не представляешь, как тебе повезло, — сказала ей Би Аша, но с улыбкой, а не с упреком. — Надеюсь, мы тебя не разбалуем всеми этими
