— Я… я, ваше сиятельство…
— Ладно, слушай и наматывай себе на ус, что я стану говорить: поляк Зорич в остроге перед пыткой повинился…
— Как, ваше сиятельство? — побледнев как смерть, воскликнул Мишка Жгут.
Мы уже знаем, что Мишка взял с Зорича большую взятку и дал ему время бежать из Москвы, а на требование графа Румянцева-Задунайского разыскать и представить ему Зорича «живым или мертвым» хитрый Жгут «предоставил» графу для допроса подложного Зорича, т. е. поляка Ветринского, пропойцу и шулера, который ради денег готов на все.
Мишка Жгут потому-то страшно испугался, когда граф Румянцев-Задунайский сказал, что поляк перед пыткой во всем повинился.
— Ну да, Зорич показал, что он оклеветал дочь князя Полянского, облыжно на нее сказал и что офицер Серебряков пошел с постоялого двора не на свидание с княжной, как поляк говорил прежде, а неизвестно куда.
Это было и на самом деле: граф Петр Александрович, угрожая мнимому Зоричу лютою пыткою, заставил его показать так, как он хотел…
«Вот что!..» — у Мишки Жгута отлегло от сердца. Он думал, что мнимый Зорич из боязни перед пыткою не сказал ли свою настоящую фамилию и что он есть за человек.
— Негодяя поляка, который осмелился очернить князя Полянского и его дочь, я приказал в 24 часа выслать из Москвы, лишив его навсегда права жить в столицах. А ты, главный сыщик, подвергнешься еще большему наказанию, если осмелишься давать волю своему языку и взводить, подобно поляку, небылицы на многоуважаемого князя Платона Алексеевича Полянского, — погрозив на сыщика, внушительным голосом проговорил ему граф Петр Александрович.
— Помилуйте, ваше сиятельство, ни единого слова не промолвлю…
— То-то, смотри: «Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами».
— Больше никаких приказаний от вашего сиятельства не будет?
— Один мой приказ тебе: забудь, что княжна Полянская выходила на свидание к офицеру Серебрякову, ступай!
— Слушаю, ваше сиятельство, — Мишка Жгут, радуясь, что так дешево отделался от грозного графа, поторопился от него уйти.
А на смену сыщику в кабинет графа вошел своей величавой походкой князь Платон Алексеевич.
Граф никак не ожидал видеть у себя князя Полянского и очень обрадовался его приходу.
— Князь Платон Алексеевич, спасибо! Вот уважил!.. Спасибо! Не ждал, не гадал, а он тут как тут, — идя навстречу с распростертыми объятиями к своему старому приятелю, веселым голосом проговорил граф Румянцев-Задунайский.
— Я к тебе, граф Петр Александрович, пришел с повинной: погорячился я в ту пору, как ты у меня был…
— Мало ли что бывает, князь!.. Что старое вспоминать! Чай, тебе известна поговорка: «Кто старое помянет, тому глаз вон».
— Уж ты, пожалуйста, граф, не клади на меня гнева… Нрав у меня такой крутой.
— Да полно, полно, князь Платон Алексеевич, я все давно забыл, одно лишь помню, что ты мой старый друг и благоприятель.
— Стало быть, граф вражды между нами как не бывало?
— И спрашивать нечего, князь… место ли вражде, где искренняя дружба… А я думал сам к тебе поехать, проститься: ведь я в Питер еду.
— Когда?
— Да дня через два-три…
— Так скоро… А я было думал, ты, граф, на свадьбе попировать не откажешься…
— На какой свадьбе? — удивляясь, спросил у князя Полянского граф Петр Александрович.
— Да ведь я дочь замуж выдаю за графа Аполлона Ивановича Баратынского, разве ты не знаешь? Не слыхал?
— Где же мне знать… впервой слышу… и скажу тебе, князь Платон Алексеевич, откровенно, не посетуй на меня: ведь Баратынский совсем не пара твоей дочери, княжне Наталье… Годен ей он в отцы, но не в мужья. Сам суди, ну какой он будет муж…
— Знаю, верно, старенек он; да где же молодых подберешь… а граф Баратынский знатен и богат…
— Прибавь еще, стар и развратен, ведь у него в усадьбе чуть не гарем…
— То было прежде, может быть, но только не теперь, — в словах князя Полянского прозвучала нотка неудовольствия и раздражения.
— Ты, пожалуйста, князь, на меня не сердись. Ведь я привык всякому «резать в глаза правду-матку»… Если бы меня спросил и сам граф Баратынский насчет своей женитьбы: то я бы ему так ответил: «Не блажи, граф, не заедай девичью жизнь, или тебе не хватает крепостных баб да девок»? А за приглашение на свадьбу, князь, тебе большое спасибо!.. Попировал бы с радостью… да надо в Питер ехать, к государыне, — так проговорил своему старому приятелю граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский.
Как решился спесивый князь Полянский ради примирения приехать в дом графа Румянцева-Задунайского?
С какою целью он то сделал?
А вот как.
Князь Платон Алексеевич приехал под предлогом пригласить графа Петра Александровича на свадьбу своей дочери; этой свадьбой он хотел графа окончательно сбить с толку и заставить не верить начинавшему ходить по Москве слуху, что княжну Наташу насильно отдают за графа Баратынского и что она любит другого.
— А скажи, князь Платон Алексеевич, мне откровенно: дочь твоя, княжна Наталья Платоновна, охотою идет замуж за Баратынского?
— Граф, а тебе разве это знать необходимо?
— Положим, необходимости нет. А все же любопытно.
— Изволь, граф Петр Александрович, я удовлетворю твое любопытство: моя дочь привыкла исполнять мою волю, мое желание.
— Из твоих слов, князь, видно, что княжна не с охотой идет за Баратынского.
— Не знаю, о том у ней я не спрашивал. Я только сказал дочери, что нашел ей в мужья графа Баратынского, — холодно ответил своему старому сослуживцу князь Полянский.
— Тебе, князь, не жаль дочери-то?
— Что за вопрос странный!..
— Странного в моем вопросе, князь, мало… Если бы я не имел расположения к тебе и к твоей дочери, то не спросил бы.
— За расположение, граф, тебе спасибо!.. А твой вопрос назвал я странным потому, что какой же отец не любит своих детей, не заботится об их счастии?
— Есть, князь, и такие отцы, которые ради пустого тщеславия или ради предрассудка губят, не сознавая сами того, своих детей.
— Надеюсь, меня к таким отцам ты не причисляешь?
— Прости, причисляю…
— Меня? — с удивлением воскликнул князь Полянский.
— Тебя, князь…
— Вот как… Впрочем, граф Петр Александрович, ты волен смотреть на меня какими хочешь глазами! — в словах Полянского прозвучала ирония и гнев.
— Ты, пожалуйста, князь Платон Алексеевич, на меня не претендуй. Говорю я с тобой как со старым моим товарищем и сослуживцем.
— Граф, я хорошо понимаю и ценю твои слова.
— Это, князь, уж твое дело.
— Оставим, граф, про сие говорить. Ты лучше скажи что-нибудь новенькое про своего адъютанта Серебрякова.
— Новенькое? — возвышая голос и пристально посматривая на князя Полянского, переспросил у него Румянцев-Задунайский.
— Да, граф… Напал ты на его след или нет? — совершенно спокойно промолвил князь Платон Алексеевич.
— Нет… Офицер Серебряков или угодил к своему недругу в руки, или его и в живых нет.
Граф Румянцев-Задунайский и верил, и нет, что его адъютант находится в руках князя Полянского, и опять поднимать об этом вопрос он избегал; как уже знаем, не хотел заводить спора или ссориться с князем Полянским.
Князь Платон Алексеевич, пробыв некоторое время у графа Румянцева-Задунайского и дружески с ним простившись, уехал к себе.
В доме князя Полянского шло спешное приготовление к свадьбе княжны Натальи Платоновны.
В девичьей дворовые портнихи и белошвейки от ранней зари до позднего вечера сидели за спешной работой.
Готовилось приданое княжне; но ее самой в Москве не было: она с теткой, княжной Ириной Алексеевной, продолжала жить все в ярославской усадьбе, под строгим и бдительным надзором княжеского камердинера Григория Наумовича.
Князь Полянский торопился теперь свадьбою своей дочери; откладывать далее он не хотел.
Граф Баратынский был тому несказанно рад и считал дни и часы, когда назовет он красавицу княжну Наташу своей женой, единственную наследницу князя Полянского.
Несмотря на свое огромное богатство, граф Баратынский скуп был до скаредности; иметь красавицу жену и почти миллион приданого, хоть кого разохотит. Разумеется, граф ничего не знал про любовь своей невесты к молодому гвардейскому офицеру Серебрякову.
Княжна Наташа, как уже знаем, презирая своего жениха, прямо в глаза сказала ему, что его не любит и что любит другого; но не назвала, кого она любит.
Старик жених не придал большого значения словам своей невесты; ему очень не хотелось отказаться от миллионного приданого и от красавицы княжны.
Если бы даже он и знал, что княжна ходила на свидание к своему возлюбленному, то и тогда бы не подумал отказаться.
