Через час в комнату, отведенную Анатолию, вошел высокий плечистый офицер с открытым, добродушным, но простоватым лицом. «Пожалуй, звезд с неба не хватает», — подумал с некоторым огорчением Позднеев. Он рассказал Павлову о предстоящих арестах. К его удивлению, выслушав это сообщение и увидев подписанные Суворовым приказы, Павлов восхищенно улыбнулся.
«Удивительное дело! — подумал Анатолий. — Когда он улыбается, лицо его делается совсем другим: умным, даже с хитринкой. Нет-нет, ошибся я, он не простачок!»
— Чему вы радуетесь? — спросил Позднеев суховато. — Ведь дело идет об аресте двух офицеров, к тому же в чинах немалых: одного — российской армии, а другого — военного флота.
— Да как же мне не радоваться? — привстал от волнения Павлов. — Ведь я давно душой болел, чуял — дело неладное, да прямых доказательств не было. Лоскутов всем нам омерзел. Пьяница и игрок азартный. А Монбрюн-то! «Ворона в павлиньих перьях» — помните, так назвал его рабочий, когда при вас я выдержал целый бой вместе со старшим капралом Матюшиным из-за того, что сей капитан-лейтенант нагло курил на верфях. И, наконец, Крауфорд, горделивый британец, бесперечь болтающий о «старой Англии». Хорошо, прямо-таки замечательно, что сразу можно под ребра взять всю эту компанию и воздать каждому по заслугам! Я, правда, не знаю причин сих арестов, но убеждение имею: раз приказы подписаны Александром Васильевичем, значит, дело весьма важное и улики имеются достаточные… Нет, воля ваша, не могу не радоваться — ведь речь идет о пользе государственной, об ограждении наших армий и флота от всяческих проходимцев.
— Ну, хорошо, — улыбнулся Анатолий. — Вы совершенно правы. Вижу, что вполне могу положиться на вас. Вот еще что: мне нужно завтра увидеться с капитаном первого ранга Сенявиным. Могу я попросить вас передать ему это письмо, по возможности незаметно?
— Это не составит мне никакого труда. Я, кстати, завтра утром должен быть у капитана.
— А теперь давайте «погладим» вам дорожку — выпьем по стаканчику вина.
— Охотно! — Поручик вновь улыбнулся чудесной улыбкой, так красившей и преображавшей его лицо.
На прощание Позднеев, пожимая ему руку, сказал:
— Завтра, к девяти вечера, жду вас к себе. И вот еще что: когда передадите письмо Сенявину, прошу вас подождать его ответа, и если он скажет, что не может, или — буду говорить прямо! — если он не захочет прийти ко мне, не откажите тотчас же сообщить мне об этом.
Когда затворилась дверь за Павловым, Анатолий призадумался. В своей записке он очень вежливо просил Сенявина зайти к нему завтра, не позднее двух часов дня, «для весьма срочного выполнения приказа, имеющего отношение к флоту». Но Анатолий все же сомневался, придет ли Сенявин, и предвидел, что если и придет, то объяснение с ним будет бурным.
«Может и не прийти, — думал Анатолий. — Он флаг-офицер, начальник штаба адмиралтейства Черноморского флота и, как капитан первого ранга, по табели на один чин выше меня. Флотские офицеры держатся обособленно от офицерства армии и ревниво оберегают свои права и традиции. Вдобавок Сенявин имеет крепкие связи в придворных кругах, а обо мне, вероятно, слышал, что я изгой, опальный, нахожусь здесь, по сути дела, в ссылке… Правда, говорят о нем, что он очень неглуп, отлично знает морское дело. К нему да к Ушакову большое уважение питают моряки…»
На другой день, в воскресенье, прождав тщетно Сенявина до вечера, Анатолий решил сам идти к нему, хотя и беспокоился, успеет ли возвратиться в трактир к назначенному для сбора времени. Но в тот момент, когда он уже направлялся к двери, раздался резкий стук.
— Войдите, — сказал Анатолий.
В комнату вошел стройный молодой офицер флота в серебристом парике с буклями. Все у него было каким-то иным, чем у других флотских офицеров: и голубоватый, вместо синего, цвет отлично сшитого, видимо хорошим портным, мундира добротного английского сукна; и очень дорогие, тончайшие кружева пепельного цвета, пышно ниспадавшие с шеи на грудь; такие же кружева и на широких отворотах рукавов мундира; и желтые, вместо черных, отличного шевро, высокие, выше колен, сапоги с красными каблуками; и легкая темно-желтая, палисандрового дерева трость в руке; и, наконец, сильный аромат дорогих духов.
«Прямо-таки французский маркиз, — подумал Анатолий, — но взгляд умный, проницательный…»
Отставив картинно левой рукой трость, Сенявин насмешливо улыбнулся и отрапортовал звонким голосом:
— Флаг-офицер адмиралтейства Черноморского военного флота, капитан первого ранга Сенявин явился по вашему вызову в ваше распоряжение.
— Прошу садиться! — пригласил Позднеев. — Я очень сожалею, что был поставлен в совершенную необходимость пригласить вас к себе вместо того, чтобы самому явиться к вам. У меня имелись к тому весьма веские соображения, с коими, надеюсь, вы соизволите согласиться, когда выслушаете меня…
Анатолий показал Сенявину приказ Суворова и пояснил, что речь идет о дополнительной подписи под приказом об аресте Монбрюна.
— А какие же основания, господин премьер-майор, к отдаче сего постыдного для нашего флота приказа? — строго спросил флаг-офицер.
Анатолий рассказал Сенявину о том, как передал Монбрюн на крещенской ярмарке письмо турку на имя некоего маркиза, о настойчивых расспросах Монбрюна о возможности новой турецкой войны, и о брате Пугачева, и, наконец, не упоминая об Ирине, о подслушанном разговоре в квартире Крауфордов.
Сенявин недоверчиво покачал головой:
— Показания слуги вашего, сами понимаете, едва ли могут иметь значение для следствия и суда… Вот если бы вы сами видели это!.. К тому же неизвестно, кому и о чем писал Монбрюн. Расспросы насчет войны и брата Пугачева легко можно объяснить проявлением естественного любопытства. Важен разговор на квартире, но вы умалчиваете, кто слышал его… Если кто из дворни, едва ли это будет доказательством дли следствия.
Видя, что тень огорчения мелькнула на лице Позднеева, Сенявин усмехнулся и добавил небрежно:
— Не печальтесь, я все же подпишу приказ, но условно: вы должны дать мне слово офицера российской армии, что ежели Монбрюн не явится на ночное свидание с Лоскутовым — ведь только эта явка может быть серьезной уликой против него, — вы завтра же утром возвратите мне приказ, а я сам съезжу в крепость для объяснения с генерал-аншефом Суворовым. Итак, даете мне слово?
— Конечно даю! — обрадовался Анатолий.
— И потом, прошу вас, нанесите мне завтра же утром ответный визит, посетите меня на военной верфи — я поместился в домике смотрителя — и расскажите, чем окончатся ваши ночные похождения.
Лицо Сенявина сделалось серьезным и даже строгим, когда он добавил:
— Молодому военному флоту Черноморскому предстоит славное будущее, в том не сомневаюсь. Надобно всемерно поддерживать его честь и безопасность. Если доказана будет вина Монбрюна, смертной казни достоин сей предатель, государственный изменник.
«Наконец-то спала с него мишура французского маркиза, — подумал Анатолий. — Он подлинно русский человек, любит родину».
Сенявин приветливо обратился к Анатолию:
— Я немало наслышан о вас… Надеюсь, еще будем встречаться… Вижу, орден Георгия, награду храбрым, успели уже заслужить! А я об ордене этом только мечтаю. Его я не променял бы ни на какие звезды с пышными лентами анненскими, владимирскими и даже андреевскими. Впрочем, у меня пока не на что менять: нет ни звезд, ни лент, — весело рассмеялся он, и лицо его стало простым, приветливым.
В ночной тишине гулко, размеренно раздавался стук о мостовую подкованных сапог двух гренадеров и разводящего караул, капрала Матюшина: в десять часов надо было сменять, часовых у дома коменданта. Кряжистому, с широченными плечами, Матюшину минуло уже пятьдесят семь лет, но он славился в своей роте выносливостью и поистине медвежьей силой.
По дороге раздумывал капрал о словах поручика Павлова. Назначая его сегодня не в очередь разводящим, Павлов сказал: «В эту ночь будет устроена нами засада в комендантском саду, только смотри — ни слова об этом ником… Туда должны будут проникнуть через калитку два злоумышленника: один из них, возможно, будет переодет в офицерский мундир. Так вот, когда составляли мы план той засады, не учли одного: а что, как тех разбойников будет сопровождать еще кто-нибудь — ну, слуга, что ли, или другой злодей-сообщник? И только вот сейчас сообразил я это и решил на свой риск привлечь тебя. Когда сменишь ты караул, пройди со сменными сколько-нибудь, а потом прикажи им самим идти в казарму, а сам возвратись, укройся где-нибудь на другой стороне улицы, против калитки в сад, но не прямо против, а на расстоянии нескольких десятков шагов, и выжидай. Грабители должны прийти в двенадцать часов ночи. Когда подымется шум в саду, хватай за шиворот сопровождающего и держи его крепенько, пока я и другие не подоспеем. Силенкой-то господь бог тебя не обидел, с любым совладаешь, знаю».
