таксиста выяснить путь до Ривольтеллы, их путешествие затягивалось. Кастеллаци отчаянно мерз – он так толком и не согрелся за ночь. Когда они проехали мимо поворота на Верчелли в очередной раз, Сальваторе не выдержал:
– Что же вы, обещали, что посмотрите на карте, а сами петляете…
– Простите, синьор, на карте указано, что нужный нам поворот должен быть прямо впереди, но его нет…
– А вы сами откуда?
– Из Кальяри, синьор.
Кастеллаци удивился этому обстоятельству – он хотел уже пристыдить пьемонтца, который толком не знает собственной страны. Выходца с Сардинии в парне не выдавал, ни выговор, ни манеры.
– А давно живете в Турине?
– Уже третий год, синьор.
«Совсем недолго…»
– Просто у вас сардинский выговор совсем сглажен, поэтому я решил, что вы либо местный, либо давно живете в Пьемонте.
– Это я специально, синьор. Северяне не особенно любят тех, кто приезжает в Турин или Милан, чтобы занимать их рабочие места, так что приходится немного маскироваться.
Сальваторе вспомнил, как в первое время в Риме тщательно вычищал из своей речи неаполитанские словечки, чтобы поскорее перестать выглядеть на римских вечеринках чужим. Тогда Кастеллаци еще не знал, что две трети людей, веселящихся на римских вечеринках, были такими же приезжими, как и он. Несмотря на то, что со своей работой таксист справлялся не очень хорошо, Сальваторе проникся к нему симпатией:
– Как вас зовут?
– Сальваторе Антонелли, синьор.
– Какое совпадение! Я тоже Сальваторе. Сальваторе Кастеллаци к вашим услугам, молодой человек.
– Очень приятно, синьор… А вы приехали из Рима?
– Почему вы так решили?
– Ну… вы легко одеты для Севера. Да и… римлян отличает неспешность какая-то, размеренность.
– Вы проницательны. На самом деле я из Неаполя, просто, как и вы, научился маскироваться.
Минут через пятнадцать Антонелли свернул направо. Кастеллаци не увидел никакого указателя, но лицо таксиста выражало такую уверенность в собственной правоте, что Сальваторе не стал спорить. Внимательно приглядевшись к окружавшему их кустарнику, Кастеллаци вдруг понял, что это вовсе не дикие пустыри, а запущенные угодья, за которым уже много лет никто не следил. Вскоре прямо по курсу стал виден большой красивый особняк, скорее даже настоящее палаццо 30. Чем ближе такси приближалось к особняку, тем явственнее были заметны следы тяжелого упадка, поразившего это место. Осыпавшаяся облицовка, заколоченные окна, разросшийся по стенам плющ – время методично и целеустремленно пожирало это место, но пока гений человеческого творчества все еще бился с неумолимой судьбой.
Дом был запущен, но не был пуст. В окнах первого этажа горел свет, а когда такси остановилось на небольшой площади перед главным входом, из особняка вышел пожилой мужчина лет на десять старше Сальваторе.
– Добрый день, синьор! Подскажите, это место зовется Ривольтеллой?
– Да, это Ривольтелла, владения графа Доницетти. Мое имя Родольфо Ди Канио, к вашим услугам.
– Сальваторе Кастеллаци, взаимно… Возможно, вы сможете мне помочь: вы знаете женщину по имени Катерина Бальони?
Старик, как показалось Сальваторе, сгорбился еще сильнее, услышав имя Катерины – он знал ее.
– Пройдемте в дом, синьор Кастеллаци…
Ди Канио, не дожидаясь ответа, скрылся в особняке, оставив дверь открытой. Сальваторе выбрался из автомобиля и, попросив таксиста подождать, прошел в просторный вестибюль. Здесь тоже чувствовалось запустение, но было идеально чисто и светло. Старик, бывший, очевидно, слугой графа, попытался принять у Кастеллаци пиджак, но Сальваторе отказался, сославшись на холод – большой камин в вестибюле не был разожжен, поэтому в просторном помещении было изрядно зябко.
– Идемте за мной, синьор Кастеллаци. Желаете кофе, вино, может, чай?
– Вино, но только если вы ко мне присоединитесь.
Старик кивнул и провел Сальваторе в небольшую комнатку, предназначавшуюся некогда для разговоров с теми гостями, которым не стоило быть в основной части дома. Здесь тоже было чисто, а еще здесь было тепло, чему Кастеллаци чрезвычайно обрадовался. Он с удобством устроился на старинном диване и залюбовался старомодной роскошью этого места. Шахматный столик вполне мог бы найти себе место в качестве экспоната какого-нибудь музея. Да и прочая мебель тоже. Даже легкая потертость и потрескавшийся лак лишь прибавляли вещам значительности в глазах Сальваторе, который вдруг почувствовал себя ребенком в окружении взрослых.
Вскоре в комнату вошел Ди Канио, неся поднос с двумя пустыми бокалами и запыленной откупоренной бутылью вина. Бокалы тоже представляли собой произведения искусства и возрастом, судя по качеству изготовления, превосходили Сальваторе.
– Вам не жарко, синьор? А то я могу открыть окно…
«Да что с этими северянами такое?!»
– Нет, не нужно. Так вы знаете Катерину Бальони?
– Да, синьор, знаю. Донна Катерина выросла в этом доме под опекой синьора графа Франческо.
– А вы не подскажите, где я могу найти ее сейчас?
– Простите, синьор, я не могу вам помочь. Дело в том, что Китти… донна Катерина умерла.
Кастеллаци почувствовал, что тонет в старинном диване, как в болоте. Квадраты на шахматном столике начали все время менять цвет. Потертость мебели стала вдруг так похожа на его душевную потертость, а в потрескавшемся лаке Сальваторе явственно видел злорадную ухмылку судьбы.
– Откройте окно, пожалуйста – жарко…
– Хорошо, синьор.
Кастеллаци сделал несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Он с самого начала понимал, что такое могло произойти, а в поезде испытал что-то, что можно было назвать предчувствием. «Поэтому она так и не вышла на связь в течение всех этих лет… Только вот тебя это ни капли не извиняет. Тебя теперь вообще ничто не сможет извинить…» Сальваторе налил себе вина и выпил единым духом, не почувствовав вкус, налил еще, но решительно поставил бокал на стол. «Успеется!»
– Когда она умерла, синьор Ди Канио?
– В 1941-м году.
«Всего через год после нашего расставания…»
– Расскажите мне все, синьор Ди Канио. Молю вас, ничего не утаивайте.
Старик долгим взглядом посмотрел на Сальваторе – он начинал понимать причину эмоциональности гостя. Впрочем, Кастеллаци было на это все равно. Синьор Родольфо налил себе вина, сделал небольшой глоток и лишь после этого заговорил:
– Донна Катерина вернулась в Ривольтеллу осенью 40-го года. К тому моменту она не была здесь уже десять… нет, одиннадцать лет после ссоры с синьором графом Франческо. Донна Катерина была чем-то очень опечалена по приезде и целые дни проводила, гуляя по парку. Синьор граф пытался ее развлечь, дарил платья, даже кукол… синьор Франческо всегда путал взрослых женщин с маленькими девочками, которым для счастья нужны лишь безделушки… Через время стало заметно, что донна Катерина беременна. Она так и не сказала, кто отец, раскрыв лишь, что не была с этим мужчиной в браке.
