— Тревожиться нет оснований. Могущественный падишах страшен только для врагов, а для добрых друзей и он добрый друг. А впрочем, всемилостивейшая королева, он и сам приехал бы засвидетельствовать свое почтение и доброжелательство, но законы нашей веры это воспрещают.
И он прервал свою речь, ожидая ответа монаха или королевы. Но никто не ответил ни слова.
— Далее, — продолжал турок, снова устремив на королеву совиный взгляд, — мой владыка и повелитель желает, чтобы его величество короля Яноша Жигмонда сопровождали все господа, отличившиеся в защите Буды. Он желает познакомиться с героями Венгрии, ибо всех их считает и своими героями.
Не получив и на сей раз ответа, он поклонился и сказал:
— Я передал поручение могущественного падишаха и жду твоего милостивого ответа.
— Мы дадим его в три часа пополудни, — ответил вместо королевы монах Дердь. — Его величество падишах будет доволен нашим ответом.
Королева встала, кивнула Балинту Тереку и, когда тот подошел к трону, оперлась на его руку. Видно было, что она едва держится на ногах.
Али-ага обошел дома всех именитых вельмож. Он побывал у Фратера Дердя, Балинта Терека, Петера Петровича, который был не только родичем, но и опекуном маленького короля. Затем пошел к Вербеци, Орбану Батяни и Яношу Подманицки.
Всем он преподнес дорогие кафтаны и, как водится, сопровождал дары медовыми речами.
Самый роскошный кафтан достался Балинту Тереку. Все кафтаны были цвета фиалки, на оранжевой шелковой подкладке. Только кафтан Балинта был цвета подсолнуха и подбит кипенно-белым шелком. Золототканый пояс был тончайшей выделки — верно, искусник, соткавший его, состарился за работой. От ворота до пояса сверкали усыпанные алмазами золотые пуговицы.
Когда домочадцы собрались подивиться подарку, Балинт Терек с улыбкой покачал головой и бросил:
— На одеяло пригодится! — И лицо его стало серьезным. — Собирайтесь! После обеда отправляемся домой.
В три часа он вновь пошел во дворец. Вельможи уже ждали его в библиотечной палате.
— Королева не соглашается, — с тревогой сообщил монах Дердь. — Прошу тебя, поговори с ней.
Балинт Терек, передернув плечами, сказал:
— Я пришел попрощаться.
Вельможи были ошеломлены.
— Что тебе вздумалось?
— Я чую грозу и хочу вернуться в свою берлогу.
— Ты играешь судьбой страны! — пробурчал Вербеци.
— Разве она зависит от меня?
Монах Дердь наморщил лоб и сказал:
— Нельзя навлекать гнев султана.
— Что ж, ради его веселья голову свою прикажешь отдать?
— Совсем помешался! — Вербеци сердито повел плечами. — Разве не тебе прислал он самый красивый кафтан! Не тебя обнимал он ласковее всех?
Балинт Терек оперся о подставку большого голубого глобуса и, задумчиво кивая головой, проговорил:
— Умный птицелов умильней всех свистит той птичке, которую пуще всех хочет заманить в клетку.
Придверник распахнул двери в знак того, что королева ждет господ.
В покоях королевы завязался долгий и мучительный спор. Королева боялась за своего ребенка. Вельможи утверждали, что если она не уступит просьбе султана, то поставит на карту судьбу всей страны.
— А ты ничего не скажешь? — обратилась королева к Балинту Тереку, который мрачно молчал, стоя у стены.
Балинт вздрогнул, точно пробудившись от сна.
— Я, ваше величество, пришел только попрощаться.
— Попрощаться? — с горестным удивлением воскликнула королева.
— Я должен сегодня же ехать домой. Там произошли такие дела, что мне нельзя задерживаться ни минуты.
Королева поникла, в волнении ломая руки.
— Погоди. Если тебе нездоровится, садись. Скажи, как нам поступить?
Балинт Терек пожал плечами.
— Я не доверяю турку. Для турка христианин — все равно что пес. Нельзя давать в руки султана королевское чадо. Скажите, что ребенок болен.
Вербеци проворчал:
— Что ж, он ответит: «Подожду, пока поправится». И долгие недели будет сидеть на нашей шее. Придется кормить и войско и коней.
Монах сердито топнул ногой.
— Подумай о стране! Султан стоит здесь с огромной ратью. Мы сами позвали его. Он был другом усопшего короля, и выполнить желание султана необходимо. Кто поручится, что он не разгневается, заметив наше недоверие? И тогда он назовет его величество не сыном, а рабом своим.
Королева прижала руки к вискам и откинулась на спинку кресла.
— О, горе мне, несчастной женщине! Говорят, я королева, а ведь и у нищего калеки, ползающего по земле, больше сил, чем у меня!.. Дереву не больно, когда ломают его цветущие ветви, а материнское сердце исходит кровью, болея за своих детей. Такими уж создал нас творец…
Пока в зале шло совещание, Гергей ждал в прихожей, стоя возле высокой изразцовой печи. Вдруг ему показалось, будто по лицу его пробежал паук. Юноша схватился за щеку и поймал павлинье перо.
Печь стояла между двумя палатами, и сквозь узкий проход возле нее видна была другая палата.
— Гергей… — послышался тихий шепот.
Вздрогнув от счастья, Гергей заглянул в проход.
Он увидел лицо Эвы, ее шаловливые глаза, подглядывающие за ним из соседней палаты.
— Выйди в коридор, — прошептала девушка.
Гергей выскочил. Девушка уже ждала его в оконной нише и, схватив за руку, повела за собой.
— Пойдем вниз, в сад!
Они торопливо прошли четыре или пять палат. Полы везде были застланы пушистыми коврами, и всюду с солнечной стороны на окнах были спущены шторы. На стенах висели портреты королей и изображения святых. В одном зале Гергей заметил большую картину: сражение конных ратников. Мебель и стены блистали позолотой. Один зал был красного цвета, другой — цвета лилии, третий — синий, цвета лаванды. Все покои были разных цветов. Только печи, топившиеся из коридоров, все были из белых изразцов. А мебели везде стояло немного.
Они спустились вниз по широкой лестнице — Вица бежала впереди — и наконец вышли в сад.
Гергей вздохнул с облегчением.
— Мы одни, — сказала Вица.
Она была в белом платье из легкой летней ткани с круглым вырезом вокруг шеи. На ногах у нее были желтые сафьяновые башмачки. Волосы, заплетенные в одну косу, спускались по спине. Девушка стояла возле какого-то кустарника на посыпанной песком желтой тенистой дорожке и улыбалась, видя, как любуется ею Гергей.
— Я красивая сегодня?
— Красивая, — ответил Гергей. — Ты всегда красивая. Ты белая голубка.
— Это платье мне подарила королева. — И она взяла его под руку. — Пойдем, сядем там, под липами. Мне много надо рассказать тебе, да и тебе, наверно, есть что мне рассказать. Когда ты окликнул меня сквозь ограду, я сразу узнала твой голос. Только ушам своим не поверила. Я часто думаю о тебе. И сегодня ночью ты мне снился. Я в тот же день сказала королеве, что ты здесь. А она ответила, что как только уйдут турки, сразу же повидается с тобой.
Они сели под липой на мраморную скамью, которую с двух сторон стерегли мраморные львы. Отсюда виден был Дунай, а на другом берегу Дуная — Пешт. Маленький, бесцветный городок этот Пешт. Он окружен высокой каменной стеной, за которой стоят крохотные одноэтажные домики. На южной стороне — высокая деревянная башня, должно быть подзорная. А за городскими стенами — желтые песчаные поля. Там и сям разбросаны одинокие старые деревья. Но Гергей не смотрел ни на Дунай, ни на Пешт, а только на Вицу. Дивился чистой прелести ее лица, похожего на белую мальву, прекрасным зубкам, круглому подбородку, гибкой шейке, веселым, невинным глазам.
— Ну, а теперь рассказывай и ты, — с улыбкой сказала ему девушка. — Как тебе живется у Тереков? Все так же усердно учишься? А знаешь, я теперь рисовать учусь… Ну что ты уставился? Еще ни слова не молвил!
— На тебя смотрю. Какая ты большая стала и красивая…
— То же самое сказала и королева. И еще добавила, что я уже становлюсь взрослой девушкой. Руки и ноги у меня уж больше не вырастут. Потому что у девочек руки и ноги растут только до тринадцати лет… Ты, Гергей, тоже красивый. — Лицо ее зарделось, и она закрыла лицо руками. — Ой, какие я глупости говорю! Не смотри на меня, мне стыдно…
Юноша был тоже смущен. Он покраснел до ушей.
Минуты две они молчали. На сухой ветке липы защебетала ласточка, присевшая отдохнуть. Может быть, они ее заслушались? Какое там! Им слышна была песня куда прекраснее — та песня, что звучала у них в душе.
— Дай мне руку, — сказал Гергей.
Девушка охотно протянула ему руку. Юноша взял ее, и Вица ждала, что же он скажет. Но Гергей молча смотрел на нее. Вдруг он медленно поднял руку девушки и поцеловал.
Вица покраснела.
— Какой красивый сад! — промолвил юноша, только чтобы сказать что-нибудь.
И снова они умолкли.
Листик липы упал с ветки к их ногам. Они взглянули на него, потом юноша сказал:
— Все кончено.
