А вскоре, весной 1802 года, пришла беда.
Не без подстрекательств американских браконьеров около тысячи индейцев, пользуясь его отъездом, внезапно напали на укрепленную факторию на Ситхе. Горстка русских и полторы сотни алеутов долго и храбро отбивались от нападавших, пока те не подожгли строения. Погибли двадцать русских и сто тридцать алеутов.
Как после рассказывали ему, несколько белых американских матросов вместе с нападавшими индейцами без пощады истребляли людей и грабили все, что попадалось им под руки…
А на рейде во время побоища вдруг показался корабль английского капитана Барбера…
Два года спустя русские промышленники ликовали. На Ситхинском рейде бросил якорь русский корабль, совершавший первое кругосветное плавание, с таким родным именем «Нева». Командовал кораблем Юрий Федорович Лисянский. Залпы пушек «Невы» вымели с Ситхи смутьянов, среди которых находились и белые…
Спустя неделю заложили крепость Новоархангельск, которая стала центром русских владений на Аляске.
…Устал главный правитель от многолетних забот, седьмой десяток скоро минет, просил замену. Прошлой зимой из Петропавловска на смену ему отправился на корабле «Нева» коллежский советник Терентий Борноволоков. Да не довелось ему увидеть Аляску. Штормовые волны, туман, сильные противные ветры четыре месяца носили «Неву» по океану. Еще больше терзали экипаж раздоры и разногласия между командиром и штурманом — опытным моряком, но весьма самонадеянным человеком. Последний, приняв по решению Борноволокова, далекого от морских дел, командование кораблем, в конце концов посадил корабль на камни. Погибло более тридцати человек… Море оплошностей не прощает…
Баранов внезапно остановился, лицо посветлело. Из-за дальних островов явственно прозвучал пушечный выстрел…
Вскоре высланные заранее две крытые байдарки подошли к лежавшему в дрейфе «Суворову». Перегнувшись через поручни, Лазарев с любопытством всматривался в не виданные им ранее узкие, обтянутые кожей, юркие лодки. В первой сидели укрытые по пояс кожаными пологами три человека, во второй — два. Все гребцы алеуты, кроме одного белого.
Столпившись у борта, матросы с любопытством глазели на смуглые, широкоскулые лица с раскосыми глазами, обрамленные длинными, черными как смоль волосами и реденькими бородками.
На борт по сброшенному трапу поднялся сухощавый, с бегающими глазками человек. Склонив в улыбке голову, он представился:
— Лещинский, здешний, у господина Баранова, служитель…
Лазарев, не дав договорить, крепко пожал руку и обнял первого соотечественника в здешних местах.
Начались обоюдные расспросы, пришел лоцман. В четыре часа дня Новоархангельская крепость салютовала флагу Российско-Американской компании одиннадцатью выстрелами. Корабль положил якорь в двух милях к западу от крепости. Лазарев вместе с Молво съехали на берег.
На небольшой пристани, широко расставив ноги, заложив руки за спину, чуть наклонив голову, стоял Баранов. Стоило шлюпке коснуться пристани, он не выдержал и двинулся навстречу прибывшим. Обычно скупой на сантименты правитель на этот раз прослезился и облобызал Лазарева. Пять лет не приходили морем посланцы из России.
После Баранова командир «Суворова» попал в объятия лейтенанта Якова Подушкина, командира компанейской шхуны «Открытие». Они хорошо помнили друг друга по Морскому корпусу.
В своей резиденции Баранов радушно принял Лазарева. Бегло прочитав врученные бумаги, он с жадным вниманием вслушивался в рассказ Лазарева о новостях из России. Беседа затянулась допоздна. Молво остался ночевать у Баранова, а Лазарев отказался от ночлега на берегу и пригласил Подушкина на корабль. За ужином товарищи делились флотскими новостями. Яков Подушкин третий год состоял на службе в Российско-Американской компании. Лазарев с интересом слушал его рассказ о здешних местах. Тот побывал в Петропавловске, Калифорнии, на Сандвичевых островах.
— А что, брат, — Лазарев кивнул в отворенное оконце, — тут акватория каверзнее в сравнении с европейской?
Яков грустно улыбнулся:
— Ни в какое сравнение, да и служба компанейская не та, команды наемные, капитан подчас не в счет. Баранов всем верховодит.
Михаил Петрович вскинул брови, он уже знал, что Подушкин командовал «Невой» перед гибелью, но хотелось подробно знать, в чем причина катастрофы. Тот, задумавшись, отпил чаю с ромом.
— Штурман «Невы», покойный Калинин, был весьма искусный мореходец, прилежный в должности. Места сии знал еще по плаванию у Лисянского. Я же корабль принял перед самым выходом, в конце августа, едва успев добраться до Охотска. Прежний капитан Васильев утоп накануне. Через неделю противные ветры задули, шторма начались, два месяца по океану мотало. Когда туманы да непогода берега закрыли, посоветовал я переждать зимний месяц в Чугацкой губе, ибо прежде шторма у нас сломали грот-стеньгу, реи, все паруса в клочья изорвали. Однако Калинин воспротивился, задумал беспременно к Новоархангельску идти и Борноволокова в том уговорил. Ну, тот и поручил Калинину начальствовать над кораблем, а меня отставил.
Подушкин взял подстаканник, отпил чаю, вздохнул.
— А далее носило нас по валам во мгле, покуда непроглядной ночью на камни не сели, бушпритом чуть в скалу Эчкомба не уперлись. Тут, как на грех, якорь упустили, не закрепили канат. Потом все кувырком пошло. Шторм ожесточился, барказ и плоты разнесло вдребезги. «Неву» разломало. Людей много сгинуло, штурман Калинин с женой и младенцем утонули. Меня на камни выкинуло в беспамятстве. Ежели бы не матросы, не бывать на этом свете…
Лазарев решил отвлечь товарища от грустных мыслей:
— Небось хватает забот в сем неспокойном хозяйстве?
— Обыденные рейсы на Кадьяк, Уналашку, скрозь по всем Алеутам и далее, за тысячу миль. — Подушкин махнул рукой. — Особа статья браконьеры, американцы да англичане. Всяк из них норовит оторвать у нас кусок задарма. Да к тому же аборигенов стравливают друг супротив друга, порохом да свинцом ссуживают.
Утром Лазарев распорядился для надежности завести второй якорь с кормы, развернул корабль вдоль по проливу.
Отоспавшиеся матросы снимали паруса, такелаж, спускали с мачт разоруженные стеньги и реи.
Вечером с берега передали приглашение офицерам корабля — главный правитель звал назавтра к обеду, отметить день своего ангела.
Наладив корабельные работы, офицеры в полдень съехали на берег. Войдя в двухэтажный особняк, гости изумились. В дикой глухомани, за тысячи верст от России дом правителя выглядел сказочно.
Баранов в мундире с орденской лентой стоял у ярко полыхающего камина и радушно улыбался. Мерцающие отблески огня отражались в блестевших витых шандалах, позолоте багета многочисленных картин, бронзовых скульптурах, больших зеркальных стеклах книжных шкафов. Столы были уставлены многочисленными яствами, в бутылках всеми цветами переливались мадера, ром, вина. Окончательно присутствующие были покорены, когда после третьего тоста появился оркестр — скрипка, флейта, бас.
Баранов посадил Лазарева рядом с собой. Разговор постепенно перешел на европейские дела, правитель хотел знать подробности изгнания Наполеона. Лазарев, как мог, пояснял, но его интересовало другое. Накануне они поспорили с Унковским и теперь ждали случая спросить правителя.
— Позвольте, господин советник, — выбрав момент, Унковский повернулся к Баранову. — Славным мореплавателем английским, Куком, сии места открываемы были прежде наших, российских? — Он мельком взглянул на Лазарева. — Сочинения сего капитана тому свидетельствуют.
Баранов сжал губы, чуть наклонился вперед.
— Сочинений сих не видывал, однако прежде капитана Кука россияне земли алеутские ведали, почитай, за полета лет. Остров Ситху он материком счел, однако сие остров. То же и с Кенайскою губою, кою он за реку принял. О том его сотоварищ Ванкувер подтверждение мне давал самолично, — правитель прищурился, — годков десятка два тому назад.
Шум за столом давно стих, все повернулись к хозяину дома. А тот, помолчав, чуть усмехнувшись, продолжал:
— Того прежде у Кадьяка заблудился английский капитан Мирс. Стало быть, наши люди охочие его под руки вывели к Аляске, в пролив Кенайский, без опаски плыть ему велели. Про то мне ведал покойный наш правитель Григорья Шелихов. — Баранов перекрестился, нахмурился. — Сам Григорья Иванович зрил того Мирсу. Токмо Мирс нагло своим открытием пролив тот посчитал впоследствии.
Предводитель откинулся в кресле, вздохнул.
Унковский осторожно положил салфетку:
— Аглицким притязаниям дивиться не в новинку нам…
Баранов согласно кивнул, махнул рукой музыкантам и поднял бокал.
— Тост за российских мореходов!
