Но Карл не мог, подобно Фритьофу, сказать в оправдание себе, что он не знал о нападении врага: почти после каждой победы в Польше королю доносили об успехе русских в Прибалтике.
Десять дней спустя после блистательной победы Карла под Клишовом, Шереметев второй раз (после Эрестфера) разбил Шлиппенбаха под Гуммельсгофом и взял штурмом укрепленные города Вольмар и Мариенбург. Русские овладели почти всей Лифляндией, за исключением крепостей, занятых шведскими гарнизонами. А пока Карл брал контрибуцию с Кракова и лежал со сломанной ногой в предместье, Петр приказал разорить Ливонию, «чтоб неприятелю пристанища [найти] и сикурсу[44] своим городам подать было невозможно», и Шереметев с малороссийскими казаками и нерегулярной конницей страшно опустошил всю страну. «Чиню тебе известно, — доносил Шереметев Петру, — что Всесильный Бог и Пресвятая Богоматерь желание твое исполнили: больше того неприятельской земли разорять нечего, все разорили и запустошили без остатку… только и осталось целого места Пернов да Ревель и меж ими сколько осталось около моря от Ревеля к Риге, да Рига, а то все запустошено и разорено вконец… Прибыло мне печали: где мне деть взятый полон; тюрьма полна… от тесноты не начали бы мереть». Около 600 местечек было разорено казаками и калмыками, 12000 человек и 20000 лошадей выведено в Россию.
Почти в тот же день, когда Карл, потеряв одного офицера и 11 солдат, взял Пултуск, разогнав саксонцев, русские заняли берега Невы, и капитан-бомбардир Петр Михайлов одержал «никогда не бываемую Викторию», захватив с 8 лодками 2 шведских военных корабля. В апреле 1703 года пал Ниеншанц, на месте которого в мае того же года был основан славный городок Питербурх. В конце мая после бомбардировки сдался город-крепость Копорье, затем Ямбург, и таким образом вся Ингерманландия оказалась в руках Петра. Древний путь «из Балтики на Русь» был навсегда загражден царем.
Пипер докладывал Карлу, что основание Петербурга значит больше для хода войны, чем вопрос о том, кто будет королем в Польше. Карл отвечал, посмеиваясь:
— Пусть царь трудится над основанием новых городов — я предоставлю себе только честь впоследствии их завоевать.
Но расчет Петра оказался вернее: он отстраивал столицу и «учреждал» войско и флот, пока «швед увяз в Польше».
После взятия Торна и зимовки в Западной Пруссии многие офицеры, выходцы из шведских прибалтийских областей, надеялись, что теперь их поведут на защиту шведских владений. Однако внимание Карла было целиком поглощено избранием Станислава Лещинского на польский престол. А когда в начале июля король отправился на юго-восток в погоню за Августом, русские осадили Дерпт и Нарву. Одновременно со взятием шведами Львова оба города были заняты русскими войсками. Торжествующий Петр въехал в Нарву победителем, велел прекратить грабеж и, как рассказывают, в гневе на ослушание мародеров заколол одного из них шпагой; войдя затем в здание магистрата, царь бросил окровавленную шпагу на стол:
— Смотрите, мое оружие обагрено не кровью ваших горожан, а кровью моих солдат!
«Где перед четырьмя леты (четыре года назад. — С.Ц.) Господь оскорбил, — писал Петр в Москву, — тут ныне веселыми победителями учинил, ибо сию преславную крепость чрез лестницы шпагою в три четверти часа получили».
Взятие Нарвы приступом и ее разграбление произвели сильное впечатление на Карла. Он, по обыкновению, молчал и скрывал свои чувства, но датский посланник писал домой, что следствием затаенного горя была лихорадка, продолжавшаяся несколько дней.
На исходе 1704 года Петр праздновал в Москве достижение заветной цели: Россия получила выход к морю! Войско входило в столицу под семью триумфальными арками, со «знатнейшими» пленниками и отбитыми пушками. Одна из триумфальных колесниц везла карту Ингрии с надписью под ней из Первой книги Маккавеев (XV, 33): «Мы ни чужой земли не брали, ни господствовали над чужим, но владеем наследием отцов наших, которое враги наши в одно время неправедно присвоили себе. Мы же, улучив время, опять возвратили себе наследие отцов наших».
Карл же в это время молодечески гонялся по польским лесам за неуловимым Августом.
8
Швеция переживала во время этих блестящих походов далеко не лучшие времена.
Древние викинги ничего не требовали от родины для своего содержания и жили за счет грабежа завоеванных земель. Новые — тоже. Хотя Карл, как полагается конунгу, сам не наживался, но посылал в Швецию от своего имени драгоценные церковные сосуды и украшения в дар шведским церквам. «Многие же генералы, — повествует шведский историк, — а вероятно и большая часть офицеров, приобрели (во время Северной войны. — С.Ц.) значительные богатства золотыми, серебряными вещами и чистыми деньгами. Но и другие офицеры и солдаты, по-видимому, очень хорошо умели соблюдать собственные интересы на поприще военных действий».
Контрибуции на время затыкали дыры в бюджете, образуемые войной. Но уже в 1704 году дворяне начали продавать свои имения, чтобы рассчитаться с казной; крестьянские участки не обрабатывались; пасторы, лишившиеся своих доходов из-за рекрутчины и запустения крестьянских наделов, на свой счет вербовали драгун, сами возили дрова, чистили конюшни, пахали землю и, как свидетельствует современник, «утомленные непривычной работой, ложились на землю, около своего плуга»; чиновникам начиная с 1700 года платили половину жалованья, а с 1704 года — четверть. Даже сановники закладывали вещи. Сенат обращался к Карлу с жалобами и настойчивыми просьбами заключить мир хотя бы с Августом. В 1704 году сенаторы писали: «Царь покупает корабли и вербует офицеров, и скоро у него будет сильный военный флот в Балтийском море. Подобно другим народам, и русские начинают помогать своему государю мудрым советом. Этот наш опаснейший неприятель может быть обуздан только собственным оружием Вашего Величества».
Увы, король и его армия с каждым годом все дальше и дальше удалялись от границ Швеции.
Ни шатров на судах, ни ночлега в домах:
Ибо враг за дверьми стережет;
Спать на ратном щите, меч булатный в руке,
А шатром — голубой небосвод.
Э. Тегнер. Фритьоф.
1
События, изложенные выше, могут создать превратное представление о Карле-полководце, если не принять во внимание скрытую от посторонних глаз основу всех его поступков. Этой основой был устав викингов. Подобно древним конунгам, которые шли в поход, не зная путей и не считая врагов, Карл слепо вверял себя своей судьбе, не заботясь ни о чем, кроме чести воина. Он намеренно воскрешал древний обычай войны, благодаря чему его походы приобрели черты легендарных странствий норманнских дружин.
Это разительное сходство становится еще заметнее при взгляде на ближайшее окружение шведского короля. Прежде всего, помимо гвардии, мы видим рядом с ним особый отряд драбантов, который по-русски можно назвать не иначе как «дружиной». Драбанты существовали уже при Карле XI в качестве телохранителей, но у Карла XII они получили совсем иную организацию и значение.
Драбант Карла XII.
Численность драбантов в начале походов Карла достигала 150 человек. Их набирали из самых храбрых офицеров армии, которые считались в этом отряде простыми дружинниками; капрал дружины имел в армии чин майора, прапорщик — подполковника. Вождем дружины был Карл; заменял его Арвид Горн в чине капитан-лейтенанта.
Драбанты следовали за королем повсюду, куда бы он ни направлялся; к любому из них Карл питал неограниченное доверие. Когда ему говорили, что вдали от войска он подвергает себя опасности, Карл отвечал:
— Когда при мне находятся хоть девять человек моей дружины, никакая сила не помешает мне проникнуть туда, куда я хочу.
И действительно, не было случая, который опроверг бы эти слова короля.
В бою драбанты обязаны были орудовать одними палашами, по примеру древних витязей:
Как у Фрея, лишь в локоть будет меч у тебя;
Мал у Тора громящего млат.
Есть отвага в груди — ко врагу подойди,
И не будет короток булат.
Использовать пистолет или карабин дозволялось только в крайнем случае. Согласно этому уставу, Карл преобразовал вооружение и назначение кавалерии: латы были уничтожены, сабля стала главным оружием. Кавалерия атаковала без выстрелов, врубалась в ряды неприятеля и стреляла только в рукопашной схватке. Артиллерией Карл пренебрегал, применяя ее в основном при осадах; дальше будет показано, к какой катастрофе привело шведов это пренебрежение.
Подвиги драбантов невозможно перечислить, каждая битва свидетельствует об их воинской доблести. Особенную ярость они проявили в знаменитой Клишовской битве, где, забыв о смерти, на полном скаку врубались в ощетинившиеся штыками и пиками саксонские каре, подавая пример упавшей духом шведской кавалерии.
