Народная молва, как водится, преувеличивала храбрость и силу драбантов, некоторые из них на родине становились героями легенд. Особенно славился некий Гинтерсфельт. Про него рассказывали, что однажды он поднял пушку и сделал ею «на плечо», а в одном бою пронзил палашом вражеского солдата, поднял его тело на палаше и перекинул через голову; в другой раз он въехал под своды городских ворот, схватился большим пальцем за сделанный в воротах железный крюк и приподнял себя вместе с лошадью.
Как и полагается дружинникам, драбанты не пережили своего вождя. Их ряды таяли вместе с удачей Карла: перед Полтавой их было уже около 100, в Бендерах — 24; в 1719 году лишь нескольким уцелевшим ветеранам выпала честь стоять ближе всех к могиле героя.
В древние времена возле конунга находился один неразлучный спутник, особенно любимый вождем. В скандинавских сагах его называли Vapenbroder — брат по оружию или Fosterbroder — брат по воспитанию; в славянских языках этим понятиям соответствует слово «побратим». Побратимы никогда не разлучались, делили веселье и горе, труд и опасности, нередко вместе умирали (как Торстейн и конунг Бел в «Фритьофе»).
Карл имел своего побратима — молодого герцога Вюртембергского Максимилиана, которого шведские солдаты прозвали Маленьким Принцем. В четырнадцать лет слухи о подвигах Карла вызвали в нем такое горячее желание участвовать в его походах, что семья вынуждена была отпустить его в шведский лагерь. Максимилиан увидел своего кумира в 1703 году под Пултуском. Он сразу представился королю и попросил позволения учиться под его руководством военному искусству.
— Хорошо, — ответил Карл, — я вас стану учить на свой лад.
Король тут же пригласил утомленного после дороги гостя сесть на коня и ехать с ним. Они долго скакали по шведским форпостам; принц достойно выдержал это испытание. Король оставил Максимилиана при себе. Вюртембергский посол сказал Карлу, что принцу нужен гофмейстер; Карл, смеясь, ответил:
— Я сам буду его гофмейстером!
С этих пор они были неразлучны, пока их не развела Полтава. Ни в одном бою верный паж не отстал от своего рыцаря.
И были оба в счастьи и в дни страданий
Всегда друг с другом, будто две сжатых длани.
2
Быть побратимом Карла означало больше, чем бросаться вместе с ним в каждое сражение, в каждую схватку. Опасностей войны для короля было мало. Он вел жизнь викинга, намеренно рискующего головой при малейшем удобном случае.
В 1701 году, когда шведы стояли на зимних квартирах на границе Курляндии, Карл задумал вторгнуться с 2000 человек в Литву, где находились значительные силы Огинского. Не слушая предостережений, он углубился в неведомую страну на 200-300 верст, отрезанный от армии отрядами литовцев. Так он дошел до Ковно, где оставил гарнизон, а сам вернулся в шведский лагерь, сопровождаемый всего 50 драбантами. В лагере целый месяц о нем не было слышно, и сам король ничего не знал о своей армии. Военный совет даже отправил несколько отрядов на его поиски.
Во время осады Торна Карл запретил защищать лагерь шведов какими-либо укреплениями против вылазок саксонцев. Свою палатку и палатки свиты он поставил так близко к стенам города, что их постоянно дырявили пули и ядра; несколько офицеров были убиты. Карл и после этого не разрешил насыпать вал перед палатками. Однажды, когда король отсутствовал, Пипер приказал поставить перед ними стога сена. Карл, возвратившись, велел убрать стог перед своей палаткой, но другие оставил.
О его одиночных прогулках под стенами города уже говорилось. Он также ежедневно скакал со свитой вокруг крепости на таком близком расстоянии, что становился мишенью для артиллерии, и часто стоял в траншеях под огнем осажденных. Как-то раз ядро выбило у него из рук фашину[45]; в другой раз — опрокинуло на него корзину с землей с такой силой, что Карл упал на дно траншеи.
На зимних квартирах Карл для развлечения скакал от одного отряда к другому, невзирая на расстояние и опасность. Из-под Торна ему вздумалось навестить отряд Рёншельда, квартировавший в Великой Польше. Король мчался двое суток без остановок, — загнав лошадь, он покупал в ближайшей деревне другую за двойную цену и продолжал путь. Драбанты один за другим отставали, и к Рёншельду Карл прибыл лишь в сопровождении Маленького Принца. Обратный путь был проделан таким же образом.
Во время одной из таких прогулок он лишь чудом избежал польской засады. Приближенные короля воспользовались этим предлогом, чтобы попросить его быть осторожнее.
— Я надеюсь, что Господь меня охраняет, — ответил Карл. — Впрочем, будь что будет, никому я не дамся живой!
В 1706 году под Пинском король был озабочен участью отряда полковника Крейца, оставленного в Литве. Как-то вечером он спросил Маленького Принца:
— Хотите завтра отправиться со мной к Крейцу?
Максимилиан выразил согласие. Карл поручил ему запастись хорошей лошадью и быть готовым к двум часам ночи, так как к обеду он был намерен проехать 20 миль. Отъезд готовился втайне, никто из генералов не знал о нем. Принц горячо поблагодарил Карла за доверие. Карл отвечал ему:
— Я не могу поступить иначе, так как знаю, что вы будете меня везде разыскивать, — и добавил: — После этого я всегда буду вас извещать, если задумаю куда-нибудь уехать.
Побратимы счастливо добрались до Крейца, только что одержавшего победу у Ляховичей (примерно в 100 верстах от Пинска). На обратном пути король взял с собой более многочисленную свиту, но скакал так быстро, что за ним поспевали лишь Маленький Принц, граф Мейерфельд и еще двое всадников. В Полесье они наткнулись на одно из многочисленных озер. С трудом им удалось добыть лодку. Карл правил, принц держал за узду лошадей, плывших за лодкой, остальные гребли. На середине озера испуганные лошади стали рваться прочь и чуть не опрокинули лодку. К счастью, все обошлось. Карл вернулся в лагерь так быстро, что его еще не успели хватиться.
Карл любил войну не потому, что она давала ему возможность руководить армией и одерживать победы, а потому, что испытывал радость, принимая личное участие в боевых действиях; жизнь доставляла ему удовольствие, только когда он испытывал смертельный риск. Его письма дышат восторгом, когда он сообщает, что какому-нибудь отряду «выпало счастье столкнуться с неприятелем». Завидев издали врага, Карл подпрыгивал от радости и хлопал в ладоши: «Идут, идут!» Глаза его разгорались, и он упрашивал генералов поскорее закончить приготовления, чтобы «приняться наконец за главное дело». «У него, когда он сидел на коне перед своей армией и обнажал шпагу, было совсем иное выражение лица, чем в обычном его общении, это было выражение, обладавшее почти сверхъестественной силой внушать кураж и желание сражаться даже тем, кого можно было считать наиболее павшими духом», — вспоминает ротмистр Петер Шенстрем. Если же неприятель бежал, не оказывая большого сопротивления, Карл бывал не в духе. Это возбужденное предвкушение крови, опьянение боем роднят шведского короля с его предками — страшными берсеркерами, впадавшими в ярость от одного вида врага и исступленно бросавшимися в бой без доспехов, в одной сорочке, с мечами в обеих руках.
Зная это, стоит ли удивляться тому, что Карлом владела страсть к рукопашному бою? Правда, король долго сдерживал ее из чувства приличия: как он ни увлекался маневрами (однажды в порыве увлечения король нанес тяжелую рану Арвиду Горну, а другого Горна, Акселя, убил выстрелом из пистолета, в котором по неосторожности оставил шомпол), как ни бросался в атаку в первых рядах своих солдат, какое-то время он ограничивал свое участие в бою личным присутствием и руководством.
В 1708 году берсеркер взял в нем верх. В начале русского похода, в сражении под Гродно, король влетел на мост через Неман, охраняемый неприятелем, зарубил одного офицера и заколол другого. С этого момента его руки не раз обагрялись кровью — на Украине, в Бендерах, в Норвегии.
Для иллюстрации сказанного очень характерен следующий эпизод. В 1708 году Карл ехал с Маленьким Принцем и Рёншельдом во главе сильно пострадавшего в боях Остготландского кавалерийского полка. Вдруг вдалеке показалась русская кавалерия. Вначале Карл решил, что это калмыки, и выслал на разведку патруль, который вернулся с сообщением, что перед шведами регулярная русская конница.
— Не повозиться ли нам с ними? — спросил Рёншельд короля.
Карл тотчас согласился, отправил Рёншельда за подкреплениями, но сам, не дожидаясь их, повёл полк в атаку. Численный перевес русских был настолько велик, что шведы сразу были окружены со всех сторон. Началась безжалостная кавалерийская рубка. Взвод, находившийся при короле, почти весь был изрублен; только благодаря густым клубам пыли и простой одежде Карл избежал смерти или плена. Передают, что в суматохе он пристал к одному русскому отряду, пока не наткнулся на другой взвод своей кавалерии. Он сейчас же повел взвод против неприятеля. Вскоре и эта горсть людей погибла; под Карлом была убита лошадь — он отбивался пеший. Рядом с ним был убит один его адъютант, другой упал, раненный, с лошади. Карл вскочил вместо него в седло и продолжал сражаться. Его снова окружили русские драгуны. На этот раз короля выручил майор Линд, павший в этой схватке. Наконец к шведам подоспело подкрепление, и обе стороны отказались от продолжения боя. Говорили, что тогда Карл убил своей рукой 12 человек, но король, слыша такие разговоры, с обычной улыбкой замечал, что в подобных случаях надо верить тому, что говорят, только наполовину.
