Рюмин ударил по столу ребром ладони.
— Шибко грамотный, — угрожающе прорычал он. — Суд — не твое дело. Там разберутся. А ты запомни мой наказ: жиду не должно быть веры, даже если он говорит правду. — Рюмин на мгновение смолк, а потом чуть спокойнее продолжил:
— Вот с вещественными доказательствами ты прав. — Рюмин скроил на пухлом лице улыбку. — Вот, ты мне эти вещественные доказательства и добудь. Понял?
Он встал и, не дожидаясь ответа, направился к двери. Схватившись за ручку, оглянулся.
— Понял? — переспросил он.
Кирилл оставил вопрос без ответа, а только кивнул как бы в знак согласия. Рюмин задержался у открытой двери.
— Понял? — неожиданно звонким и пронзительным голосом повторил он.
— Понял, — глухо ответил Кирилл.
— То-то же. Знаешь, поди, армейскую пословицу: не можешь — научим, не хочешь — заставим. А не заставим. — Рюмин весело хмыкнул и с треском захлопнул дверь за собой, предоставив Кириллу самому закончить фразу.
Кирилл откинулся на спинку стула и устало протер глаза. «Ясно, — рассуждал он, — что за этим паскудным карликом кто-то стоит. Но кто? Абакумов? Тогда почему он терпит следователей, которые пыток не применяют и показания из арестованных не вышибают. Если ему такие следователи нужны, почему тогда он терпит таких, как Рюмин? Похоже, что как в солдатской игре, веревку тянут с той и с другой стороны. Поди тут, догадайся, кто есть кто, и что в этой заварухе делать. А с Рюминым шутки плохи. Нужно срочно что_ то предпринять, а той сам не заметишь, как в этот котел угодишь».
Кирилл вытащил из верхнего ящика стола чистый лист бумаги и стал писать:
Министру МТБ товарищу Абакумову
От следователя, старшего лейтенанта Селиванова Кирилла Евгеньевича
Докладная записка.
Товарищ Абакумов!
Я пишу Вам эту докладную в связи с тем, что обстановка в следственном отделе по особо важным делам требует Вашего немедленного вмешательства. Мой непосредственный начальник товарищ Рюмин настаивает на применении методов следствия, идущих вразрез с существующим кодексом. При всей кажущейся эффективности этих методов они приносят только один результат: признание обвиняемых. Однако многие из них еще на следствии при повторных допросах отказываются от своих показаний, хотя и знают, чем это им грозит. Если бы были существенные доказательства вины обвиняемых, то не было бы необходимости в принудительном признании. Я бы мог получить эти признания и все недостающие материалы безо всякого нажима. Однако таких материалов у меня нет.
Обвинения, основанные только на признаниях подследственных, очень шаткие. Стоит подсудимым отказаться от них на суде, и обвинения рухнут.
В настоящее время все как раз наоборот. Есть доказательства правильности диагнозов, о чем свидетельствуют результаты консилиумов, истории болезней и патолого_ анатомической экспертизы.
Возникает вопрос: на каком основании арестованы эти врачи, если нет ни одного документа, который бы мог вызвать подозрение в умышленно неправильном лечении с целью умертвить пациента?
Мне поручили дела, которые неизбежно получат международную огласку. Более того, если основываться только на признаниях обвиняемых и не подтвердить их документально, следствие будет вынуждено привлечь к допросам массу людей, занимающих высокие посты в медицине. Это приведет к тому, что публично будет доказана ложность обвинения.
Я прошу Вас принять меня лично, чтобы я мог более подробно изложить Вам реальное положение дел и свои соображения относительно возможных последствий тех методов, на которых настаивает товарищ Рюмин.
Следователь по особо важным делам
Старший лейтенант Селиванов.
Кирилл запечатал письмо в конверт и, взглянув на него, как на мину замедленного действия, вышел из кабинета, чтобы отправить записку по внутренней почте.
Вечером он столкнулся в лифте с Паниным.
— Что такой мрачный? — спросил Панин, хотя и сам выглядел далеко не счастливым.
— Написал докладную Самому, — ответил Кирилл.
— Погоди, — остановил его Панин. — Давай выйдем..
На улице Панин сразу оживился.
— Абакумову? — спросил он.
Кирилл утвердительно кивнул.
— И что написал?
— Изложил, что эта паскуда Рюмин сам применяет и других заставляет применять запрещенные методы следствия. И потому это никуда не ведет. Понимаешь?..
— Понимаешь, — прервал его Панин, передразнивая. Перейдя на грузинский акцент, он насмешливо подтвердил: — Конэшно понымаешь. — И вдруг взорвался: — Ты что, идиот? Жаловаться на Рюмина! Да этот безграмотный интриган тебя по стене размажет. Его и приняли-то на эту работу, потому что он сука отборная. А Абакумов. Ты что, думаешь, он не знает, что происходит? Он ведь читает отчеты следствия и иногда сам присутствует на допросах. Вот, нашелся агнец Божий, который откроет глаза такому матерому волчаре, как Абакумов, на то, что происходит в его министерстве.
— Ты прав, да не совсем прав, — спокойно возразил Кирилл, поднимая воротник плаща, ибо стал накрапывать дождь.
Панин воспользовался непогодой, чтобы повернуть разговор в другое русло.
— Чтобы не промокнуть снаружи, нужно смочить организм изнутри, — уверенно произнес он, указывая пальцем на пивную за перекрестком. — Этим и крепка Русь. Зайдем туда, там и поговорим.
— Извини, нет у меня желания пить сегодня, — сказал Кирилл. — Не станет мне легче ни от пива, ни от водки.
— Пойдем, — настаивал Панин. — Тебя, может, завтра арестуют и будут с тобой проделывать те самые трюки, против которых ты выступаешь. Сегодня, представь себе, твой последний вечер на свободе.
— Счастливец ты, что тебе водка помогает, — сказал Кирилл, остановившись у перекрестка. — Я что-нибудь другое придумаю.
— Что ж, — пожал плечами Панин. — У нас с тобой одна дорога. Ты пойдешь по ней завтра, я — чуть позже. Уверен, что на этой дороге мы встретим многих из тех, кто нас на эту дорогу отправил. Эх, Русь! — выдохнул он с безнадежной тоской. — Когда же тобой, злая матушка, будут править нормальные люди?
Он махнул рукой и, не прощаясь, побрел к пивной.
Кирилл зашагал по улице, сам не сознавая, куда он идет. Его раздирало желание пристрелить Рюмина, но эта идея хороша была только для мстительных фантазий. Проблема была в стратегии руководства, которая проявлялась в системе арестов, допросов и судов. Те люди или силы, которые стояли на пути этой системы, должны быть смяты, стерты в порошок. Но их немало, потому это займет время. Сколько времени? Кто следующий? Не выскочить ли вовремя из этой системы? Пожалуй, будет еще хуже. Тех, кто выскакивал, все равно находили и приканчивали.
Внезапно Кирилл обнаружил, что подошел к станции метро, где он обычно встречал Софу. Сердце его гулко стукнуло, сжалось, потом заметалось, как пойманный зверек в западне, и заныло от горя потери. Он взглянул на часы. Уже семь. Может, она сейчас поднимается наверх по эскалатору, и они, как прежде, встретятся и, прижавшись друг к другу, пойдут к ней домой.
Кирилл остановился в нерешительности. Находиться здесь было бессмысленно, но что-то удерживало его. И вдруг. Нет, не может быть. Софа, живая, любимая, шагала навстречу ему, устремив взгляд вдаль, не видя его, глубоко задумавшись о чем-то своем. Когда она поровнялась с ним, он тихо позвал ее:
— Софа.
Она вздрогнула, резко повернула голову в его сторону, метнула взгляд широко открытых, перепуганных глаз, тут же резко отвернулась и опустила голову. Он успел заметить в ее глазах крошечный огонек удивления, если не сказать радости, и быстро угасший румянец волнения на щеках. Как он и ожидал, она ничего не сказала и продолжала идти вперед, не ускоряя, но и не замедляя шаг. Кирилл зашагал рядом с ней, внимательно вглядываясь в ее лицо. Любимое лицо, но такое злое и холодное!
— Если я служу в органах, это еще не значит, что я негодяй, — заговорил онис удивлением отметил, что Софа его слушает. — Это также не значит, что я повинен в аресте людей. Даже если ты предполагаешь самое худшее во мне, я не мог подставить под удар тех, с кем ты меня знакомила. Ничего враждебного они не делали и не замышляли, и потому предавать мне было некого.
Софа продолжала молча шагать, уставившись себе под ноги.
— Я люблю тебя, Софа, — сказал он. — Не могу я подставить под удар тебя и твоих друзей. А арестуют их не потому, что они что-то сказали или сделали, или на них есть какой-то компромат.
— А почему тогда? — спросила она, метнув на него острый взгляд.
— По другим причинам, — ответил он уклончиво. — Их сначала арестуют, а потом попытаются найти компромат. Не все у нас этим занимаются, но многие. Охотников — хоть отбавляй. Но я к ним не принадлежу.
— Ты принадлежишь системе, — пробормотала Софа.
