— Твои придворные вернулись в Мемфис?
— Да.
— Я должна что-то сделать для тебя? Должна ли я ехать с тобой или остаться в Фивах?
— Ты догадываешься о причине моего молчания?
— Это молчание давит на меня.
— Ты можешь выбирать, Изэт.
— Почему?
— Я люблю Нефертари.
— Но меня ты тоже любишь, не так ли?
— Ты должна ненавидеть меня.
— Ты управляешь страной, но разве можешь ты понять сердце женщины? Нефертари необыкновенная, не то, что я. Но ни она, ни ты, ни даже боги не могут помешать мне любить тебя, куда бы ты меня ни отправил. Почему вторая жена не имеет право на счастье? Умеет ли Нефертари ценить каждую минуту, проведенную с тобой? Видеть тебя, говорить с тобой, разделять каждое мгновенье твоей жизни — это то счастье, которое я не отдала бы никому.
— Что ты решила?
— Я уезжаю в Мемфис вместе с твоими придворными.
Сотни людей провожали Рамзеса и Нефертари. Царский эскорт, состоящий из сорока кораблей, покидал Фивы. Назначение верховного жреца Амона прошло без всяких волнений, правитель города сохранил свой пост, впрочем, как и советник. Во время своего пребывания в Фивах придворными Фараона были даны великолепные пиры, люди радовались хорошему урожаю, который обещал процветание и достаток всей стране.
Роме решил отдохнуть несколько минут. На корабле Фараона не было никаких дурных новостей, за исключением этого сарда, который не прекращал шпионить за всеми. Он, наверное, обыскал каждое помещение и каждого члена команды. У этого чужака когда-нибудь возникнут серьезные проблемы, его никто не любит. Он презирает всех вокруг, и лишь его приближенность к Фараону позволяет ему всех оскорблять. Но сколько еще продлится это покровительство?
Управляющий проверил качество царских постелей, надежность кресел, убедился в качестве блюд, которые подавались на обед, проверил даже воду, которую приготовили для льва и собаки Фараона. Из одного из окон в комнате Нефертари, Рамзес смотрел на измученного Роме.
— Ну вот, наконец, мой управляющий занят своими прямыми обязанностями. Какой приятный сюрприз, ты не находишь?
На лице Нефертари лежала тень усталости. Рамзес сел рядом и обнял ее.
— Серраманна не разделяет твоего мнения. Роме кажется ему подозрительным.
Фараон был очень удивлен.
— Почему?
— Серраманна очень подозрительный и всегда начеку.
— Подозревать Роме нет никакого смысла!
— Я надеюсь.
— Ты тоже сомневаешься в его честности?
— Мы его еще плохо знаем.
— Я дал ему этот пост, о котором он так мечтал.
— Я хочу, чтобы Роме доказал, что я не права.
— У тебя есть точные факты?
— Ничего, кроме подозрений Серраманна.
— У тебя очень пронзительный взгляд.
Она положила голову на плечо мужа.
— Тебе ничего не должно быть безразлично, Рамзес; либо тебе помогут, либо тебя возненавидят. Твоя сила так велика, что люди завидуют и упрекают тебя за нее.
Фараон лег на спину, Нефертари свернулась калачиком рядом с ним.
— Может, мой отец обладал большей силой, чем я?
— Вы такие разные и такие похожие. Не произнося ни слова, Сети мог доказать свою силу и власть. Он обладал мистической силой; ты же словно огонь, ты без труда прокладываешь свою дорогу.
— У меня есть план, Нефертари, грандиозный план.
— Один?
— План действительно грандиозный. Я вынашиваю его с самой коронации. Мне кажется, это необходимость, я не могу отступить от него. Если мне удастся осуществить его, Египет будет потрясен.
Нефертари нежно поглаживала его лоб.
— Этот план пока лишь мечта?
— У меня есть возможность воплотить эту мечту в реальность, но я жду знака.
— Почему ты колеблешься?
— Небеса должны благословить меня.
— Ты хочешь сохранить это в тайне?
— Сказать — значит воплотить в жизнь. Но ты моя жена, ты должна знать все, что у меня на душе.
Нефертари слушала Рамзеса с загадочной улыбкой. Грандиозный… Да, план Фараона был действительно грандиозным.
— Ты прав, надо дождаться благословения небес, — сказала она.
— Если его не будет…
— Оно обязательно будет. Наша задача — услышать его.
Рамзес смотрел на свою жену. Ее называли «красавицей из красавиц». Она была похожа на идеальную женщину для любовной поэмы, она была словно фарфоровая статуэтка, словно нимфа, вышедшая из священных вод.
Фараон приложил ухо к животу Нефертари.
— Ты чувствуешь, как растет наш ребенок?
— Он родится, я обещаю.
Тонкая бретелька соскользнула с изящного плеча Нефертари и обнажила прекрасную грудь. В ее глазах появился таинственный блеск, магия и желание, и два прекрасных тела соединились в любви.
Впервые после коронации Рамзес вошел в комнату отца в Мемфисе. Никаких украшений, белые стены, три окна, большой стол, кресло с широкой ровной спинкой для Фараона и соломенные стулья для посетителей, ящик для бумаг и документов.
Вся эта суровая обстановка поразила его.
Душа Сети по-прежнему жила в этом строгом и даже немного мрачном месте, где он работал и дни, и ночи, чтобы сделать Египет сильным, могущественным и процветающим государством. Здесь все живет его дыханием и его волей.
Согласно традиции, сын должен построить свой дом и свою собственную жизнь. Рамзес должен был разрушить этот дом и построить свой собственный. Таким было намерение молодого Фараона до того, как он вошел в кабинет отца.
Одно из окон комнаты выходило во внутренний дворик, где Рамзес увидел колесницу Сети; он прикоснулся к столу отца, открыл ящик со старыми папирусами и сел в кресло Фараона.
Казалось, что душа Сети смотрела на Рамзеса, как на своего гостя.
Сын был преемником отца, и отец видел в нем нового правителя Египта. Рамзес не стал трогать рабочий стол отца, он будет за ним работать, когда станет приезжать в Мемфис. Рамзес решил сохранить эту строгость и суровость комнаты, это будет помогать ему в работе.
На столе лежали две ветки акации, необычайно тонкие, они были связаны у основания льняной нитью. Рамка, с помощью которой Сети находил воду в пустыне… Когда Рамзес был еще совсем молод в такие минуты он понимал, что его ведет судьба. Он понимал, что Фараон должен бороться всю жизнь.
Управлять Египтом, значило не только управлять государством, но и уметь видеть незримое.
Сидя в своем кресле, Гомер неторопливо перебирал своими окостеневшими пальцами листья шалфея и укладывал их в трубку, которую затем начинал раскуривать с необычайно довольным видом. После двух затяжек он выпивал глоток вина с необыкновенным букетом аниса и кориандра. Вот так, сидя в своем кресле, греческий поэт встретил новость о визите Фараона.
Увидев Рамзеса, Гомер был очень удивлен его визиту.
Поэт с трудом встал.
— Сидите, я прошу вас.
— Ваше Величество, как вы изменились!
— Величество… Неужели вы стали таким почтительным, Гомер?
— Вы теперь Фараон. Когда правитель обладает такой популярностью и такой властью, его следует уважать. Глядя на вас, можно сказать, что вы уже не тот экзальтированный юноша, которого я бранил в свое время.
— Я счастлив видеть вас в добром здравии. Вы довольны вашей теперешней жизнью?
— Я усмирил свою горничную, мой садовник молчалив, повар необычайно талантлив, писец, которому я диктую свои поэмы, кажется, ценит и понимает их. Что же еще может желать старый поэт?
Гектор, черно-белый кот, прыгнул на колени к своему хозяину и замурлыкал.
Следуя своей старой привычке, Гомер смазывал свое тело оливковым маслом. По его мнению, более полезного и благоуханного вещества на свете не было.
— Вас уже повысили?
— Я доволен теми словами, которые Зевс сказал богам:
Цепь золотую теперь оке спустив от высокого неба,
Все до последнего бога и все до последней богини
Свестесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю
Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились!
Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю,
С самой землею и с самым, морем ее повлеку я
И моею десницею окрест вершины Олимпа
Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет[5]
— Другими словами, мое царствование еще непрочно, оно словно лист на ветру.
— Вдохновение поэта и сплетни прислуги не помогают вам узнавать об основных событиях?
Гомер погладил свою белую бороду.
— Возможно, это правда… Быть неподвижным — это лишь маленькое неудобство. Чем вызван ваш приезд в Мемфис?
— Мне нужно решить некоторые личные вопросы.
— Назначение верховного жреца Амона было очень мудрым. Он никогда не предаст вас, я знаю… Такое быстрое назначение — очень разумный шаг. Выбор старика без всякого честолюбия свидетельствует о вашем остром, в политическом смысле, уме.