Однажды спустя неделю, Барчуков снова пошел в улицу, где был дом ватажника, и среди сумерок снова повстречался с Настасьей. Вести были плохия. Варвара Климовна велела передать ему, что отец как будто опять затевает что-то с своим приятелем Затылом Иванычем. Новокрещенный татарин снова часто бывает у хозяина в гостях. В чем проходит их долгое сидение по вечерам и перешептыванье, ни Варюша, никто из домочадцев знать не мог.
Барчуков унылый вернулся к своему хозяину. Вечером он отправился к Носову, повстречался там с приятелем Лучкой и на расспросы о своей чрезвычайной унылости ответил Партанову, что ему нужно с ним перетолковать.
Приятели пошли вместе от Носова и на этот раз, забравшись в маленькую горницу дома Гроднера, где жил Барчуков, до полуночи совещались. Барчуков подробно, вполне откровенно передал приятелю, что его возлюбленная, о которой он прежде намекал, никто иная как дочь Ананьева, и кончил последним известием о новых вознях перекрестя Бодукчеева.
— Дело дрянь, — решил Партанов, — опять что-нибудь затевают. Тут одно спасенье, Степушка, идти мне наняться к Затылу Ивановичу, влезть ему в душу, узнать все, что он собирается творить, и усердно разделывать все его дела.
— Да он тебя тоже не возьмет, — сказал Барчуков.
— Возьмет, братец ты мой, верно возьмет. Я к нему без жалованья буду проситься, а за первый запой штраф с себя в его пользу положу. Он жаден на деньги — страсть.
— Господь с тобой! за что же из-за моего дела пойдешь в наймиты без жалованья? Нет, это я не могу… решительно произнес Барчуков.
— А помнишь ты, как вели меня стрельцы, — отозвался Партанов, — да ты мне горсть алтын в руку шлепнул? Помнишь ли ты мою божбу тогдашнюю тебе услужить? А что, с тех пор сделал я что-нибудь? Напротив того, ты, братец мой, помог мне из ямы выбраться и мне услужил. Вот теперь мой черед. Завтра иду наниматься к твоему Затылу.
— Ладно, согласен, — заявил Барчуков, — но ты будешь брать с меня половину положенного мне моим хозяином.
— Зачем? Мне деньги ныне не нужны! Я не пью.
— Без сего условья я не согласен.
— Ладно, — решил Партанов, — все это там видно будет. Коли будет за что, вестимо, возьму. А коли удастся нам шкерить Затыла, схоронить самого ватажника и отпраздновать твою свадьбу, то тогда Степан помни — я у тебя главный приказчик по всем учугам буду, над всеми ватагами.
Действительно, через два дня Партанов был уже в наймитах у новокрещенного Бодукчеева.
За несколько месяцев перед тем князь Бодукчеев был, так сказать, притчей во языцех во всем городе. На глазах всех случилось внезапное и удивительное превращение бедного и невзрачного татарина в богатого князя и важного астраханского обывателя. Живший давно в городе ногайский татарин, Затыл Гильдей, вдруг получил от умершего в ногайских степях дяди наследство, состоящее из нескольких тысяч овец. Он съездил к себе на родину, продал все наследство, а с деньгами вернулся снова в Астрахань, где уже привык, обжился и где собирался стать именитым русским гражданином.
Совершенно несообразные вещи осуществились просто. Месяца три назад, на Святой неделе, Затыл Гильдей крестился в православие, объявился из рода князей ногайских Бодукчеи и поэтому стал именоваться иначе, был князь Макар Иванович Бодукчеев. Еще недавно ходивший в мечеть татарин, теперь в качестве русского князя, стал вдруг старостой Никольской церкви.
Не прошло двух месяцев, как он уже посватался за богатую приданницу ватажника Ананьева и был принят отцом. Если бы не отчаянная девица Варвара Климовна, не бес-девка, предпочитавшая утопиться, чем выходить за новокрещенца замуж, то князь Бодукчеев был бы теперь наследником всех учугов Ананьева. Неудача не смутила князя. Он надеялся с упорством, потихоньку добиться своего, лишь бы только не умер от второго удара сам Ананьев. Тогда с сиротой и ее опекунами, конечно, не сладишь. Но проживи ватажник еще хоть год, — дело потихоньку уладится.
Единственно, что не удавалось князю, бесило его, и с чем он никак не мог совладать, так как все его старания разбивались об упрямство человеческое, — было другое дело, для всех пустое, но для него важнее. Бог весть почему, для князя оно было «кровное дело», за удачу бы большие бы деньги заплатил, а постороннему человеку показалось бы это дело даже смешным. Князя Бодукчеева из себя выводило, что вся Астрахань не звала его князем Макаром Ивановичем, а по старому, не ради шутки, и не ради даже насмешки, звала: «Затыл Иваныч». Как это произошло — никто но знал, но всякому от мала до велика, от богатых купцов и посадских до властей городских и до последняго мальчугана, всем будто казалось, что «какой же это князь Бодукчеев, Макар Иванович? Эти имена совсем не подходящи. Он Затыл Иванович»!
Когда новый перекрест нанял себе за грош нового работника для личных послуг, то он, конечно, не подозревал, какая беда в лице Лучки входила к нему в дом. Если бы мог знать Затыл Иванович, что этот проныра Лучка первый приятель его соперника Барчукова, то не только прогнал бы его, а с помощью денег и дружеских отношений с Ржевским и Пожарским не преминул бы упрятать этого Лучку обратно в ту же яму. Князь даже имени Барчукова равнодушно слышать не мог.
По счастию, Затыл Иваныч был хотя хитер в некоторых делах, но невообразимо глуп во многих других. Лучка с умел так быстро влезть в душу своего хозяина, которого раз сто и более в день величал «сиятельством», что через несколько времени прислужник хозяйничал в душе хозяина пуще, чем в его горницах. Лучка все знал, даже то, что сделал Затыл Иванович десять лет назад и что собирается сделать завтра.
Затыл Иванович скоро привык пальцем не двинуть, не спросясь у Лучки, без его совета и указания. Конечно, умный и хитрый Лучка с самого начала повел дело чрезвычайно тонко. Первые его советы хозяину были действительно разумны и в его пользу. Видя удачу и успех, Затыл Иванович уверовал в Лучку так же быстро, как уверовал в христианского Бога. Даже более… Лучке вполне доверял он, признавал и чувствовал, что парень умница и пролаз-молодец.
Что же касалось до нового своего Бога, христианского Господа, то Затыл Иванович еще относился к нему с большим сомнением и очень подозрительно.
Князь принял христианство ради общественного положения. Прежде без денег ему незачем было креститься. Татарин он, или русский, все одно, был бы приписан в приказной избе к разряду вольных или гудящих людей. Теперь же, получив наследство, он как князь Бодукчеев, православного вероисповедания, был записан в первый разряд в числе самых именитых граждан Астрахани. Выбор его в церковные старосты окончательно упрочил его общественное положение.
Но тайно от всех ногайский татарин оставался в душе магометанином, как и многие, даже большинство новокрещенных в православие. Затыл Иванович, быть может, шел далее всех. В иной день утром он стоял два, три часа за службой в церкви, продавал и ставил сам свечи к иконам с десятком земных поклонов, собирал деньги на благолепие церкви, но в сумерки при закате солнца тот же усердный прихожанин сидел на особый лад у себя в маленькой горнице, запершись на замок. Он сидел не на лавке, а на коврике, на полу, поджав под себя ноги, и молился Богу, тому же самому, которому молился всю жизнь.
Православный христианин и церковный староста Никольской церкви попросту в этой горнице творил намаз! Мысль, что это грех и вероотступничество от вновь принятой религии, ни на мгновение не приходила на ум перекрестю. Мысль, что за это можно было ответить, попасть в ту же яму под судной избой, про которую он часто слыхал, конечно, приходила в голову нового князя Бодукчеева. За то же он тщательно и запирался на замок.
Перестать молиться так, на коврике, на отцов и дедов лад, своему Богу, с которым он был давно связан душой, к которому он не мог относиться так же подозрительно, как к христианскому Богу, князь Бодукчеев не имел возможности.
Он переживал теперь особенно важные дни своей жизни. Он сватался за девушку красавицу и приданницу, которая действительно ему крепко нравилась, он готов был бы взять ее за себя в иные минуты даже без приданого. В такое время нужна помощь свыше. Смущенное сердце невольно просит с небес заступничества и покровительства.
Как же в трудные мгновения обращаться к новому знакомому, которого только что встретил и совсем не знаешь! Понятно, побежишь за советом и помощью к старому другу. Как же теперь было ногайскому татарину обращаться за помощью к своему новому Богу, который положительно ничем еще не доказал ему ни своего к нему расположения и внимания, ни, своего всемогущества.
Затыл Иванович иногда, впрочем, подумывал, что если бы он женился на Варюше, то со временем ему, может быть, легче будет молиться христианскому Богу. Да тогда и не придется очень Богу молиться, и все равно — тому или другому. Когда все устроится, ему ни Аллаха, ни Бога не нужно будет. Но теперь, в эти решительные, роковые дни, когда он орудует на все лады, когда ему и Ананьев, и Лучка помогают всячески, чтобы свертеть дело и повенчаться с Варварой Климовной, теперь немыслимо бросать Аллаха и обращаться к христианскому Господу.
